«Спит в Донском монастыре русское дворянство....
Спит и нас не судит...»
А.М.Городницкий
Этот сюжет задумывался не как рассказ о почившем дворянстве, а о медицине, и, если конкретнее, то о врачах и пациентах. Однако при более подробном знакомстве с персонажами обнаружились некоторые интересные подробности, переплетения судеб и даже тайны, о которых и попытаюсь рассказать.
Немного о предыстории сюжета.
Как-то судьба, любознательность и хорошее давнее знакомство с творчеством Александра Моисеевича Городницкого привели меня на кладбище Донского монастыря.
Побродив среди надгробий XVIII в., некогда мраморных, а ныне превратившихся в изъеденный временем и московскими осадками пористый известняк, пытаясь разобрать гербы и надписи, добрел до дальней стены и могил конца XIX-начала XX веков.
Надо сказать, что там уже спало не только русское дворянство, но и купечество, разбавленное теми, кого в отечественной традиции называют интеллигенцией. И взгляд споткнулся об одно надгробие с двумя именами – двух женщин известных аристократических фамилий, явно не являющихся родственницами.
Но остановила надпись мелким шрифтом, в которой упоминается хоть и не аристократическая, но довольно известная фамилия.
«Княжна Ольга Львовна Шаховская род. 1850 г. генваря 6го скончалась 1884 г. декабря 26го отъ операцiи Дра снегирева». Речь идет о том самом акушере-гинекологе Владимире Федоровиче Снегиреве (1847-1916), основоположнике, светиле, основателе и т.п. Как раз в этот 1884 г. доктор Снегирев стал пока еще экстраординарным профессором медицинского факультета Московского университета.
Появись сейчас подобная надпись на надгробии, она стала бы поводом для громкого судебного процесса, но во второй половине XIX в., судя по воспоминаниям врачей, в том числе и самого В.Ф. Снегирева, порой дело доходило до того, что в случае смерти больных на их могиле ставили памятник с надписью: «Под сим камнем лежит тело N, зарезанного хирургом Н».
Немудрено, что операционная и послеоперационная летальность в то время была высокая. Искусство оператора далеко не всегда определяло исход операции – масочный эфирный наркоз, к антисептике отношение было разное (достаточно вспомнить другое светило – Н.И. Пирогова), асептика только-только осознавалась медицинской общественностью.
Вот описание операции в Старо-Екатерининской больнице в начале 70-х годов XIX века, когда там начинал свою врачебную деятельность молодой лекарь Снегирев: «...Больная была доставлена в операционную палату и окружена всеми выдающимися профессорами и хирургами, собравшимися видеть и помогать. Каждый из присутствующих, стоя в виц-мундире или сюртуке, брал из таза губку и стирал кровь с разреза, каждому предлагалось высказать свое мнение, входить рукою в полость живота. Операция продолжалась очень долго, все были утомлены, растеряны, и у всех было одно желание - только бы когда-нибудь разделаться с этим случаем». Так же оперировал и наш великий Николай Иванович Пирогов – в мундире и фартуке, втыкая хирургическую иглу в стоящую на столе свечу. Чтобы не потерялась.
Не удалось найти, по какому поводу была выполнена операция Ольге Львовне Шаховской – бездетной тридцатипятилетней женщине. А вот причина смерти, согласно приведенной на генеалогическом сайте записи из церковной книги, «паралич сердца». Говоря современным языком, острая сердечная недостаточность. Ясности это не прибавляет – сердечная недостаточность могла развиться как во время операции (о наркозе того времени уже говорилось, а специальность анестезиологии появится лет через семьдесят), так и вскоре после операции. Опять же, последствия масочного наркоза, невосполненная операционная кровопотеря, реакция на саму операцию и т.п.
Справедливости ради надо отметить, что на момент выполнения этой операции 37-ми летнего Владимира Федоровича нельзя назвать неопытным доктором - врачебный стаж его уже более 10 лет, в этом же году он стал экстраординарным (сверхштатным) профессором кафедры акушерства, женских и детских болезней медицинского факультета Московского университета. Но до славы, которой он достигнет благодаря своим медицинским и организаторским успехам спустя лет пятнадцать, еще далеко.
Вернемся к именам женщин на надгробии.
Княжна Ольга Львовна Шаховская.
«Снятся графам их дворцы, а графиням бубенцы забубенной тройки» – поет Александр Городницкий о спящих в могилах. Но княжне Шаховской эти бубенцы и при жизни могли только снится. Высокий титул – это не синоним большого состояния. Достаточно вспомнить князя Мышкина. Ольга Львовна – одна из пяти детей Льва Львовича Шаховского, представителя разветвленного рода Шаховских. Отец скончался рано, не оставив детям состояния.Сыновья кормились своим трудом, некоторые оставили и след в истории. А вот о судьбе дочери Ольги известно немного. Достоверно то, что она долго жила в семье Измалковых. Некоторые современные авторы популярных публикаций пишут, что княжна служила гувернанткой в этой многодетной семье. Некоторые даже называют имена детей, в гувернантки к которым была нанята княжна Шаховская, например, говорят о дочери Татьяне. Однако Татьяна родилась почти через год после смерти княжны. Другой дочери – Варваре, о которой я еще расскажу, и ее сестре-близнеце Анне – на тот момент шел четвертый год, а ее старшему брату Сергею – восьмой. И по правилам того времени им, как минимум девочкам, была нужна не гувернантка, а няня.
Полагаю, что причина, по которой титулованная особа, не имеющая достаточных средств, оказалась в доме Измалковых, могла быть иной. Имения отцов Ольги Львовы и хозяйки дома Клеопатры Александровны, урожденной графини Девиер, располагались в Харьковской губернии неподалеку друг от друга. Потому можно предполагать, что в детстве или в юности их могли связывать если и не дружеские, то добрососедские отношения.
