Надежда постучала в кабинет сотрудника инспекции по делам несовершеннолетних.
― Войдите.
― Здравствуйте. Я мама Ники Красновой. Вы мне звонили.
― Да. Проходите.
В углу на диване сидела сама Ника, уткнувшись в телефон. Уши заткнуты наушниками, и она даже не заметила появление матери.
― Что она натворила?
Надя села напротив Николая Петровича и достала из сумки паспорт. Вдруг понадобятся ее документы для подтверждения личности.
― Конкретно она ― ничего. Но из-за нее снова подрались мальчишки. Одному нос сломали, другому челюсть.
― Ужас… Но это же мальчишки. Только дай повод подраться. При чем тут Ника? Или уже и за это статью придумали?
― Нет. Пока не придумали. Но это уже не в первый раз. И все, как один, твердят, что она их спровоцировала. Вам бы заняться ее воспитанием. Так и до убийства кого-нибудь доведет.
― Да что вы такое говорите? При чем тут моя дочь? Им самим в голову кровь ударила, а теперь все на мою дочь сваливают. Крайнего ищут!
Надя была уже немолода, и от таких слов у нее мог случиться приступ. Николай Петрович внимательно посмотрел на эту добродушную и в какой-то степени наивную женщину.
― Ваша дочь ― вертихвостка. Она парнями крутит как хочет. Вы что, не видите, что она это все нарочно делает?
Надежда резко встала со стула.
― Да что вы несете? Какое право у вас есть такое говорить? Я на вас буду жаловаться!
― Да присядьте вы.
Николай Петрович встал и налил стакан воды, поставил перед Надеждой, чтобы она успокоилась.
― Вы поймите. Я же как лучше хочу. Дело не в том, кого накажут, а в том, чтобы это больше не повторялось. Ну Ника же здесь уже не в первый раз. Вы думаете, я слепой? Или тупой?
― А вы намекаете, что это я тупая или слепая? ― не могла успокоиться Надя. Сердце сжималось от подобных оскорблений.
― Не переворачивайте мои слова, пожалуйста. Я допрашивал каждого из ее ухажеров, и все одно твердят. В любви им клялась, подарочки выпрашивала, а потом друг с другом лбами сталкивала. Зачем она тогда с двумя, а то и с тремя одновременно встречается? Она же понимает, что они подерутся в итоге.
― Как? Моя дочь? С двумя? С тремя?! ― услышанное не укладывалось в голове. ― Да не может быть… Моя дочь? Да как так? Она что, по-вашему, проститутка?
В глазах Надежды заблестели слезы. Она перевела взгляд на дочь, которая продолжала игнорировать взрослых.
― Ну, этого я не говорил. Я свечку не держал, кто там с кем спит или не спит. Но она ими точно манипулирует. То ли ее это забавляет, то ли… Я даже не знаю, что сказать… Вы бы с ней поговорили. К психологу сводили. Ну так же нельзя.
Николай Петрович сделал паузу и отпил чай. Надежда последовала его примеру и сделала несколько маленьких глотков воды.
― А если из-за нее кто-то в окно сиганет? Что тогда будете делать? Вас же все родители возненавидят. Да и вы себя тоже.
Надя начала плакать. Она уже не видела смысла сдерживаться. Мысль, что она вырастила монстра, была слишком тягостной. Николай Петрович вздохнул и протянул ей пачку салфеток.
― Ну что, мы скоро пойдем? Меня ждут вообще-то. ― Ника встала с места и посмотрела на мать. Слышала ли она их разговор неизвестно, но что у нее совсем нет чувства вины ― было очевидно.
― Сядь на место. Радуйся, что не в камере, ― пригрозил Николай Петрович. Сажать Нику, конечно, было не за что, но поставить девчонку на место было не лишним.
― Пф-ф. Вы думаете, я свои права не знаю? Могли бы закрыть ― уже бы закрыли. А так только понты колотите.
― Ника! Ты как со взрослым разговариваешь? Да еще и с сотрудником полиции? ― Надежда встала с места и пригрозила дочери пальцем. ― Ты так будешь со своими приятелями разговаривать! А при мне, будь добра, выбирай выражения!
Ника демонстративно закатила глаза, надела наушники и вышла из кабинета, громко хлопнув дверью. Она хотела всем своим видом показать, что ей наплевать на происходящее.
