«— Палаша, я знаю, что именно ты ответишь, но все же… я хочу это сказать! Палаша, ты поезжай в Высокое, там все свои дела завершай, Настю забирай и давай сюда… ко мне! А хочешь и с Валей…
Пелагея вздрогнула:
— Я очень бы этого хотела. Очень… но… Нет, Иваныч. Не смогу. Пойми меня. Ты знаешь, ко мне ж со всей округи ездят. Пешком идут. Иногда весь день идут. Далеко! Медпункт сейчас огромный, так я их на ночь оставляю, кормим. Банька есть. Дед Тимоха топит. Председатель у нас знаешь какой! Он все организовал. А я уеду? Да ты что?! Нет, не смогу я… прости меня… не судьба нам…»
Часть 85
Когда надевала протез первый раз, то Иваныча выгнала, ласково сказав ему, впервые назвав по имени, а не по отчеству, как обычно, да еще и так, как называла только мама:
— Сереженька! Ты иди, мой сокол! Иди! Я сама справлюсь. Не надо тебе на это смотреть. Ни к чему!
Палашу слегка потряхивало, передалось это и Иванычу.
— Ты только скажи мне, — вдруг остановила она его, хотя он уже попятился к выходу: — Ты танцевать-то умеешь?
— Чего? — не понял и опешил доктор.
— Танцевать… — Пелагея заметно занервничала.
— А… да… конечно… фокстрот…
Палаша просветлела лицом:
— Хорошо как! Ты знаешь, как я люблю танцевать, да только уж лет… Постой, а сколько ж лет я не танцевала?
Иваныч отреагировал на слово «постой» и встал как вкопанный.
Пелагея присела, мысли ее унеслись далеко-далеко, доктор это увидел. Он присел рядом, обнял ее, она прижалась к нему:
— Давно, как давно… мы под Минском тогда стояли, деревенька такая… знаешь, маленькая… название, эх, не помню… Баратово или Братеево… не помню. И вдруг слышу, музыка… патефон откуда-то взялся… и музыка, какая музыка…
Пелагея начала тихонько напевать, она прикрыла глаза и блаженно улыбалась, покачиваясь в такт звучащей в ее голове мелодии.
— Я тогда кружиться начала, сама… одна… улетела в мирную жизнь, и вот мы уже с Егором несемся в танце. Как мы танцевали! Как танцевали! Знаешь, я когда очнулась, смотрю, а солдаты плачут… а потом… потом я со всеми танцевала. Хоть по полминутки, но со всеми. И знаешь, Сережа, лица их помню… мелькают они у меня… лица их. До сих пор мелькают… Молодые, безусые… ничего не видевшие; пожилые, много пережившие… бой был утром, кровопролитный, тяжелый. Только лица, остались только лица… Я тогда майора с поля боя вытянула. А он мне: «Сестричка, как ты танцевала! Постеснялся я к тебе подойти… дурак! Теперь уж мне не танцевать, видно…» Не доволокла я его… Сережа… не успела.
Долго они еще сидели обнявшись, а Пелагея говорила, говорила.
Сердце Иваныча разрывалось от боли за эту женщину, простую русскую женщину, совершившую подвиг. Маленькая, хрупкая… а сколько в ней силы! Откуда, откуда она бралась?! Принесут порой бойца в санчасть здоровые мужики вдвоем, втроем… а она одна тянула, тянула… тянула…
— Палашенька, мы еще потанцуем, — промолвил Иваныч. И добавил твердо: — Обязательно потанцуем!
Она встрепенулась, будто очнулась ото сна:
— Ой, Иваныч, прости, со мной бывает такое! Приходят они ко мне…
— И со мной бывает… тоже приходят. Кого не спас… войны нет, а они все приходят.
— Ну ты иди, иди… я его сейчас надену…
— Ты осторожнее, а то может, я тебе помогу? А?
— Нет, Иваныч, ты ж и так с безногой живешь, ну что ж мы совсем…
— Палаша! — доктор встал, в голосе зазвучал металл: — Давай, это было первый и последний раз! С ногой, без ноги, курит, не курит, баб других много! Прошу тебя! Сердце ж еще есть помимо ног, рук, лица, груди! Пелагея! Сердце, понимаешь.
Она кивнула и прижалась к нему:
— Понимаю как никто!
Иваныч крепко поцеловал Пелагею и проговорил:
— Двадцать восьмого марта у вас экзамен, потом… Потом что, Палаша?
Она встрепенулась:
— Иди, Иваныч! Тебя уж заждались, а я пока им займусь, — она кивнула на протез. — Боюсь я его, — призналась она.
— Так может… — снова сделал попытку доктор.
— Нет! — твердо сказала Пелагея. — Иди! Я сама! Должна сама.
