— Зачем ты сломала мне жизнь?! — вырвалось у Алины с такой силой, что старенькое зеркало в коридоре едва заметно дрогнуло, а за окном тревожно каркнула ворона.
Галина, её мать, сидела на узком диванчике в гостиной и машинально перебирала чётки, словно готовясь к молитве. Но молитва не шла, в ушах стучала кровь, а на душе лежал тяжкий груз.
Алина ворвалась в дом внезапно: без предупреждения, без звонка. Накануне вечером она коротко написала матери: «Завтра приеду» — и всё. Галина всю ночь гадала, что же могло случиться. Дочь обычно не любила приезжать; их отношения давно были болезненно холодными и натянутыми. Но такого накала, как сейчас, Галина давно не видела.
— Сломала жизнь?! — переспросила Галина, вставая, чтобы подойти к дочери. — Алиночка, что происходит? О чём ты?..
Но та вскинула руку, останавливая мать резким жестом. Гнев исходил от неё, как волны жара от пылающего костра. Девушка выглядела взвинченной: собранные в высокий пучок волосы растрепались, а под глазами залегли тёмные круги.
— Не подходи! — почти прошипела она. — Не притворяйся, что не понимаешь! Я только что пережила очередное фиаско. Я устала! И я знаю: у всех моих бед есть причина… это ты!
Такого начала разговора Галина не ожидала. В памяти всплыли прошлые конфликты. С детства Алина была напористой, несгибаемой — иногда даже слишком. Когда-то мать и дочь могли часами спорить о будущей профессии Алины, о том, как ей одеваться, с кем дружить. Галина, оставшись вдовой, тянула дом и воспитывала дочь одна, и ей казалось, что она обязана принимать за девочку «правильные решения». В глубине души она понимала, что её чрезмерная опека может ранить, но что ещё оставалось? Мир был полон угроз, а у неё самой не было времени, чтобы ласково помогать Алине открывать своё сердце любимому делу. Приходилось действовать жёстко.
Вот и получилось: Галина хотела вырастить дочь «надёжным человеком» — порядочным, стабильным, состоявшимся в профессии, способным выжить в суровых реалиях. Алина же мечтала о дизайнерском деле, ей нравилось шить, рисовать эскизы одежды, воплощать в жизнь свои фантазии. Но мать считала это «недостаточно серьёзным». В итоге Алина поступила в университет на экономический факультет.
Казалось бы, небольшое отклонение от мечты… Однако со временем трещины стали глубже: Алина чувствовала себя в ловушке «не своей» жизни. Она отучилась, устроилась на работу по специальности, где еженедельные отчёты и сухие цифры были ей в тягость. А потом вышла замуж за мужчину, которого Галина сочла «подходящим»: серьёзный, без вредных привычек, «с нормальным заработком». Но любовь Алины к мужу то ли не успела вспыхнуть, то ли угасла, когда она поняла, что и эти отношения — часть материнского сценария.
— Послушай, давай присядем и поговорим, — Галина сделала ещё один шаг навстречу, стараясь придать голосу хотя бы видимость спокойствия. — Я чувствую, что тебе очень плохо. Может, всё не так страшно…
— Не так страшно?! — горько рассмеялась Алина, метнув на мать взгляд, полных обид. — Я потеряла работу, понимаешь? Серьёзную, стабильную, как ты любишь говорить. Нас «оптимизировали». Сокращение штата. И я, несмотря на все эти «надёжные корочки», оказалась на улице. Просто нас выбросили.
Галина вздохнула. От этого известия у неё внутри всё похолодело: дочь без работы… Но Алина не закончила:
— И это ещё не всё! Я ушла от Артёма. Мы разводимся. Я поняла, что наша семейная жизнь — фальшивка. Мы не любим друг друга. Никакие «стабильные условия», которым ты меня учила, не помогли. Оказывается, эти условия нужны тебе, а не мне. Мне хотелось тепла, творчества, свободы. А у нас быт и вечные разговоры о том, как «надо», о тумбочках и ипотеке. Мы чужие люди.
Теперь Галина стояла в растерянности. Ей казалось, что в комнате стало слишком тесно и воздух пропитан болью.