― Простите, пожалуйста. ― пробормотала Надя. ― Я поговорю с ней обязательно. Правда, не знаю, поймет ли… Был бы отец, может, по-другому воспитал бы…
― Здесь каждый второй без отца. А каждый третий вообще без родителей, ― Николай Петрович протянул Наде свою визитку. ― Звоните, если что. Всякое в жизни бывает.
Чисто по-человечески он прекрасно понимал Надю, да и многих других родителей тоже. Однако сложно было что-то сделать с поколением, увязшем в интернете. Все прекрасно знали свои права, но забывали об обязанностях.
Надя вышла в коридор и осмотрелась. Ники уже не было. Она убрала визитку в карман и быстрым шагом направилась к выходу, чтобы успеть догнать дочь.
***
― Ника! Что ты такое вытворяешь? Почему мне про тебя такие гадости рассказывают?
Надежда догнала дочь уже на улице и дернула за локоть, чтобы привлечь внимание.
― Тебе какое дело, что они все говорят? ― Ника выдернула наушник из уха, чтобы лучше слышать мать.
― Что значит «какое дело»? Я же твоя мать! Как мне людям в глаза смотреть?
― Ну до этого же как-то смотрела? Вот и сейчас делай вид, что ничего не происходит!
― Да как я могу? Ты там парнями вертишь как хочешь, а я должна забыть про это?
― Да тебе-то что, мам? Это мои дела!
Надя схватилась за сердце.
― Ужас! Какой ужас! Неужели я вырастила такого монстра!
Она начала задыхаться.
― Вот только не надо этой показухи! Так им всем, козлам, и надо! Они большего не достойны. Надо с них брать все что можно и посылать куда подальше.
― Ника. Доченька. Да что же ты такое говоришь? Да где же ты такого набралась? Я тебя разве этому учила?
― А что не так? Ты пол жизни одна троих детей растила, горбатилась на трех работах. Думаешь, не ты меня этому научила? А где папка все это время был? Я его даже ни разу не видела!
― Да при чем тут мы с папой? Чего ты на нас смотришь?
― А на кого мне смотреть, мам? Отличный пример перед глазами, ничего не скажешь. Мужик, который жену с тремя детьми бросил, и баба, которая слова ему не сказала и даже на алименты не подала. Да вы друг друга стоите!
У Нади закружилась голова и заложило уши.
― Доченька. Да разве ж так можно? Разве можно так про своих родителей говорить? Да какие бы мы не были, мы тебе жизнь дали…
― А кто вас просил? Я не просила меня рожать!
Последние слова ударили по голове, словно тяжелый камень.
― Ты вообще о беременности узнала, когда отец уже ушел. Зачем ты меня рожала? Ты же знала, что меня придется одной растить! Кому от этого лучше? Тебе? Мне? Моим братьям, которым я не нужна? Ты кому вообще лучше сделала? Или ты медаль за это хотела получить? Мать-героиня, которая родила после сорока, и сама вырастила ребенка. Молодец! Справилась!
Ника развернулась и ушла, так и не дождавшись ответа матери.
Надя медленно опустилась на колени, пытаясь удержать равновесие и не рухнуть на землю. В груди щемило, а в глазах потемнело.
― Женщина, вам плохо? Вызвать скорую?
Возле Надежды остановились несколько прохожих. Кто-то дал воды, кто-то вызвал скорую… но дочь так и не вернулась.
***
Надя открыла глаза в больничной палате. Ее забрала скорая. Она чудом избежала инфаркта.
Некоторое время она просто лежала, уставившись в потолок. Успокоительные препараты чуть приглушили чувства, однако тоска никуда не делась. Было так паршиво, как будто ее облили ведром грязи. И сделал это любимый человек, да еще и прилюдно.
В этот момент в палату зашел Николай Петрович. Его визитку нашли в кармане Надиного пальто. Контактов родственников не было, так что связались с ним.
― Здравствуйте еще раз. Как вы себя чувствуете? ― любезно поинтересовался он и присел рядом на стул.
― Жить буду.
― Конечно, будете. Вам еще дочь перевоспитать надо.
Он попытался пошутить, однако сделал только хуже. Надя отвела взгляд. Ей было стыдно смотреть ему в глаза.
― Не знаю… Не знаю, как так получилось. Вроде все как у всех. Растила, любила, заботилась. Слова плохого никогда не говорила… Учила быть доброй, порядочной, жить по совести. Да и было у нее все, что и других детей. Вот что не так пошло?
