Ирина Кленская – известный журналист и радиоведущая, обладатель многих профессиональных наград. Недавно в издательстве «ИМ Медиа» вышла ее книга «Семь вечеров в Третьяковской галерее». Нам посчастливилось встретиться с автором и узнать, почему для нее так важны личные истории творцов.
– Ирина, почему такое название книги? Почему «Семь вечеров»?
– Было время, когда я больше всего любила приходить в музеи перед закрытием. Я часто уходила самая последняя. Вот уже все ушли, и я бегу-бегу скорее, чтобы уйти. И в Эрмитаже, и в Третьяковке есть такие дни, когда поздно можно прийти.
Я жду этого момента – когда уже людей нет, уже залы пустые, когда еще все-таки есть свет, но его уже начинают приглушать. Поверьте, попробуйте, возникает состояние удивительное. И вдруг замечаешь, что лица с картин на тебя по-другому смотрят.
Я не мистик, но мне очень нравится эта игра. Например, в зале Рокотова я вдруг ощутила совершенно ясный и очень твердый женский взгляд – Александры Струйской. Я вдруг поняла, что она на меня смотрит. Или дама в розовом – она тоже мне очень нравится. Я не знаю, кто эта женщина, мне все время хочется узнать, кто она. Но это загадка. И сам Рокотов – совершеннейшая загадка. И каждый раз, когда я бываю в Третьяковке, я иду к этому портрету. Не поздороваться, конечно, нет, это было бы глупо. Но мне хочется рядом с ним пройти.
– Почему для Вас так важна личность художника, его личная история?
– Художники – это ведь очень тонкие создания. И связь со Вселенной, с её законами и ритмами, у них, конечно, острее, чем у нас. И мне всегда было интересно: что там, за реальностью? Может быть, это странный подход к жизни и к искусству. Например, передвижники – реалисты, но когда начинаешь дальше заниматься их жизнью – жизнью Репина, Сурикова, Крамского, понимаешь, что этих людей, которые были глубоко привязаны к реальности, знали ее по штрихам, по краскам, их интересовало то, что как раз скрывается за реальностью. Потому что все работы и Репина, и Крамского особенно, и Сурикова – это все-таки попытка понять очень глубинные связи человека, которые неочевидны.
– Можете рассказать о ком-нибудь из любимых героев?
– Ну, например, привычно говорить, что Меньшиков – это такой царедворец лукавый, человек не очень чистый на руку, не очень грамотный. Но дальше думаешь – ну как? Все-таки Петр I – гений, согласитесь. Рядом с таким человеком не мог быть человек элементарных понятий, элементарных поступков. Поэтому мне стал интересен Меньшиков – один из самых образованных людей своего времени. И для меня вдруг открылся и сам Суриков – с неожиданной, нежной и романтической стороны.
Мне очень много дали эти люди, которых я полюбила. Совершенно другой открылся Васнецов, изумительный. Например, Аленушка. Это же не сказка об Аленушке и братце Иванушке. Это история печальная о девочке. Он увидел девочку, которая шла навстречу, и его вдруг поразил ее взгляд – эта печаль, эта грусть, которая так каждому из нас присуща, вот этот момент неверия ни в удачу, ни в жизнь, ни в то, что у тебя будет все хорошо. Это такое тихое отчаяние, тихое смирение. Аленушка же об этом.
– Искусство – зеркало реальности? Можно сказать, что в преломлении души художника какие-то иные миры начинают отражаться?
– Даже и наши собственные миры. Каждый из нас – тоже огромный космос, и в нас много нюансов, и мы каждую секунду меняемся. Оскар Уайльд совершенно точно говорит, что искусство – скорее покрывало, чем зеркало. Но что там за этим зеркалом скрывается, вот что интересно. И художники в широком смысле слова – музыканты, писатели, люди творческие, трепетно относящиеся к жизни – пытаются прислушаться к этим звукам Вселенной. Это иногда бывает страшное занятие, но уж страсть – она и есть страсть, она ведет. Как говорил Бердяев: «Мир не есть мысль, как думают философы. Мир есть страсть». Как думают художники.