Дом встретил Ника полной тишиной, еще бы, такая рань несусветная. Ник собирался к Ане ближе к полудню, он бы рванул раньше, но не хотел будить свою девочку, пусть выспится, потому что спать он ей в ближайшее время точно не даст.
— Коля, — внезапно раздался голос матери.
— Привет, мам, — Ник подскочил к матери, чмокнул ее в щеку, — ты чего не спишь?
— Да не спится чего-то, а ты чего здесь, ты разве не у Ани?
— А должен быть?
— Я думала, что ты решил ехать к ней, а не домой, — пожала плечами мать. — Что у тебя с телефоном?
— Разрядился.
— А ты разве не собираешься к Ане? — поинтересовалась мать.
— Собираюсь, но позже, пусть выспится. А что?
— Да нет, ничего, просто я думала, что ты сразу поедешь к ней, ты ведь из-за нее надень раньше сорвался. Кстати, ты знаешь, у нее что-то с телефоном. Я тебе дозвониться не смогла, решила ей позвонить, убедиться, то ты у нее и все в порядке.
Ник тут же напрягся.
—В смысле?
— Не знаю, звонила несколько раз, а там какой-то парень трубку брал, может, у меня номер не тот?
Ник точно знал, что номер у матери записан верный, потому что он сам лично его туда вбивал.
— Номер правильный.
— Странно, ну может его у нее стащили, в наше время…
Ник не дослушал, схватил куртку и вылетел из дома. Идиот. Он же ей не звонил совсем, и она не звонила. А что, если с ней что-то случилось? Что если…
Всю дорогу Ник давил по газам и мчался на максимальной скорости. Уже через десять минут он был у дома ветровой. Так быстро он никогда не добирался до ее квартиры. Открыв дверь своим ключом, Ник вошел внутрь и застыл. Из комнаты доносились голоса и какая-то возня.
«Нет, это просто невозможно» сначала подумал Николай, когда зашел в квартиру своей любимой. Она не могла, просто не могла ему изменить. Это ведь Аня, его Аня. Не может быть! Но мужские ботинки и приглушенный свет из комнаты свидетельствовали об обратном. Да нет, она не такая, и явно ведь все не так, как кажется. Но, когда Николай шагнул в комнату, и увидел любимую в объятиях другого, оправданий в его голове просто не осталось
Он влюбился, впервые в жизни так сильно, так внезапно. Словно по щелчку, когда не видишь больше ничего и никого, кроме одной единственной девушки, той, которая смогла перевернуть всю твою жизнь. Жизнь парня с серебряной ложкой во рту. Аня была для него открытой книгой, все как на ладони, нечего додумывать. Заботливая, нежная и… не его. Больше не его.
—Анечка, ты такая красивая, — гортанно проговорил тот самый "друг", сжимая в объятиях его любимую. Ту, для которой Ник купил кольцо. Оно, находясь во внутреннем кармане куртки, сейчас выжигало дыру в груди.
В ответ на это Николай услышал слабый стон, и теперь уже выдерживать это не смог. Он слишком глубоко увяз в ней, от того и больно выбираться наружу, но впрочем…чего жаловаться, если и сам парень раньше частенько гулял на стороне, будучи в отношениях с другими девушками. С ней нет. Аня навсегда отрезала желание даже смотреть на других. Но все в жизни возвращается, ведь так? К нему тоже вернулось зло, причиненное другим.
Николай глотнул спертый воздух, что выедал внутренности, ведь даже с такого расстояния он мог различить ее запах. Он везде и всюду. В подкорке и на уровне ДНК. Вместе с той оглушающей болью и горечью разочарования.
Первым порывом было устроить скандал, а затем он понял, что не сможет вынести речей, не сможет посмотреть в глаза. Сорвется, и чем закончится такой срыв еще надо бы гадать и гадать.
Потому Николай юркнул в коридор, оставил ключи на видном месте, и в два шага оказался на лестничной клетке, где ему удалось наконец-то привести дыхание в порядок. Пара касаний к смартфону, и протяжные гудки уже звучали в трубке.
—Я согласен на поездку, — без приветствия кинул отцу Николай. Теперь он был согласен был на все, пусть и сопротивлялся поездке заграницу. И даже родители вроде бы смирились с его выбором. Ради нее он был готов бросить все и работать кем угодно, лишь бы тут. С ней одной. А вышло как вышло. Тяжело падать с высоты собственных ожиданий и разлетаться битым стеклом о жестокую реальность.