Николай Петрович потер глаза. Было уже поздно, и он порядком устал за день.
Целыми днями он видел таких подростков, у которых «что-то пошло не так». Многие из них были из неблагополучных семей, и к ним вопросов не было. Обстоятельства решили все за них. Они просто выживали как могли. Но были и дети из вполне обычных, казалось бы, нормальных семей. И вот тут уже с причинами плохого поведения и проступков разобраться было сложнее. Родители приходили и разводили руками. Они искренне не понимали, где их ребенок свернул не на ту дорожку.
― Я, конечно, не психолог. Но исходя из моего опыта работы с трудными детьми могу предположить… ― он сделал паузу, пытаясь сформулировать мысль. Надя внимательно слушала. ― Думаю, ей просто обидно за вас. Она всю жизнь смотрела, как вы одна тянули семью. А мужчина, который должен был быть рядом и заботиться о вас всех, так и не пришел.
― Но я же всегда говорила об ее отце только хорошее! Не хотела, чтобы она мужчин всех возненавидела.
― А чего стоят слова, не подкрепленные делом? Это маленькие дети верят в Деда Мороза и сказки, а она уже взрослая. Она же видит, как вам одной тяжело. И вам для этого даже жаловаться не надо ― просто видит.
Надя отвела глаза. Она еле сдерживалась, чтобы вновь не расплакаться.
― Тогда почему она на меня так нападает? Она же меня буквально ненавидит…
― Она вас не ненавидит. Она просто подросток. Не хочет показывать свои чувства и жалеть вас. Это сыновья могут отца во всем обвинить, а мать просто любить. Девочка же видит в себе ваше отражение. Боится такой же стать. Вы, по ее мнению, должны мужа ненавидеть, требовать помощи, денег. А вы просто приняли положение дел, смирились со всем и тащите все в одиночку. Она этого не понимает и не может принять. Хочет видеть вас сильной и независимой. Может, поэтому так себя с мальчиками и ведет. Использует их, чтобы наказать мысленно отца.
Надя внимательно посмотрела на Николая Петровича.
― А вы точно не психолог?
Тот улыбнулся.
― Нет. Жена ― детский психолог. В школе работает. Вот так прихожу домой вечером и развожу руками: «Как так?», «Почему так?», «Почему они такие?». А она мне и объясняет все это. Думаю, в вашем случае примерно так.
― Может… ― задумалась Надя.
― Так, а почему вы ничего с мужа не требуете? Он же по закону обязан.
― Да что с него взять? Живет в деревне на пособие по инвалидности. Не знаю, жив ли вообще. Думаете, я бы от помощи добровольно отказалась? Просто брать нечего. Не буду же я последнюю копейку у инвалида отбирать. Вот помрет ― его старый домик детям и отойдет.
― А что с ним стало? Почему он вообще из семьи ушел?
― Да он на заводе работал. Производственная травма. Остался без руки. Первое время держался. Пытался работу найти. Выплаты по страховке тоже быстро закончились, а пособий кот наплакал. Даже запил одно время. Ушел в себя на год. Я ничего не говорила, поддерживала как могла. А тут мать его в деревне заболела. Вот он ухаживать за ней и уехал. Оттуда уже письмо и пришло, что не вернется. Мол, встретил другую. Прости.
Надя смахнула слезу.
― Но я же понимала, что никого у него нет. Просто возвращаться не хотел. Тяжело было в глаза нам смотреть и знать, что позаботиться о нас не может. Перед сыновьями стыдно было. А про мою третью беременность я так и не успела сказать. А потом и смысла в этом не было. Пусть живет как может. Не хочет с детьми общаться ― так Бог ему судья.
― Да уж. Сложно все. Хотя кому сейчас просто? Все мы люди. Думаю, Ника все поймет, когда вырастет. Не обижайтесь на нее. Подростки вообще все в черно-белом цвете видят. А в жизни же еще полно других оттенков.
― Так, а что мне сейчас делать? Как вразумить ее?
― Психолог ей точно не помешает. Вас она пока услышать не готова.
― Хорошо. Спасибо вам за помощь.
― Да не за что. Это отчасти и моя работа, ― Николай Петрович улыбнулся и встал с места. ― Выздоравливайте. Надеюсь, в моем кабинете мы еще не скоро увидимся.
