Серые сумерки медленно опускались на город, когда Игорь поднимался по знакомой с детства лестнице. Третий этаж, старая дверь с облупившейся краской – здесь ничего не менялось десятилетиями. Он машинально провёл рукой по шершавой стене, как делал в детстве, собираясь с мыслями перед тем, как позвонить.
Звонок отозвался знакомой трелью. За дверью послышались торопливые шаги – мама всегда спешила открыть, будто боялась, что он может уйти.
– Игорёшенька! – Ольга Петровна распахнула дверь, и в нос ударил запах свежеиспечённых пирожков. – А я как чувствовала, что ты придёшь! Пирожков с капустой напекла, твои любимые...
Игорь невольно улыбнулся. В свои тридцать пять он всё ещё оставался для неё маленьким мальчиком, которого нужно накормить пирожками. Но сегодня эта мысль почему-то вызвала раздражение.
– Мам, мне нужно с тобой поговорить, – он прошёл на кухню, привычно сутулясь под низкой притолокой. – На работе такое творится...
– Сначала поешь, – мама уже расставляла чашки, гремя фарфором. – Вон какой бледный! Небось опять не обедал?
Игорь тяжело опустился на старый венский стул. Как объяснить ей, что он пришёл не за пирожками, а за советом? Что в компании намечается реорганизация, и ему предложили должность начальника отдела, но он боится не справиться...
– Понимаешь, мам... – начал он, обхватив горячую чашку ладонями.
– Ой, погоди! – перебила она. – Я же варенье забыла достать! Малиновое, прошлогоднее...
– Мам, послушай! – его голос дрогнул от напряжения. – Мне правда нужен твой совет. На работе...
Ольга Петровна резко остановилась, держа банку варенья на весу. Что-то в его голосе заставило её насторожиться.
– Опять проблемы? – она поджала губы, и Игорь увидел, как залегла морщинка между её бровей – верный признак недовольства. – И ты прибежал к маме, чтобы она всё решила?
Эти слова больно кольнули. "Прибежал"... Будто он какой-то беспомощный ребёнок.
– Я не прибежал, – попытался объяснить он. – Просто хотел посоветоваться...
– Ты уже взрослый, а всё цепляешься за мою юбку... – раздражённо заявила мама, с громким стуком ставя банку на стол. – Когда ты наконец научишься решать свои проблемы сам?
Игорь почувствовал, как краска заливает лицо. В горле встал комок, а пирожки на столе вдруг показались издевательски-насмешливыми свидетелями его унижения. Тридцать пять лет, а мама до сих пор видит в нём маленького мальчика, который не может обойтись без её помощи.
– Знаешь что, мам... – Игорь медленно поднялся из-за стола, чувствуя, как внутри всё дрожит от обиды и злости. – Может, я и правда слишком часто прошу твоего совета. Но я думал... я надеялся, что ты поймёшь.
Ольга Петровна всплеснула руками: – А что тут понимать? Чуть что – сразу к маме! В твои годы отец уже...
– Вот только папу не приплетай! – резко оборвал её Игорь. Упоминание отца всегда било по больному месту. – Я не он, и никогда им не буду!
В кухне повисла тяжёлая тишина. Только тикали старые часы на стене – те самые, которые отец привёз из командировки в Прагу за год до того, как ушёл к другой женщине.
Игорь помнил тот день до мельчайших подробностей: как мама плакала, запершись в ванной, как он, двенадцатилетний мальчишка, прижимался ухом к двери и не знал, чем помочь...
– Присядь, – голос матери стал непривычно тихим. – Давай поговорим спокойно.
Но Игорь уже не мог остановиться: – О чём говорить? О том, что я неудачник? Что не оправдал твоих надежд? Или о том, что я до сих пор не женат, потому что ты каждую мою девушку встречаешь в штыки?
– Я просто хочу для тебя лучшего! – в голосе Ольги Петровны зазвенели слёзы. – Ты же мой единственный...
– Вот именно! – Игорь в отчаянии взъерошил волосы. – Я твой единственный, и ты вцепилась в меня мёртвой хваткой! Знаешь, что мне вчера Серёга сказал? Что я под твоим колпаком сижу, что ты мне жить не даёшь!
Мама побледнела, опустилась на стул, словно ноги её не держали. – Значит, вот как ты думаешь... – она медленно расправила скатерть дрожащими руками. – Что я тебе жить мешаю...