В груди нещадно жгло. Сердце распадалось на части, но с этого момента начиналась новая жизнь, а то, что внутри открытая рана, это ладно. Это он переживет, все вокруг как-то выживают после предательств, и Николай сможет. Забыться, переключиться. Благо, он имел для этого все ресурсы и возможности…
НАШЕ ВРЕМЯ
Покинув квартиру Ветровой, Ник буквально пулей вылетел из подъезда. Воздух. Варшавскому катастрофически не хватало воздуха. Жадно глотая кислород, Ник стоял посреди двора, открывая рот, словно рыба, выброшенная на сушу.
Легкие горели, каждый вдох причинял боль, внутренности скручивались в бараний рог, а тело лихорадило так, будто он по меньшей мере словно малярию подхватил, и та теперь развивалась в тяжелейшую форму. Столько лет он считал себя обманутым, столько лет лелеял собственную глупую обиду, столько лет верил в ложь, которую ему преподнесли на блюдечке с голубой каемочкой. И кого теперь винить? О…он действительно бы хотел винить, если бы мог, вот только правда, словно концентрированная серная кислота, разъедала его изнутри.
Он тот, кто виновен в их с Аней разлуке. Он был тем, кто поверил в ложь, поверил в спектакль, поставленный для него, для единственного зрителя в большом театре абсурда. Ник так просто съел заготовленную для него наживку, так просто попался на крючок, что теперь, стоя у подъезда Ветровой, едва сдерживал подкатывающие к горлу рвотные порывы. Варшавского тошнило, от самого себя тошнило.
«Ты слабак».
Кажется, именно так она и сказала и была тысячу раз права, просто потому что он действительно оказался слаб, слишком слаб, чтобы подавить уязвленное самолюбие, ущемленную гордость, чтобы бороться за них. Он ведь просто сбежал, ничего не объяснив. Принял как данное ее измену, которой не было. И он верил, что не было. Сейчас как никогда верил, коря себя за то, какой он идиот.
Снова и снова Ник прокручивал в мыслях события пятилетней давности, события, которые разделили его жизнь на «до» и «после». Все, абсолютно все сейчас казалось таким до пошлости банальным, таким очевидным. Он увидел то, что должен был увидеть, то, что для него было разыграно. Ник вспоминал, как застал Ветрову за «изменой». Изменой, которой, черт возьми, не было.
И, быть может, он хотел бы себя оправдать, хотел бы хотя бы на секунду, на чертову долю секунды допустить, что Аня лгала, что, глядя ему в глаза, несколько минут назад лгала, но не мог. Потому что он видел этот взгляд — взгляд окончательно раздавленного человека, осознавшего наконец, что его предали абсолютно все. И самое главное, ее предал он — Ник. Тот, кто в любви клялся, тот, кто обещал быть рядом несмотря ни на что, предал ее, когда, оставив ключи на старом комоде, покинул квартиру Ветровой и даже не оглянулся. Он даже представить сейчас не мог, что чувствовала тогда Аня, что она, черт возьми, чувствовала, когда поняла, что он ушел, что бросил ее, ничего не объяснив. А потом женился, и она наверняка была в числе первых, кто об этом узнал.
Он даже не интересовался ее жизнью, так просто вычеркнув из своей. Словно не было ничего. И только ночами иногда ему снилась ее улыбка, и он просыпался в поту от звука ее голоса, звенящего в ушах.
Варшавский жил и в целом жил вполне себе сносной жизнью и плевать, что дыра в груди кровоточила, он жил. Изо дня в день встречался с людьми, улыбался, строил бизнес и будущее. Потакал прихотям избалованной жены и строил из себя счастливого главу семьи, улыбаясь на камеры так правдоподобно, как только мог, выдавливая из себя такую приторно-сладкую улыбку, на какую только был способен.
Он и сам не понимал, зачем держался за этот спектакль под названием «счастливая чета Варшавских», наверное, так было проще, а он тогда не искал сложных путей.