— Алиночка… я… я правда не знала, что у вас всё так плохо, — прошептала она. — И причём здесь я? Ты взрослая, могла бы сама…
— Могла сама?! — воскликнула Алина, и её глаза вспыхнули, как угли. — С самого детства ты давила на меня, контролировала. Помнишь, как отбирала мои эскизы, говорила, что «дизайн — это хобби, а не профессия»? Мне и в голову не приходило, что я могу пойти против твоей воли. Я росла, как марионетка: мама сказала — значит, так и надо. А теперь я оглядываюсь назад и понимаю: всё пошло не так!
Галина тяжело опустилась на диван и жестом предложила дочери сесть в кресло. Но Алина и не подумала: она стояла в центре комнаты, словно свидетель, выступающий в зале суда.
— Ты хочешь, чтобы я признала вину? — спросила Галина, поднимая на дочь усталый взгляд. — Да, я многое решала за тебя, это правда. Мне казалось, что я защищаю тебя от ошибок. Знаешь, как страшно, когда ты растишь ребёнка одна, денег не хватает, а она говорит, что хочет быть… модельером или кем-то в этом роде. Меня дрожь пробирала, я представляла, как ты будешь голодать с этой «красивой профессией».
— Вот именно! Страх! — язвительно отозвалась Алина. — Ты смотрела на мою жизнь через свой “Страх”. Почему? Почему ты не дала мне права самой учиться и падать?
Галина молчала, и Алина вдруг сорвалась на горький монолог:
— Артём… Знаешь, как мы сошлись? Я была разбита, брошена парнем, который увлёкся музыкой и не искал «стабильной жизни». Как только он ушёл, ты обвинила меня в том, что я слишком увлечена «воздушными» парнями. «Они ненадёжные, все эти творческие личности!» — помнишь? А Артём — надёжный, с работой, с перспективой. Ты буквально говорила мне: «От такого нельзя отказываться!» И я… повелась. Я думала: ну, мама плохого не посоветует. И что в итоге? У нас нет ни любви, ни общих интересов. Мы просто делили квартиру и обсуждали, где купить продукты подешевле!
Галина почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы, но не хотела давать им волю. Она вспомнила, как сама когда-то вышла замуж за «надёжного человека», отца Алины: он был скромным инженером, не мечтал о громких успехах, но «крепко стоял на ногах». И всё же жизнь сложилась так, что он ушёл раньше времени, оставив их обеих в бедственном положении. С тех пор Галина стала хвататься за любую стабильность, лишь бы дочка не повторила её судьбу.
— Хорошо, — тихо заговорила она, стараясь держать себя в руках. — Ты пришла, чтобы сказать, что я во всём виновата. Я это слышу. Но ты сама когда-нибудь пыталась что-то изменить? Ты взрослая женщина! Тебе 28 лет! Нужно было уйти с нелюбимой работы, пойти на курсы дизайна, начать шить платья, например!
— Ой, не надо этих слов, — фыркнула Алина. — Думаешь, в 28 лет легко начать всё сначала? Когда у тебя рушатся отношения с мужем, когда на шее висит ипотека, а самооценка на нуле? Ну конечно, «просто возьми и уйди»! Это всё ты, мама! Если бы… если бы ты поддержала меня в юности, я бы сейчас была совсем другим человеком!
— Прости… — прошептала Галина, опустив глаза. Ей нечего было возразить. — Мне казалось, что я защищаю тебя.
— Да уж, — в голосе Алины прозвучала горькая насмешка. — Так защитила, что теперь я стою в одиночестве перед руинами своей жизни. Я чувствую себя опустошённой. Мне кажется, что я упустила все шансы.
С этими словами Алина подошла к старому комоду, на котором лежала стопка бумаг. Она стала лихорадочно рыться в них, пока не достала знакомую папку с эскизами — теми самыми, которые Галина когда-то спрятала, чтобы дочь «не отвлекалась от учёбы».
— Помнишь их? — с вызовом спросила Алина, открывая папку. — Я нашла их в прошлый раз, когда приезжала. Решила забрать, но потом испугалась твоего недовольства. Смешно, да? Мне давно не 15, а я продолжаю бояться, что скажет мама.
