Его дорога была далеко, очень далеко от него, это он понимал, но она манила так сильно, Орест чувствовал ее призыв и не мог не следовать ему. И если Эва даже после освобождения не почувствовала призыв своего пути к свету, то оставалось только одно - его Дорога, которая, пусть и на время, должна стать для них одной для двоих, иного Орест не видел.
Он продирался сквозь заросли фиолетовых кустов, обдираясь сам, но при этом храня Эву от каких-либо повреждений. Как ему это давалось, было неважно, но она оставалась целехонька. Шел через обширные поляны и поля, показывал ей дома чертей, которые Эва прежде никогда не видела. Они отдыхали в зарослях все тех же фиолетовых кустов, но уже не таких буйно растущих, как вокруг территории школы и поселения учителей. Он не приближался к домам чертей, чтобы не нервировать их, но не подходил близко и по совсем другой причине. Как ни странно, но его красная кожа хорошо скрывала его в этих зарослях, не совпадая с ними по цвету, зато совпадая по какой-то своей природе, вероятно именно поэтому черти никогда не видели его в этой поросли, да он и сам себя-то плохо различал среди веток этих кустов. А вот нежная кожа Эвы была хорошо видна, и Орест не сомневался, что она оказывалась среди этих кустов почти как на ладони не только для него, но и для зорких чертей. Однако пусть она будет так хорошо видна только ему, и пока она спала, Орест сворачивался вокруг нее, сколько мог, чтобы оградить ее своим телом, своими руками от чьей-либо видимости. Он не мог знать точно, что предпримут черти, если увидят ее.
Орест боялся нанести ей хотя бы малейший вред даже при сражении с чертями. Зачем она чертям, он и понятия не имел, тем более что черти всегда дрались лишь за своих подопечных и никогда не обращали внимания на освобождённых людей. Но все равно Орест боялся, что черти могут нанести ей вред преднамеренно, из-за своей зловредности, а точнее, из-за их вечной ненависти к нему, Смотрителю, если бы увидели до какой степени Эва дорога ему. А они увидели бы это без сомнения. Орест не знал, насколько законны были бы такие действия чертей, но и свои нынешние действия, их "законность" в Смраде тоже стояли для него под большим вопросом.
Он должен был возвращаться к своей Дороге, и это был единственный закон для него. Он выполнил всё, для чего его направили к школе, на этом было всё. Давно уже ясно не только для Эвы, но и для него, что в школе он оказался не случайно. И ему позволили быть там так долго, очень долго, пока он не выполнил то, ради чего там оказался.
И даже то, что она когда-то говорила о покупке души. Орест теперь понимал, что желая ей лучшего, он мог выступить и слепым орудием. Да, мог! Благими намерениями... А ведь это и есть сам ад, где такие намерения могли привести к ещё худшему.
Та его цель, что была сейчас, тоже не являла исключения, он не знал, чем закончится то, чего он желал, возможно, и полным крахом, причем для них обоих, всё могло быть. Эва... лишь она одна могла что-то подсказать ему, помочь избежать провала, как и он сам мог помочь ей своей силой, своими знаниями и в какой-то мере своим чутьем. Лишь на это была надежда - на их единство, только в этом была их настоящая сила. Приведет ли эта их сила к цели, которой он следовал, Орест не знал. Но надежда вновь жила в нем, попирая все законы ада. Ещё и из-за этого Орест опасался нападения чертей, особенно свободных, не занятых своей работой. Эву могли запросто у него отнять или, точнее, попытаться отнять - и либо уничтожить, либо отпустить ее бродяжкой, потерявшей свою цель, а значит, и свой разум. Она уже начала терять разум, но это длилось миг - ровно до того, как он подхватил ее, усадил себе на шею и велел ей крепче держаться. Эва очнулась моментально.
А если ее отобьют черти... Она сойдёт с ума и будет бесконечно бродить среди фиолетовых полей или долин с котлами Смрада, и быть никому не нужной, и это было самое худшее, что могло с ней произойти, и неизвестно, что хуже - вот такое безумие или само Горнило.
Горнило не нуждалось в Эве, но благодаря ее упертости - в ней больше не нуждался и Смрад. Невозможно оставаться ангелом в аду и не следовать его требованиям, а Эва нарушала даже их. Смрад вроде и отпускал ее, но желал и наказать за своеволие. И Свет... он не призывал Эву. Она была освобождена... но не для света?