Так что Аня была права. Каждое ее слово сейчас больно резало по сердцу, словно кто-то взял самый острый нож, раскалил его до и с особым, садистским удовольствием, всадил Нику в грудную клетку, туда, где находилось сердце.Пока он подпитывал свою обиду, словно мальчишка, она растила их сына, она воспитывала его одна, думая, что Варшавский просто ее бросил и женился на женщине своего круга. А ведь это был ей самый большой страх, и она не раз Нику об этом говорила. А он что? Он уверял ее, что никогда не променяет свою любимую девочку на избалованных, гламурных особей женского пола. И променял.
Солгал получается. И теперь оправдывать себя было настолько противно, что хотелось сдохнуть, на этом самом месте. А перед глазами так и стоял полный боли и разочарования взгляд Ани. И ему было бы в сотню раз легче, будь там ненависть, обвинение, обида, жажда ударить больнее, но это всего не было, а разочарование было и такое, что Нику на стену лезть хотелось.
А ведь она подпустила его к сыну, несмотря на его предательство, несмотря на то, что он ушел, ничего не сказав, а теперь, спустя пять долгих, мучительных, лет, свалился словно снег на голову и разрушил ее размеренную жизнь, разгромил все к чертям собачьим, словно слон, случайно забредший в маленькую посудную лавку. И он снова все испортил, снова, своими же руками разрушил то, что обрел. Бульдозером прокатился по руинам их с Аней отношений, их, когда-то такой необыкновенной любви, от которой он так просто отказался.
Он ненавидел себя, так люто, как никого в своей жизни не ненавидел. Варшавского просто разъедало чувство отвращения к самому себе, и сложно было представить, что, мать его, он должен сделать, чтобы заслужить, если не прощения, то хотя бы снисхождения.
Потому что такое не прощается и не забывается. За такое гонят поганой метлой. И будь он на месте Ветровой, на пушечный выстрел бы себя к сыну не подпустил. И она не подпустит. И будет права, потому что ни черта он их не заслуживал. Не заслуживал ее. Не заслуживал называться отцом сыну, которого она вырастила, сама, без него, без помощи со стороны. Ветрова просто собрала себя по кусочкам, по кирпичику восстановила свой мир, который он так неосторожно разрушил, лишь с одной разницей — в этом мире не было места для Ника.
Он не помнил, как дошел до машины, как завел двигатель и выехал на проезжую часть, битком набитую машинами, что в общем-то было довольно странно для их города в такое время. Ник ехал на автопилоте, не разбирая дороги, давил на педаль газа, явно нарушая все мыслимые и не мыслимые правила дорожного движения, и думал только о том, что Аня оказалась намного сильнее его. А ведь она могла избавиться от ребенка, ей бы ничего это не стоило. Простая процедура и никаких проблем, никаких напоминаний о болезненном прошлом, кроме медицинской карты.
У Ветровой не было ничего, кроме квартиры, доставшейся ей от матери. Студентка второго курса, без гроша за спиной. Но она не избавилась, родила сына и изо дня в день дарила любовь ребенку, так сильно похожему на Ника, словно судьба-злодейка, насмехаясь, подарила Адрюшке внешность одну на двоих с отцом.
Ник не знал, как поступил бы на ее месте. Смог бы также? Смог бы подняться с самых низов, лишь дав себе обещание? У него не было ответов на все эти вопросы. Был лишь одни факт — Аня смогла. И сына всем своим сердцем полюбила, и жила только ради него одного. Ради сына от человека, втоптавшего в грязь ее светлые чувства, разбившего ей сердце.
Все также не разбирая дороги, Ник каким-то чудом оказался у дома родителей. Он столько времени игнорировал их звонки, злился, просто не мог с ними говорить. Ему необходимо было остыть. Но теперь. Теперь он не просто был зол, он был опустошен.
Он и раньше не питал особых иллюзий относительно своих родителей, но не допускал, насколько подлые и страшные это люди. А он… он просто глупец. Аня столько раз пыталась убедить его в их истинном к ней отношении, а он словно слепой котенок, не желал видеть очевидного. Они сделали все, чтобы разрушить их с Аней отношения, а Ник…Ник поставил последнюю точку.
Идиот. Какой же он идиот.
— Коля? — мать появилась из гостиной, стоило Нику только войти в дом.