Графиня Клеопатра Александровна Девиер, в замужестве Измалкова.
Следует учесть и особенности характера Клеопатры Девиер, которая, вопреки планам родителей на ее брак с уже имевшимся титулованным женихом, ушла из семьи и вышла, надо сказать, достаточно поздно, почти в 30 лет, замуж за потомка старого служилого дворянства, но не имеющего титула. Это был скандал, и свет долго не принимал чету Измалковых.
Стоит напомнить, что первый граф Девиер – Антон – был юнгой голландского флота, выходцем из семьи живших в Португалии марранов. В Россию, тогда еще Московское царство, его привез царь Петр Алексеевич, у которого Девиер начал службу личным денщиком, в июле 1708 года стал ротмистром, осенью того же года повышен был до майора, а чуть позже — до подполковника гренадерского полка. В 1711 года был пожалован вместе с Павлом Ягужинским чином генерал-адъютанта, учреждённым специально для них. Так что благородные крови в жилах Девиер к тому времени текли всего сто с небольшим лет.
Пётр Николаевич Измалков, представитель старого служилого дворянского рода, был известным юристом, как сейчас сказали бы, специалистом по экономическому праву, дослужился в министерстве финансов до чина действительного статского советника, что равно генерал-лейтенанту.
Но глядя на это надгробие все равно не покидает ощущение какой-то тайны.
Петр Николаевич служил в Санкт-Петербурге, где и скончался в 1911 году. Вероятно, там же и похоронен.
Почему урожденная графиня Девиер похоронена в одной могиле с княжной Шаховской, а не в Петербурге рядом с мужем, умершем пятью годами раньше. Или здесь же, на кладбище Донского монастыря, но рядом с сыном, скончавшимся в 1883 году на третьем году жизни. Ведь явно, имя Клеопатры Александровны нанесено на уже давно стоящий памятник княжны Шаховской, умершей в 1884 году.
Не отголоски ли это светского скандала 70-х годов XIX века.
Глядя на это надгробие можно вспомнить и Михаила Михайловича Пришвина (1873-1954), который в образе главной героини автобиографического романа «Кащеева цепь», Инны Ростовцевой, воплотил черты Варвары Петровны Измалковой (1881-1951).
Со студенткой исторического факультета Сорбонны Варварой Измалковой Пришвин познакомился в 1902 г.в Германии. Трёхнедельный роман закончился разрывом и расставанием молодых людей. В своих дневниках Пришвин неоднократно возвращается к этому неудавшемуся роману, считая, что эта любовь к Измалковой, закончившаяся быстрым разрывом, стала источником его таланта писателя.
Как и все четыре сестры Измалковы, Варвара получила образование в Смольном институте. Потом училась в Сорбонне, на Курсах бизнеса в Лондоне. После революции работала переводчицей и помощницей секретаря в издательстве «Всемирная литература», куда ее могли привести либо К. Чуковский, либо Е. Замятин, либо Н. Гумилев. В Петербурге-Ленинграде она прожила как минимум до 1934 г., работая после упразднения в 1927 г. «Всемирной литературы» преподавателем Ленинградского химико-технологического института имени Ленсовета, после чего следы ее теряются. Кстати, 1934-ый – год смерти ее сестры-близнеца Анны.
Судьбы младших сестер, Ольги и Татьяны, тоже были непростыми. Они прожили долгую жизнь, скончавшись одна в 1976 г., другая в 1981 г.в Череповце, где оказались в эвакуации в 1942 г.
Однако род Измалковых-Девиеров в России не пресекся. Его продолжил их племянник, сын младшего брата Дмитрия, и, разумеется, в Петербурге-Ленинграде.
А что же доктор Снегирев.
Как основоположник профессор Снегирев в 1973 г. удлстоен памятника в Москве возле носящей его имя клиники акушерства и гинекологии Первого московского медицинского университета.
Вернемся к некрополистике. Где же могила выдающегося акушера-гинеколога?
Борис Акунин в своей книге «Кладбищенские истории» как раз в связзи с эпитафией на могиле княжны Шаховской спрашивает:
«Где вы, доктор Снегирев? Сохранилась ваша то могилка? Ох, вряд ли. А тут, на Старом Донском, вас до сих пор поминают, пусть и недобрым словом».
Владимир Федорович Снегирев скончался в канун рокового 1917 года и был похоронен на территории Данилова монастыря рядом с могилой друга и учителя профессора А. И. Бабухина. Но покой его был недолгим. В 1929 году Советская власть решила закрыть монастырь и некрополь Данилова монастыря был полностью уничтожен. Перезахоронения были удостоены немногие, покоившиеся на этом кладбище. Среди них Николай Васильевич Гоголь и Николай Михайлович Языков. Тот самый «поэт Языков», которого Городницкий в своей песне поместил на кладбище Донского монастыря. Извините Александр Моисеевич за поправочку. Она нисколько не умаляет достоинства прекрасной песни.
Гоголь и Языков упокоились на Ново-Девичьем. А обитателей Донского потеснил Солженицын.
PS. Неподалеку от надгробия княжны Шаховской и графини Девиер могила доктора Дмитрия Викторовича Насонова (1845-1873) – хирурга госпитальной клиники Московского университета, молодого доктора медицины, умершего на взлете профессиональных достижений. Доктора скосил сыпной тиф.
Его младший брат, Николай Викторович, ученый-зоолог, российский, а потом советский академик проживет долгую жизнь, оставит после себя трех сыновей, два из которых тоже станут академиками, но совсем других наук.