Бережно неся свою драгоценную ношу и избегая встреч с чертями, Орест не мог не думать об этом.
Отчего свет не призывал ее? Она была свободна. Но она не искупила? Нет же! Ей нечего было искупать. Смрад освободил ее, но освободил лишь для наказания. И это сделал он, Орест, подчиняясь приказу о ее освобождении. После чего его призвали на Дорогу. Он всё сделал, что от него требовалось, и теперь должен был служить Смраду по другому - вновь следуя своей Дороге. А Эва - вечно искупать и никогда не искупить то, что совершила уже здесь, исказив своим добром таких, как Чика.
А теперь - не одна она изгой, и он - тоже. Они оба вне закона здесь, и черти могли сделать с ними, что угодно. Но если они уничтожат Эву или отнимут ее у него, он из последних своих сил не станет следовать мощному призыву своей Дороги, а будет биться. Он будет биться с любыми чертями в любом месте, разрушая их дома или пытаясь освободить людей, ещё не искупивших, пока черти окончательно его не разорвут. Больше нет для него ни законов Смрада, ни его собственного предназначения здесь, есть только одно - Эва и его любовь к ней. Ее настоящее освобождение, а не та злостная свобода, что даровал ей Смрад.
Ради нее Орест был готов сражаться хоть с чертями, хоть с демонами, появись они здесь. И если судьба ей сгинуть тут окончательно, то и он более не желал быть слугой Смрада, и он желал сгинуть следом за ней. Если их ждало лишь небытие, то он пойдет за ней и туда, и пусть они останутся лишь адским туманом, превратятся в него, любая смерть, даже вот такая, лучше, чем жизнь без нее. Жизнь без нее имела хоть какое-то значение только тогда, когда Эва была бы освобождена по-настоящему. Если бы она ушла в свет или...
К этому "или" он и стремился, и будь что будет. Но быть осторожнее он должен.
Они пили воду из ручьев Смрада, отдыхали в его густой фиолетовой растительности, хотя сам Орест и не нуждался в этом, но видел, что этого хотела Эва. Ей нравилась растительность Смрада, она ласкала рукой фиолетовую траву и ветки причудливых кустов, ей нравилось рассматривать все открывающиеся виды, нравилось и само их движение, и даже немного нравилось пребывание на шее Ореста. Он чувствовал сначала какое-то ее стеснение из-за этого, но она не протестовала, что нравилось ему, понимала, что замедлит его движение, если будет просить отпустить ее и позволить идти самой. Он чувствовал, понимал ее эмоции и даже некоторые ее мысли.
Но Эва уставала, ей хотелось на землю, и Орест останавливался и позволял ей сойти вниз, если поблизости не было чертиных домов. Она вышагивала, направляясь с ним к очередной фиолетовой заросли, или даже кружилась рядом с ним, иногда и раскинув руки, с лёгким смехом глядя в багровое небо Смрада, втягивая воздух Смрада, каким бы он ни был. Она жила. И если нет другого неба, она радовалась тому, которое есть, и воздуху, какой есть, и траве, и кустам, и другу - такому, какой есть. Она была свободна и теперь наслаждалась такой свободой, какая ей дана. И тем движением, которое у них было - благодаря ему. Он знал, куда шел, и это придавало смысл и ее свободе. Его цель, неведомая ей, но которой следовала и она. Потеряв цель, она не смогла бы наслаждаться своей свободой, как теперь, и только он, Смотритель, давал сейчас смысл всему ее существованию, не сам по себе, а целью, которую знал.
И Эва была счастлива, и он - с ней, чем бы это счастье ни закончилось потом.
Но Орест не терял бдительности, ни во время следования, ни в густых сумерках, когда Эва безмятежно спала, укрытая им, обернувшимся вокруг нее в зарослях Смрада.
Ему удалось избежать встреч с чертями во время следования через поля, но это было невозможно на долинах Смрада. Тогда оставалось одно - биться до последнего, он не желал этого, но готовился и к такому, потому что хотя Дорога была пока что далека, но он приближался к своей дороге все больше, а вместе с этим - к долинам с котлами.
*****************
Продолжение следует