Она вытащила несколько рисунков, на которых были изображены красивые летние сарафаны, нарядные вечерние платья, причудливые костюмы в этническом стиле. Карандашные линии местами смазались от времени, но общее впечатление было ярким: эти эскизы дышали фантазией, эмоциями, душой.
— Как это здорово… — невольно вырвалось у Галины, которая давно не прикасалась к этим листам. Она видела в них скрытый талант дочери, какой-то полёт мысли.
— Ага, здорово, — отрезала Алина и вдруг скомкала лист, который держала в руке. — Здорово, но давно умерло.
Сердце Галины ёкнуло: она видела, что дочь балансирует на грани истерики. Любой неверный жест мог привести к вспышке. И эта вспышка наступила: Алина резко разорвала один из эскизов и бросила его на пол.
— Вот оно, — закричала она. — Вот что ты со мной сделала! Разрушила все мои мечты! Я теперь развалина.
Отчаяние сквозило в её словах. Галина не выдержала и тоже вскочила:
— Хватит, Алина! — выкрикнула она. — Да, я совершала ошибки, навязывала тебе свой взгляд. Но ведь ты сама тоже жила по этому сценарию, не пытаясь бороться!
— Как?! — Алина вытерла слёзы кулаком. — Ты никогда не воспринимала меня всерьёз. Стоило мне заикнуться о чём-то «нестабильном», ты закатывала глаза и говорила, что «время фантазий закончилось».
— Прости меня! — Галина впервые сорвалась на крик. — Да, я боялась, что без отца мы не выживем. Я знала, как трудно пробиться в творческих профессиях. Я хотела, чтобы ты не страдала, чтобы твоя жизнь была проще, чем моя! Но я не хотела подавлять твои желания… я просто не умела по-другому!
— И что теперь? — прошептала Алина. — Ты предлагаешь мне начать шить платья сейчас? С нуля? Когда у меня нет ни денег, ни сил, ни веры в себя?
— Да! — выкрикнула Галина. Ей показалось, что в голове у неё бьёт колокол. — Если это то, чего ты хочешь… да, начни! Начни сейчас! И пусть это будет тяжело, и пусть мы будем искать выход, но я помогу тебе!
Алина замерла, удивлённая столь решительным тоном матери. Её глаза всё ещё блестели от слёз, а руки сжимали остатки листочков.
— Поможешь? — переспросила она язвительно. — С чего это ты вдруг решила мне помогать? Тебе не кажется, что уже слишком поздно?
Комната погрузилась в тишину. Галина почувствовала, как её душу разрывают два чувства: вина и безмерная любовь к дочери. Она вспомнила, как Алина в детстве бегала по двору в самодельном платьице из обрезков ткани, украшенном бисером. Как она мечтала в 10 лет стать «модельером», а Галина только усмехалась, считая это баловством.
— Может, и поздно, — сказала она с кроткой горечью. — Но у меня нет другого выхода, кроме как попытаться что-то исправить.
Алина смахнула слёзы тыльной стороной ладони. Сделала пару шагов к матери и остановилась, словно не решаясь обнять её.
— Выход… да. Знаешь, у меня такое чувство, что выхода нет. Всё развалилось. Почему ты решила, что твоя «помощь» теперь спасёт меня? Разве ты не понимаешь, что поезд уже ушёл? Слишком много лет, слишком многое сломано…
Галина понимала, что слова «поезд ушёл» точно передают суть. Но в глубине души теплилась отчаянная надежда: «Может, нет, не всё потеряно. Может, мы всё-таки сможем стать близкими, если не как мать и дочь, то хотя бы как союзницы?»
— Алина, — прошептала она, — я не могу вернуть тебе тот момент, когда тебе было 17 и я отбирала у тебя карандаши. Но я могу хотя бы попытаться поддержать тебя сейчас. Пусть это будет не сразу успех, пусть ты не веришь в себя, но я… я буду верить. И да, я скажу это: «Я хочу, чтобы ты занималась тем, что любишь».
Алина прикусила губу, на мгновение склонив голову. Но вдруг её взгляд снова стал жёстким, словно холодный камень.
— Тебе легко говорить. Ты живёшь одна, у тебя нет долгов, твоя квартира оплачена. А у меня ипотека, долги по кредитке, благодаря «надёжной» жизни, которую ты внушала мне как единственный путь. И что, мне теперь всё бросить? А на что мне тогда жить?