— Не доверяешь, значит, или боишься чего?
— Боюсь, Иваныч, боюсь! Еще как боюсь. Наше с тобой счастье и так недолгое, боязливое, страшусь спугнуть его раньше времени.
— Палаша, давай не будем об этом. Хоть час, но наш; хоть день, но нам принадлежит! Хоть ночь — да с любовью.
Он крепко обнял Пелагею и прошептал:
— Партия нам точно не поможет… попросим же того, кто спас нас всех, кто помог нам встретиться, кто снова привел тебя сюда, кто родил нашу любовь. Пелагея, я не знаю, кто может нам помочь. Я не знаю, есть там кто или нет… Я все время думаю об этом… я знаю твой ответ, но все же…
Иваныч полез в карман, достал папиросы, предложил Пелагее.
— Пойдем в коридор… — позвала она. Они никогда не курили в комнате.
В коридоре встали около окошка, закурили.
— Палаша, я знаю, что именно ты ответишь, но все же… я хочу это сказать! Палаша, ты поезжай в Высокое, там все свои дела завершай, Настю забирай и давай сюда… ко мне! А хочешь и с Валей…
Пелагея вздрогнула:
— Я очень бы этого хотела. Очень… но… Нет, Иваныч. Не смогу. Пойми меня. Ты знаешь, ко мне ж со всей округи ездят. Пешком идут. Иногда весь день идут. Далеко! Медпункт сейчас огромный, так я их на ночь оставляю, кормим. Банька есть. Дед Тимоха топит. Председатель у нас знаешь какой! Он все организовал. А я уеду? Да ты что?! Нет, не смогу я… прости меня… не судьба нам…
Она выбросила окурок и пошла в комнату, оглянулась:
— Прошу тебя, давай сделаем вид, что этого разговора не было. А то совсем тяжело… Иди в госпиталь. Увидимся вечером. У меня дежурство, и у тебя тоже, я знаю. Зоя — молодец… — Пелагея тепло улыбнулась.
…Вечером они столкнулись около операционной. Иваныч спешил на экстренную операцию: привезли девушку с раздробленной костью правой ноги.
— Ну что? Надевала? — спросил Иваныч.
Палаша кивнула.
— Ходила?
Снова кивок.
— Ладно, потом расскажешь.
А ей нечего было рассказывать. Ходила, опираясь на костыли: тяжело, больно. Когда надевала, то было такое ощущение, что натягивает сапог на ногу, а он не по размеру: жмет, давит, колет, режет… до крови!
Придя в госпиталь вечером, первым делом принялась обрабатывать рану, полученную от протеза. Хотела тайком, да куда там! Вошла Семеновна, откуда взялась? Вытаращила глаза:
— Это что ж…
— Входи быстро и молчи. Секрет это. Запри на ключ. Эх, дура я, сама не догадалась.
Семеновна чуть обиделась, но исполнила все распоряжения Палаши без лишних слов и вопросительно глянула на Пелагею.
— А может, все-таки я промолчу? — сделала попытку Пелагея сохранить тайну для всех.
— Да сама я все поняла. Был у нас солдатик, долго лежал, Иваныч ему тоже протез выписывал. Да не подошел он ему, хотя все по размерам… Так Василий, завхоз наш — вот у кого руки золотые! — подправил. Представь? Да! Давай я тебе помогу, несподручно тебе.
И Семеновна принялась обрабатывать раны Пелагеи.
…Пелагея упорно тренировалась ходить на протезе каждый день: сначала на двух костылях, затем с одним, потом Семеновна принесла ей палку со словами:
— У Василия взяла!
Пелагея не раз поблагодарила судьбу, что есть такая Семеновна — верный друг и первый помощник.
Как-то Палаша даже проанализировала, что в ее жизни почти всегда была и есть такая женщина: Валя, Варя, на фронте была Евдокия Сергеевна, погибла, теперь вот Семеновна. Женщина-Мать! Она и сама всегда старалась быть такой и помогала, чем могла: добрым словом, объятием, куском хлеба.
«Спасибо Вале! Это она — моя настоящая мать, она научила быть милосердной!»
…К первому марта Пелагея прекрасно двигалась на протезе. Оставалась лишь неделя, чтобы научиться на нем танцевать.
Иванычу она не показывала, как она ходит, как бы он ни просил. Но вот настала пора. Надо же порепетировать хоть пару раз, и платье… Очень хотелось платье — легкое, летящее, как во сне! А где взять платье? Без помощи Иваныча точно не обойтись.
Татьяна Алимова
Все части повести здесь⬇️⬇️⬇️
А сегодня я рекомендую перечитать этот рассказ⬇️⬇️⬇️