За окном громыхнуло – надвигалась гроза. В повисшей тишине было слышно, как где-то этажом выше плачет ребёнок. Игорь вдруг почувствовал себя безумно усталым. Он опустился обратно на стул, взял остывший пирожок, механически откусил.
– Мам, пойми... Мне предложили повышение. Начальником отдела. А я... я даже решиться боюсь, всё думаю – справлюсь ли? И вместо того, чтобы поддержать, ты...
– Начальником? – Ольга Петровна встрепенулась. – Но это же... это же опасно! Такая ответственность! А вдруг не получится? Вдруг подставят? Ты же совсем не умеешь с людьми...
– Вот! – Игорь с силой стукнул кулаком по столу, чашки жалобно звякнули. – Вот об этом я и говорю! Ты не веришь в меня! Никогда не верила!
– Неправда! – возмутилась мать. – Я просто беспокоюсь! Ты же такой доверчивый, тебя обмануть – раз плюнуть...
Первые капли дождя застучали по карнизу. Игорь смотрел в окно на темнеющее небо и чувствовал, как внутри нарастает глухая тоска. Тридцать пять лет... А он всё ещё не научился говорить с мамой так, чтобы она его слышала. Или это она не хочет слышать?
– Я пойду, – он поднялся, одёрнул пиджак. – Спасибо за пирожки.
– Игорёша... – мама протянула руку, но он отстранился.
– Мне правда пора. И знаешь... я, наверное, возьму эту должность. Хотя бы для того, чтобы доказать – в первую очередь себе – что я могу.
Дождь хлестал как из ведра, но Игорь не спешил домой. Промокший пиджак неприятно липнул к спине, а в туфлях хлюпала вода, но эти неудобства казались сейчас такими незначительными... Ноги сами принесли его в "Старый дворик" – небольшое кафе, где они с друзьями собирались каждую пятницу вот уже десять лет.
– О, гляньте, кто пришёл! – Серёга приветственно поднял кружку с пивом. – А мы думали, ты сегодня не выберешься.
За столиком уже сидели Димка и Костя – его друзья ещё со школы. Они знали друг друга, кажется, целую вечность, и сейчас Игорю отчаянно нужен был их совет.
– Промок? – сочувственно спросил Костя, пододвигая стул. – Давай, садись. Что будешь?
– Коньяк, – неожиданно для себя ответил Игорь. – Двойной.
Друзья переглянулись. Игорь почти никогда не пил крепкого – ещё одна мамина установка, въевшаяся намертво.
– У мамы был? – проницательно спросил Димка, когда официантка принесла заказ.
Игорь кивнул, залпом выпил обжигающий напиток. – Знаете... я ведь правда как будто за её юбку держусь. Всю жизнь. С самого детства...
– Ну началось, – Серёга закатил глаза. – Игорёк, тебе сколько лет? Может, хватит уже оглядываться на маму по каждому поводу?
– А ты попробуй не оглядываться, когда тебе с детства внушали, что без мамы ты пропадёшь! – Игорь с силой сжал стакан. – Когда отец ушёл, она... она словно вцепилась в меня. Я был её единственной опорой, понимаете? Она рыдала ночами, а я лежал в своей комнате и думал – лишь бы она не заболела, лишь бы выдержала... А потом...
– А потом ты взял на себя роль защитника, – тихо сказал Костя. – И так в ней и застрял.
– Застрял... – эхом отозвался Игорь. – Знаете, что самое страшное? Я ведь и сам не хочу из этой роли выходить. Мне... мне страшно.
Он замолчал, глядя в пустой стакан. За окном грохотал гром, а в голове впервые за долгие годы появилась какая-то пугающая ясность.
– Помните Настю? – вдруг спросил он. – Три года назад...
– Ещё бы не помнить, – хмыкнул Серёга. – Классная была девчонка. И ты ей нравился. Очень.
– А я... я не смог. Мама сказала, что Настя слишком легкомысленная, что она меня не достойна. И я... я поверил. Точнее, сделал вид, что поверил. Так было проще.
– Проще для кого? – спросил Димка, внимательно глядя на друга.
Игорь не ответил. Он вспомнил Настины глаза, полные слёз, когда он говорил ей какую-то чушь про "нам лучше остаться друзьями". Вспомнил, как потом неделю не мог спать, но убеждал себя, что мама права...
