Холодный октябрьский вечер затягивал небо в серую хмарь. Марина стояла у окна, машинально теребя пальцами тяжёлую штору. Руки предательски подрагивали.
— Ну что, устраиваетесь? — раздался за спиной голос Галины Петровны. Половицы предательски скрипнули, выдавая её приближение.
— Да, спасибо... — Марина обернулась, пытаясь изобразить улыбку. — Андрюша ещё вещи из машины таскает.
— Таскает он... — свекровь фыркнула, поправляя и без того идеально лежащую скатерть на столе. — Говорила я ему — нанял бы грузчиков. А он, как всегда, в режиме экономии.
Марина прикусила губу. Начинается. Вечная пилёжка сына за каждую копейку.
— Мам, ну зачем грузчики? — Андрей появился в дверях, держа две коробки с надписью "Кухня". — Я сам справляюсь.
— Конечно-конечно, — протянула Галина Петровна. — Только спину бы не надорвал. А то кто работать будет? При нынешних-то ценах на ремонт...
Марина бросила быстрый взгляд на мужа. Тот сделал вид, что не заметил шпильку. Как всегда.
— Галина Петровна, может чайку? — попыталась разрядить обстановку Марина. — У меня есть вкусный зелёный с жасмином...
— Доченька, — свекровь особенно выделила это слово, — в этом доме чай завариваю я. И только чёрный, крепкий, как положено. Жасмин твой оставь для своих подружек-учителок.
Марина почувствовала, как краска заливает щёки. Первый день, а уже всё понятно. "Господи, и как мы тут месяц проживём, пока ремонт не закончится?" — промелькнуло в голове.
— Мариш, а давай пока вещи разберём? — Андрей попытался спасти ситуацию. — Мам, мы тогда наверх?
— Идите-идите, — Галина Петровна величественно кивнула. — Только учтите: ужин в семь. Минута в минуту. В моём доме порядок, это вам не ваша квартирка, где можно в полночь на кухне гремёть.
Поднимаясь по лестнице в бывшую Андрюшину комнату, Марина чувствовала, как предательски щиплет глаза. А ведь это только начало...
***
Ровно в семь вечера все сидели за столом. Марина физически ощущала, как свекровь сверлит взглядом каждое её движение.
— Ложку держишь неправильно, — Галина Петровна постучала своей ложкой по краю тарелки. — У нас в доме все едят культурно.
— Мам... — начал было Андрей.
— Что "мам"? — свекровь отрезала кусок котлеты с хирургической точностью. — Я, между прочим, двадцать пять лет директором школы проработала. У меня педсоветы тише проходили, чем ваше чавканье.
Марина сглотнула комок в горле вместе с недожёванным куском. "Господи, дай сил", — мысленно взмолилась она.
— А я завтра пирог испеку, — попыталась сменить тему Марина. — У меня бабушкин рецепт...
— Милая моя, — Галина Петровна промокнула губы салфеткой, — в этом доме готовлю я. И точка. Незачем мою кухню захламлять своими экспериментами.
— Но я...
— И вообще, — свекровь поднялась из-за стола, — пора установить правила. Первое: завтрак в шесть тридцать. Второе: стирка только по чётным дням. Третье...
— Мам, может не сейчас? — Андрей опять попытался вмешаться.
— А когда? — в голосе Галины Петровны зазвенел металл. — Когда вы мне весь дом вверх дном перевернёте? Я, между прочим, вас пустила от доброты душевной. Могли бы и в съёмную квартиру податься.
"В съёмную..." — эхом отозвалось в голове у Марины. Может, и правда лучше было снять?
Вечером, лёжа в кровати, Марина шепнула мужу:
— Андрюш, может всё-таки поищем квартиру?
— Ты что? — он приподнялся на локте. — Знаешь, сколько сейчас аренда стоит? А ремонт? А маме одной тяжело, она же только рада нам...
— Рада? — Марина чуть не поперхнулась от такой наивности. — Ты видишь, как она...
— Просто она привыкла к порядку, — перебил Андрей. — Потерпи немного. Это же моя мама.
"А я твоя жена", — хотела сказать Марина, но промолчала. Спорить бесполезно.
Утром всё началось по новой.
— Что это за каша такая? — Галина Петровна брезгливо поковыряла ложкой в тарелке. — Разве ж это еда? Вот в моё время...
И понеслось. К обеду Марина уже не выдержала и закрылась в ванной, включив воду, чтобы не слышать очередные замечания о "неправильно развешенных полотенцах" и "криво поставленной обуви".