Положа руку на сердце, он едва держал себя в руках, чтобы не придушить к чертовой матери обоих. Завидев сына, мать подсознательно сделала шаг назад. И правильно. Потому что он ни черта себя не контролировал. Эта женщина, его родная мать, своими руками сделала все, чтобы разрушить счастье единственного сына.
— Какая же ты… — только и сумел процедить Ник, сжимая ладони в кулаки и двигаясь на мать, заставляя ту все больше пятиться.
— Коля, ты чего?
Он не отвечал, просто продолжал переть на мать, словно бульдозер.
— Ник, — в гостиной показался отец. — Что происходит?
— Назови мне хотя бы одну причину, мама, хоть одну причину, почему я не должен тебя сейчас придушить, — звеня от напряжения, произнес Ник, глядя на мать.
Он смотрел на нее как маньяк смотрит на свою жертву, ту, за которой так долго охотился и которая теперь в его руках. Ник не шутил, он не видел причин, по которым ему хоть на миг стоило бы сжалиться над этой женщиной. И плевать, что она его мать.
Она сделала все, чтобы потерять право носить это звание. Он помнил, все помнил. Сейчас, когда злость немного отрезвила Варшавского, он с точностью воспроизводил в воспоминаниях тот день пять лет назад. Мать развела его словно, как пацана десятилетнего. И глазки у нее были такие овечьи, сама невинностью. И голосок такой бархатный. И беспокойство во взгляде такое правдивое, что Ник просто не мог ничего заподозрить. А ведь именно после ее слов, он, сорвавшись рванул к Ане. Сейчас каждый кусочек паззла сложился в совершенно ясную для Ника картину.
— Николай, — гаркнул отец, видно, все еще считая, что, повысив голос на сына, она мог оказать на него хоть какое-то влияние. Вот только по факту чихать Ник сейчас хотел на тон отца.
— Одну причину, мама, — словно не замечая отца и отмахнувшись от него, как от назойливой мухи, повторил Ник, глядя на мертвенно бледную мать. И если сейчас ее бы хватил удар, Ник бы просто развернулся и ушел, потому что его мать умерла… умерла в тот момент, когда он окончательно понял, как ловко его развели.
— Ник, да что происходит? — всхлипнула женщина, явно давя на жалость, только Варшавского это ни разу не трогало.
— Какая же ты… вы оба, — зло оскалился Ник. — Пять лет, пять, мать вашу, лет, я слепо верил в созданный вами спектакль. Пять лет я верил в то, что женщина, которую я любил, мне изменила. Скажи, мама, стоили ваши амбиции пяти лет жизни трех человек?
Он видел, как расширились глаза матери, как во взгляде мелькнула тень понимания, как на дне голубых глаз затаился страх. Как мог он быть настолько слеп? Как мог так просто отказаться от собственного счастья?
— Что молчишь? — Ник схватил мать за предплечье и сжал его в своей большой ладони.
— Мне больно, Коля, — взвыла мать.
— Николай, — отец было сделал шаг.
— Ты тоже в этом участвовал? — не выпуская мать из захвата, Ник перевел полный ненависти взгляд на отца. — Ну, отвечай! — рявкнул он, на что родитель лишь отвел в сторону взгляд.
БИНГО!
Понимали. Сейчас они все понимали. Смотрели сыну в глаза и не испытывали и толики раскаяния. Не было его во взглядах родителей. И даже сейчас, когда Ник припер обоих к стенке, они, судя по глазам, лишь пытались найти способ выкрутиться, извернуться. И этих людей он называл своими родителями.
— Ну так что, мам? Продолжим играть в гляделки, или ты наконец расскажешь, какого, мать его, черта ты сделала!
— Я сделала то, что должна была, — упрямо поджав губы, выплюнула мать. Она и правда не раскаивалась и даже не пыталась разыграть это раскаяние. Ник бы, конечно, не поверил, но все же. Он вообще никогда больше не поверит этим людям, он больше о них даже вспоминать не захочет.
— Должна была разрушить мою жизнь? — вкрадчиво поинтересовался Ник, прожигая мать убийственным взглядом.
— Она тебе не пара, как ты этого не поймешь!? — заверещала мать, видно, считая, что, повысив голос, произведет на сына хоть какой-то эффект. Не произвела.
— Потому что ты так решила?
Продолжение следует…
Контент взят из интернета
Автор книги Победа Виктория