Это было в начале двухтысячных, когда слово "полицейский" мы слышали только в зарубежных фильмах, а у нас были милиционеры. Я, тогда молодой участковый, только что окончивший школу милиции, задержался до ночи на участке. Работы было много. Жил я тогда с родителями в 30 километрах от участка. Это расстояние осложняло жизнь, но глава администрации, приятная женщина с мягким, но уверенным характером, выделила мне комнату прямо в администрации. Комната была крохотная, с древним письменным столом, диваном, который, кажется, пережил ещё советские времена, и шторками, выцветшими от времени.
Уже собирался лечь спать — усталость за день навалилась как камень, — но тут раздался звонок из дежурной части. Голос на том конце провода был напряжённым:
— На территории старой свинофермы труп. Группа уже едет.
Я, конечно, сразу поднялся и, не раздумывая, направился к месту. Машины у меня не было, поэтому пошёл пешком. На улице было темно и тихо, только ночной воздух бодрил. Подойдя к свиноферме, встретил охранника. Мужчина лет пятидесяти, сутулый, с тревожным взглядом, в старой куртке и шапке, под которой выглядывали седые волосы. Он курил, нервно перебирая пальцами сигарету, и то и дело оглядывался, будто боялся, что кто-то появится из темноты.
— Вот тут, — сказал он, покачивая головой. — Мужик висит... на столбе.
Я заметил, как у него дрожали руки. Он продолжил, будто оправдываясь:
— Я в обход пошёл, смотрю — вон он, на самом верху. Думал, спуститься хочет, а потом вижу — не шевелится.
Мы подошли ближе. Картина, что предстала перед глазами, до сих пор стоит у меня перед мысленным взором. На верхушке столба электропередач, запутавшись ногой в проводах, висел вниз головой мужчина. Его тело уже окоченело, лицо — чёрное от ожогов, одежда обгорела. Даже на расстоянии было ясно — смерть наступила от удара током. От тела исходил слабый запах палёной плоти, смешанный с воздухом. Он был резким, неприятным и как будто пронизывал всё вокруг. Чем ближе подходили, тем сильнее ощущался этот запах, который невозможно ни с чем спутать. Увиденное меня поразило.
Охранник, откашлявшись, предположил:
— Да он, наверное, провода украсть хотел. Здесь давно не работает ничего, решил, что электричества нет… А оно вон как.
Эта версия позже подтвердилась. Мужчина действительно забрался на столб, чтобы срезать алюминиевые провода, но не учёл, что линия до сих пор была под напряжением.
Через десять минут подъехали следователь и оперативник. Мы озадаченно смотрели на тело. Нужно было его снять, но как? Вызвали электрика. Он прибыл быстро, привёз с собой снаряжение: "когти монтерские" — это такие металлические накладки на сапоги с шипами, чтобы лезть по столбу. Обесточив линию, электрик поднялся к телу. Мы снизу наблюдали, как он осторожно обвязывает труп верёвкой за талию, перекидывает её через верхнюю балку.
— Держите крепче, будем спускать, — крикнул он нам.
Мы вчетвером натянули верёвку, осторожно поднимая тело, чтобы освободить его ногу из проводов. Электрик ловко разжал обугленные провода, и мы начали медленно опускать тело вниз. Оно казалось тяжёлым, неподвижным, как груз. Когда мужчина оказался на земле, его вид вызвал у меня странное чувство: обгоревшая кожа, лицо с застывшей гримасой боли, руки с мозолями. Я сразу его узнал. Это был Николай, жил недалеко от фермы. У него была жена и двое маленьких детей. Знал я его как спокойного и работящего человека. Видимо, отчаяние толкнуло его на этот шаг — тяжёлое время было, а двоих детей нужно было кормить.
Я решил сам сообщить жене Николая о случившемся. Не мог представить, чтобы кто-то другой донёс до неё эту трагическую весть. Тем более, она жила недалеко. Никогда раньше мне не приходилось сообщать людям о смерти их близких, и, идя к её дому, я пытался собрать мысли, подобрать нужные слова. Но что бы я ни придумывал, всё звучало холодно и неуместно.
Постучав, я услышал шаги, дверь открылась. На пороге стояла жена Николая, молодая женщина, с усталым, но добрым лицом. Я набрал воздуха и тихо сказал:
— Здравствуйте, Марина. Мне очень жаль, но произошла беда… Ваш муж погиб.
Она уставилась на меня, будто не понимая.
— Что вы говорите? — голос её дрогнул. — Это что, шутка такая? Так не шутят!
Сказав это, она захлопнула дверь. Я не стал уходить. Через несколько секунд дверь снова открылась. На её лице уже не было недоумения. На глазах стояли слёзы.
— Как? — прошептала она.
Её колени подогнулись, она схватилась за косяк двери. Тут подбежали дети — девочка лет шести и мальчик совсем маленький.
— Мама, почему ты плачешь?
Марина упала на колени и обняла дочь, разрыдавшись в голос. Эти рыдания невозможно забыть — громкие, пронзительные, словно они исходили из самой глубины её души. Я стоял рядом, с трудом сдерживая слёзы.
Через несколько минут пришла соседка. Понимая, что дальше оставаться уже не нужно, я тихо ушёл.
Этой ночью я так и не уснул. В голове крутился разговор с Мариной, её глаза, полные боли, и пронзительный плач детей. Я думал о том, как хрупка человеческая жизнь и как трудно быть тем, кто приносит такие известия. Этот случай навсегда остался со мной.
С тех пор я твёрдо усвоил: каждый раз, сообщая о смерти, нужно помнить, что за этими словами — не просто трагедия, а разрушенный мир для кого-то. И никогда нельзя терять человечность, какой бы тяжёлой ни была твоя работа.
Друзья, ваша реакция — это как тёплый лучик света в моём творческом дне. Каждое ваше сердечко, комментарий или просто знак внимания дают мне силы и вдохновение делиться с вами историями дальше. Пожалуйста, покажите, что вам откликается то, что я пишу, — это невероятно важно для меня. Делитесь своими мыслями в комментариях и обязательно подпишитесь, чтобы быть частью этого уютного уголка. Ваша поддержка — это лучшая мотивация!
С уважением, Капитан Гришин