***
К концу второй недели Марина ходила как в тумане. Бесконечные придирки, замечания, "уроки жизни" от свекрови слились в один нескончаемый поток.
— Опять свет во всех комнатах горит! — гремел голос Галины Петровны. — Вы что, на электростанции работаете? А это что такое? — она подняла с пола носок. — В приличных домах вещи не разбрасывают!
Андрей, уткнувшись в ноутбук, делал вид, что работает. Но Марина видела, как дёргается его щека.
— И вообще, я тут вчера в шкафу прибиралась...
— В нашем шкафу? — Марина резко развернулась от плиты. Кастрюля с супом опасно качнулась.
— А что такого? Я у себя дома, где хочу, там и прибираюсь, — отрезала свекровь. — Так вот, полюбовалась я на твои тряпки...
— Это не тряпки, а мои вещи! — голос Марины задрожал.
— Да? А эти драные джинсы тоже вещи? Срамота! Жена программиста, можно сказать, в приличной фирме работает, а одевается как...
— ХВАТИТ! — Марина грохнула половником об стол. Суп брызнул на скатерть. — Хватит меня учить! Хватит копаться в моих вещах! Хватит командовать!
— Мариша, тише... — подал голос Андрей.
— А ты вообще молчи! — Марина развернулась к мужу. — Сидишь, как мышь под веником! Тебе всё равно, что твоя мать...
— Не смей! — Галина Петровна побледнела. — Не смей говорить с ним таким тоном! Я не для того сына растила...
— Вот именно! — Марина чувствовала, как её несёт. — Растила-растила и вырастила маменькиного сынка, который...
Договорить она не успела. Галина Петровна вдруг схватилась за сердце и начала оседать на пол.
— Мама! — Андрей подскочил, подхватывая мать. — Мариш, "скорую", быстро!
Время словно остановилось. Визг сирены, суета врачей, больничные коридоры...
— Гипертонический криз, — сказал врач. — Сильный стресс. Придётся полежать.
В палате Галина Петровна казалась неожиданно маленькой и беспомощной. Марина замерла на пороге.
— Иди сюда, — вдруг тихо позвала свекровь. — Сядь. Поговорить надо.
В больничной палате пахло лекарствами. Марина присела на краешек кровати, не зная, куда деть руки.
— Знаешь, — голос Галины Петровны звучал непривычно мягко, — я ведь тоже когда-то была невесткой.
Марина удивлённо подняла глаза.
— Моя свекровь, царствие ей небесное, меня со свету сживала, — Галина Петровна усмехнулась. — Всё не так делала: и готовила не так, и гладила не эдак. А я молчала, терпела. Андрюшку одна тянула, когда его отец... — она запнулась. — В общем, рано он нас оставил.
— Я не знала... — прошептала Марина.
— А почему ты должна была знать? — свекровь вздохнула. — Андрей маленький был, не помнит. А я... я ведь поклялась, что мой сын всегда будет счастлив. Что никогда не останется один.
Она помолчала, разглаживая складку на больничном одеяле.
— Знаешь, что самое страшное для матери? Когда сын уходит. Совсем уходит — в другую семью, к другой женщине. И ты вдруг понимаешь — ты больше не главная в его жизни.
Марина почувствовала, как к горлу подступает комок.
— А потом появляешься ты, — продолжала Галина Петровна. — Молодая, красивая, самостоятельная. И я вижу, как он на тебя смотрит — точно так же, как когда-то его отец смотрел на меня. И страшно становится...
— Чего страшно? — тихо спросила Марина.
— Что совсем одна останусь. Что забудет, разлюбит... Вот и начинаю командовать, правила устанавливать. Глупая старуха...
— Вы не старуха, — Марина неожиданно для себя взяла свекровь за руку. — И Андрей вас никогда не забудет. Просто... просто в сердце можно любить многих, правда?
Галина Петровна часто заморгала.
— А суп у тебя вкусный получился, — вдруг сказала она. — Лучше моего. И джинсы эти... они тебе идут. Молодёжный стиль такой...
Они обе рассмеялись — немного нервно, немного облегчённо.
Через неделю, когда Галину Петровну выписали, в доме что-то неуловимо изменилось. Нет, свекровь не стала другим человеком — она всё так же могла ворчать и командовать. Но теперь в её голосе появились новые нотки — тёплые, почти материнские.
А однажды утром Марина обнаружила на кухонном столе старую потрёпанную тетрадь.
— Здесь мои фирменные рецепты, — буркнула Галина Петровна, делая вид, что очень занята протиранием чашек. — Раз уж ты теперь тоже часть семьи...