Заканчивался «ударный» месяц, самый хвост которого наши герои застали на делянке.
Весна, вдруг, начала топить снега, и утопила воз леса в разлившемся ручье.
Когда ручей, набравши сил, подточил накиданную из вершинника, и намороженную поверх него, переправу. Морозов тогда сказал куда-то в зеленую воду:
- Вот этого я не понимаю.
И усилил, глядя в лес:
- Не желаю понимать. Лес в размере потребности в нем - конечно, жилое в размере необходимости - естественно, излишеств и запаса не понимаю.
- Запас, он … (пригодится)…, прости господи – Прокопий был тут же, хотя по возрасту мог бы на печи лежать.
Свою поперешность Морозов разъяснил непонятливой молодежи:
- Придет жара, лес, что не успеем распилить посинеет, потом на него короед нападет, а ведь и делянки прибирать кому-то надо, почвы готовить для посадки, не ошкурим до жары, сгноим запас, не стоит он труда, времени и солярки.
- Пионер успеет сплавить, пугать его в спину – Прокопий снова ввернул непечатную конструкцию и перекрестился - цель-то благодарная – наторговать – построить. Сам запросишься из своего пятистенка по над рекой, во квартиру с теплым отхожим местом. Подле леса.
– Точно, вся радость города таится в нужнике – поддержал Морозов в тон.
А потом:
- Цель наша не дружит с народом еще со времен царя гороха.
- Нет уже царя того.
Тут как тут и Валера со своим максимализмом:
- А скажи, как это, «дружить» не просто так, а с целью?
- Разумно, без авралов… оттого нам вера дадена. Чтобы меньше едáли, чаще о душе думали и постепенно к цели шли, которая в согласии.
- Более в смирении – Прокопий веровал, хотя его вспышки сквернословия несколько компрометировали истовость. Продолжил - Устарели мы, и в делах своих, а дети все равно к удобствам потянутся, и к суете.
- Да лишь бы людьми остались…
Все-таки уговаривали себя мужики, что верное дело делают. И надеялись, что детям-внукам не придется делать то же. Вытягивая жилы.
И тут Валера вставил сомнение недавнего комсомольца:
- Эгоистично, а как же нужды страны? - и погодя:
- А разве религия изначально не инструмент управления…толпами?
- Один че…, что поп, что комиссар, оба требуют от нас всё отдать и не грешить – Николай, вагой налегал на остатки воза – было странно слышать от бывшего офицера про комиссаров.
- Богохульник.
- Безбожник.
- Анархист.
- Не реалист, разве? … Причем особо требуют от нас не грешить конченые грешники – смеялся Николай
И тут последние хлысты покатились в кашу ручья. Поверх уже скинутых. Под дружное:
- Так их!
Николай полез в кабину, 157-й дернул опустевший роспуск. Стал на твердое. Осмотреть что с прицепом.
- Лес заберем потом?
- Бросим, пусть кому надо на дрова вытащат, раскряжуют, сложат – это Морозов на правах бригадира – далеко. Дорога теперь - всё. И посуху сюда не добраться.
- Как бы пионер мосты не заладился строить. Тогда точно конец охоте.
Вытряхнули из бродней сырость. Залезли в вахтовку – самодельную будку над кузовом 66-го, с печкой внутри.
- Вот и деля̓нам конец – Прокопий разглядывал изодранные в клочья верхонки.
- Ты куда рукавицы деваешь.
- Новые это жене подарок.
- И чего это обывателей пугают лесозаготовками – удивился Валера, захватив их едва пару недель.
- Лес брать не занятие грешников – изерк Морозов.
Похоже, так - в тусклом свете слабой лампочки раскачивались в такт неровной дороге трое темнолицых, кряжистых мужиков. Которые всюду выглядели прочно. И на своем месте. Не чета контингенту. Униженному, загнанному, покорному, серому. Да и вербованным тоже, чаще суетливым, нелепым, ненапасным. Это которые за рублем, не по приказу.
- Разве не противны вере рубки леса?
- Всё не противно, что бог дает.
- А дает он меру.
Завершение любой работы благо. Завершение лесной работы – следующая. Без передышек. На следующий день Валера стал на раскряжевку, а «старики» добавили еще одну смену на пилораме. Легко катая баланы из под его ног.
…..
Пожалуй, именно освоением кубатуры невольниками и начало искажаться сознание при Советах. Унижая тяжкий лесорубочный, лесопильный, любой лесной, да и крестьянский труды. Принуждением к ним. Для отвращения от них, что ли.
Однозначно, не на пользу лесу и земле.
Но это хотя бы было объяснимо – сперва - всё для фронта, после - для возрождения. И так несколько раз. Не унимается злобный капитал. Боится спόрого, честного, человечного.
Да только в 80-е уже начал сбόить прогресс. И грезился он кому-то теплым нужником. Легким бытом. Рюшками. Мебелью из стружек. Кому мечтался самодурством. С иллюзией управления народом, лесом и страной. А кому-то достался новый «прогресс» дружной работой без просветов. С радостями? Скорее да, это только одиночка безрадостен.