Галина чуть не ответила: «Я буду помогать деньгами», но поняла, что это может ещё больше оскорбить дочь. Алина не просила денег, она хотела вернуться в прошлое и изменить ход событий. Но это невозможно.
— Я понимаю. Я предлагаю хотя бы начать с чего-то простого: те же курсы кройки и шитья, пусть онлайн, вечерние. Или просто делать эскизы, выкладывать их в соцсети… начать собирать портфолио. Выполнять небольшие заказы для знакомых. А я могу оплатить первые курсы, если это будет не слишком…
— Хватит, — Алина махнула рукой, обрывая мать на полуслове. — Мне нужно подумать. Я не готова сразу же броситься в твои «объятия». Выгодно, конечно: всю жизнь ты меня ломала, а теперь оплатишь пару курсов — и вроде как всё сгладится?
— Я не хочу ничего сглаживать, — горько сказала Галина. — Я лишь хочу дать тебе то, чего не дала раньше.
Алина кивнула и положила скомканные обрывки эскизов обратно в папку. На её лице снова появилась усталость.
— Послушай, мама, я высказалась, но легче не стало. Мне кажется, наша пропасть слишком велика. Но я ценю, что ты хотя бы пытаешься признать свою ошибку. Ты могла бы продолжать упираться и говорить, что «всё это твои фантазии, а я тут ни при чём».
— Возможно, я и виновата. В большей степени, чем мне хотелось бы думать, — прошептала Галина. — Прости, дочка.
— Прости… — повторила Алина, смакуя это слово. — Не знаю, смогу ли я. Но я, по крайней мере, постараюсь не убегать от разговора.
Она направилась к выходу, и Галина, сжавшись, последовала за ней. В прихожей они обменялись коротким взглядом: в нём была тоска и едва заметный проблеск тепла.
— Я уезжаю на пару дней к подруге, — сказала Алина, надевая куртку. — Потом, может быть, вернусь, и мы ещё поговорим. Мне сейчас нужно всё обдумать…
Галина хотела сказать: «Останься, переночуй здесь, поговорим подробнее». Но поняла, что дочь не готова. И всё же в душе у неё теплилась надежда: сегодняшний разговор — страшный, резкий, разрывающий душу — может стать первой трещиной в броне многолетних обид. Возможно, если трещина расширится, из неё прорастёт что-то новое и живое.
— Я… буду ждать, — только и смогла выговорить Галина, чувствуя, как дрожат её губы. — Как только будешь готова.
Алина открыла дверь, и в коридор хлынул декабрьский холод. Девушка надела пальто и посмотрела на мать, прижимавшую руки к груди. Что-то вспыхнуло в её глазах — то ли сожаление, то ли надежда, то ли обыкновенная человеческая боль.
— Мам, — выдохнула она, словно подбирая прощальные слова, — будь здорова. И… я не знаю. Просто… не теряй меня, хорошо?
Дверь закрылась. Галина осталась одна. В гостиной на полу лежали обрывки рисунка — символ того, что когда-то было мечтой Алины, уничтоженной и, казалось бы, забытой. Галина медленно вернулась, наклонилась и подобрала клочки. На одном из них застыла карандашная линия — силуэт будущего платья.
Надежда улыбнулась ей сквозь пролитые слёзы. Может быть, это ещё не конец. Может быть, стоит попробовать склеить то, что она когда-то разрушила. Даже если придётся заново собирать по кусочкам этот рисунок — также, как отношения с дочерью.
Снаружи ветер зашумел в голых ветвях старой сирени под окном, гулко хлопнула калитка. Галина сжала в руках обрывки бумаги и прошептала:
— Прости меня, дочка… Если сможешь.
В пустом доме слова прозвучали гулко, но, может быть, однажды именно они станут тем шагом, который позволит Алине найти свой путь, а Галине — обрести прощение и веру в то, что ещё можно всё исправить.
ПРИСОЕДИНЯЙСЯ НА НАШ ТЕЛЕГРАМ-КАНАЛ.
Понравился вам рассказ? Тогда поставьте лайк и подпишитесь на наш канал, чтобы не пропустить новые интересные истории из жизни.