― Будем надеяться.
Как бы Наде ни было тяжко на душе после ссоры с дочерью, этот разговор помог ей немного прийти в себя. Нельзя сдаваться и раскисать. Она нужна своей дочери как никогда.
К сожалению, дети часто тянут ошибки и проблемы своих родителей с собой через всю жизнь и сами не замечают, как это меняет их судьбы. Избежать всех трудностей и проблем нереально, однако можно попытаться понять своих детей и помочь им избавиться от этого груза. Именно это Надя и собиралась сделать, а получится ли у нее ― знает только судьба.
Автор: Александра Федотова
***
Игра с огнем
Илья нынче очень рано поднялся со своего старенького, скрипучего диванчика. Древний, еще советского производства, он жалобно вздохнул: дескать, никакого покоя нет. Уж задвинули куда-нибудь его в сарай на даче. Пусть там кошка Муська спит, большего веса ему уже не потянуть.
Илья улыбнулся и похлопал квадратный подлокотник.
- Не ной! На тебе еще мои дети спать будут.
Хотя… Какие там дети? Маринка который год выносит мозги, играя с Ильей в дурацкую игру: тянет, потянет. Или, нет – любит, не любит, плюнет, поцелует. Илье все это давно осточертело. Тридцать два года – целая жизнь прошла, а он все болтается, как… Понятно, что там болтается в этой проруби.
С Маринкой он познакомился в баре «Сова» ровно десять лет назад. Он вернулся из армии бравым молодцем, открыл дверь отчего дома и поцеловал маму. Потом, конечно, был стол. Пришли всякие разные кумовья и сваты, тетки и дядьки, и вообще – седьмая вода на киселе. Чинно, благородно посидели, выпили.
Через три часа в квартиру вломились друзья-приятели. Потоптались застенчиво в тесной прихожей, поздравили Илюхину маму с прибытием солдата и увели дембеля за собой.
- Новый кабак открыли, - объявил Сенька, дружок-приятель, - потусим?
- Че спрашиваешь, коли повел, - хмыкнул Илюха.
Бар «Сова» расположился в первом микрорайоне, напротив девятиэтажки. Ребята вошли в просторный зал, по стенам которого, беснуясь, прыгали разноцветные зайчики от цветоустановки. Хорошо, хоть шансон не пиликал. Но, в основном, кабак приличный, и вышибала культурный. И официанты в передниках.
Посередине зала возвышалась круглая сцена, в центре которой блестел шест.
- О! – усмехнулся опять Илья, - здесь и «стрипухи» пляшут?
- А то! – сказал Гарик, школьный приятель Ильи, специальный такой кардебалет из Тихвина приезжает. Но в основном – наши дуры зажигают.
Илюхе было по барабану, наши зажигают вокруг шеста, или Тихвинские барышни программу отрабатывают. Парню, вернувшемуся из армии, сейчас хоть танец маленьких лебедей покажи – все едино – девки! Наконец-то!
Стриптизерши из Тихвина, как обещали ребята, так и не приехали. И местные девахи что-то к шесту не спешили. И вообще, обстановка в баре была спокойная. В ныне закрытом «Михалыче» ни дня без драки не обходилось, а тут все сидят на своих местах, на скандалы не нарываясь. Даже скучно.
- Обломали нас бабы, - прошипел Сенька, заедая пиво горячим, истекающим соком, чебуреком, - ну ладно, хоть так посидим.
Илье сидеть «так» не хотелось. Сорвался, мать обидел, теток, дядек бросил. Он уже хотел уходить, как…
В зал вошла компания девушек. И среди них – она. Виденье! Мечта! Звезда. Высокая, с озорной стрижкой, в джинсах, ладно обтягивающих стройную фигурку, она выделялась не только среди своей стайки. Она затмила бы любую мисс «Москва».
Девушки уселись за столик напротив и, лукаво поглядывая на парней, принялись о чем-то щебетать, оттягивая на себя внимание всего зала. «Она» сидела к Илье лицом. Глаза в глаза. В помещении было достаточно светло, чтобы рассмотреть получше красоту незнакомки. Все в ней: особый разрез очей, ресницы, прямой и тонкий нос, губы, четко очерченный овал лица – говорило – я – самая лучшая. Я – единственная. Я – твоя погибель, Илья.
. . . ДОЧИТАТЬ>