Сотни усадеб, монастырей и храмов (более 26000 фотографий) на моем сайте www.nataturka.ru
Моё знакомство с усадебной культурой началось в 6 лет. Наша семья переехала с Байконура (отец служил на космодроме) в Подмосковье. Родители сняли тесную однушку в панельном доме в Больших Вяземах, на улице ВНИИФ, которая теперь называется Институт. Я быстро освоилась на новом месте, и почти сразу у меня появилась подружка, соседка с первого этажа - Оля Фокина…
Это был мой последний беззаботный год перед поступлением в школу. С Олей мы почти всё время, когда позволяла погода, проводили в усадьбе, благо она находилась от нашего жилья через дорогу. Парк, заглохший и неухоженный, представлялся непроходимыми дебрями: вместо аллей – узкие тропинки, проложенные сквозь густые заросли сорняков. Здесь всегда было мрачно и сыро, особенно после дождя. На краю парка, ближе к плотине, там, где пруд обмелел и подернулся у берега густой ряской, стояло огромное старое дерево. Кто то привязал к его обомшелой и морщинистой, как старческая рука, ветке тарзанку, и мы с удовольствием летали над заболоченной отмелью, с ужасом ожидая столкновения с острой древесной корой…
В голицынском дворце располагался Дом пионеров, функционировали различные детские кружки – выжигания по дереву, мозаика, танцы… Я ходила на рисование к Екатерине Семеновне, относительно отчества могу ошибаться, потому что с тех прошло 50 лет… подумать только 50 лет, половина столетия, а я всё помню до мельчайших подробностей. Дворец в то время был грязно-терракотового цвета с белеными деталями декора. Образующие с ним курдонер флигеля занимала поликлиника: минимум докторов и кабинет физиотерапии…
Стоявшая за оградой белокаменная церковь представляла для нас наибольший интерес, в то время (1973-1974 гг.) она находилась в процессе затянувшейся более чем на тридцатилетие, реставрации. Мы пробирались на двор, на эту вечную стройку, где высилась накренившаяся вперед звонница-стена, с которой сняли колокола, словно это облегчит её страдания или остановит обрушение… В храм вела единственная, расшатанная деревянная лестница, приставленная к галерее. Когда рабочие отсутствовали, мы аккуратно поднимались по ней на гульбище, и пробирались между обломками белого камня и строительного мусора к дверям северного придела.
На железных, изъеденных ржавчиной дверях, висела довольно длинная цепь, скрепленная тяжелым замком. Если ее натянуть и раздвинуть двери, то ребенку вполне можно было протиснуться внутрь. Именно так мы попадали в этот особенный таинственный мир, где обитали божества… В сумраке и поднимаемой при ходьбе пыльной взвести, светящейся в скупых лучах света, мы лавировали между огромными бочками с краской. Дойдя до строительных лесов, усаживались на сырые доски первого яруса, и в тревоге ждали, когда угомонятся и перестанут хлопать крыльями потревоженные голуби… Молча сидели и рассматривали фрески, задрав головы вверх. В центральном барабане был изображен Савоаф… Его грозный лик, в обрамлении густых волос и посеревшего в веках золотого нимба, терялся в глубокой тени… Кажется, я до сих пор помню его пронзительный взгляд…
Вскоре мы получили ордер на новую квартиру и переехали, но это знакомство с усадьбой стало для меня судьбоносным, определило выбор профессии и род занятий на долгие годы. Я не мыслю своей жизни без русской архитектуры, и иногда, правда очень редко бываю в Вяземах. Почему редко? Потому что слишком больно отзываются во мне воспоминания об этом месте…