– А теперь эта должность, – он махнул рукой, подзывая официантку. – Ещё коньяка, пожалуйста. Знаете, что я понял? Я не боюсь не справиться. Я боюсь справиться. Боюсь доказать себе, что могу что-то без маминой поддержки. Потому что тогда... тогда что?
– Тогда ты станешь свободным, – просто сказал Костя. – И это чертовски страшно, да. Но, может, пора?
Игорь почувствовал, как к горлу подкатывает ком. В голове вдруг всплыли слова той последней ссоры с Настей: "Ты никогда не станешь по-настоящему взрослым, пока не научишься принимать решения сам. Без оглядки на маму."
– Я сегодня сказал ей, что возьму эту должность, – он невесело усмехнулся. – Первый раз в жизни сделал что-то вопреки её желанию.
– И как ощущения? – поинтересовался Серёга.
– Паршиво, – честно признался Игорь. – И... хорошо одновременно. Как будто... как будто я наконец начал дышать полной грудью.
Прошла неделя. Игорь стоял перед знакомой дверью, держа в руках пакет с яблоками – мамиными любимыми, белым наливом. Сердце колотилось как у мальчишки. После того разговора они не виделись, только перебросились парой дежурных фраз по телефону.
На этот раз он не стал звонить – достал свои ключи. В квартире пахло пылью и одиночеством.
– Мам? – позвал он, разуваясь в прихожей.
Она обнаружилась на балконе – сидела в старом плетёном кресле и перебирала фотографии. Услышав его шаги, торопливо принялась складывать снимки в коробку, но Игорь успел заметить: на верхней фотографии он, совсем маленький, держится за мамину руку на фоне кремлёвской ёлки.
– Игорёша... – она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла виноватой. – А я вот... разбираю тут...
Он присел рядом на старый табурет, тот самый, с которого в детстве любил наблюдать за голубями.
– Я принёс яблок, – сказал он, помолчав. – Белый налив, твои любимые.
– Спасибо, – она машинально расправила складку на домашнем платье. – Как... как на работе?
– Взял повышение, – он внимательно следил за её реакцией. – Вчера подписал все документы.
Она вздрогнула, но удержалась от комментариев. Только пальцы, теребящие краешек фотографии, выдавали её волнение.
– Знаешь, мам... – Игорь осторожно накрыл её руку своей. – Помнишь, как я в первый раз сам поехал в лагерь? Мне было двенадцать, и я ужасно боялся. А ты стояла на перроне и улыбалась. И я думал – раз мама улыбается, значит, всё будет хорошо...
– Я тогда проплакала всю ночь, – тихо призналась она. – Всё думала – как ты там один...
– А я не был один. Я знал, что ты в меня веришь. И сейчас... сейчас мне тоже нужна твоя вера, мам. Не опека, не контроль – просто вера в то, что я справлюсь.
Она наконец подняла на него глаза – покрасневшие, но уже без слёз.
– Я так боюсь за тебя, сынок... Всю жизнь боюсь. Когда твой отец ушёл, я поклялась себе, что никогда не дам тебя в обиду. Что буду защищать тебя от всех бед... А получается, что главной бедой стала я сама.
– Не говори так, – он крепче сжал её руку. – Ты самая лучшая мама на свете. Просто... просто мне уже тридцать пять, понимаешь? Я должен научиться жить сам. Делать ошибки, падать, подниматься... И знать, что ты всегда будешь рядом – но не для того, чтобы держать меня за руку, а чтобы гордиться моими победами и поддерживать в неудачах.
За окном чирикнули воробьи – те самые, что каждое утро прилетали на балкон за крошками. Ольга Петровна медленно достала из коробки ту фотографию, с кремлёвской ёлкой.
– Какой же ты тут маленький... – она ласково провела пальцем по глянцевой поверхности. – А сейчас... сейчас ты выше меня на голову. Наверное, и правда пора перестать видеть в тебе малыша.
– Я всегда буду твоим сыном, мам, – Игорь обнял её за плечи. – Просто... давай попробуем быть друзьями? Такими, знаешь, которые умеют и поддержать, и отпустить, когда нужно?
Она кивнула, прижавшись к его плечу.
– Ты когда приедешь в следующий раз... может, Настю с собой привезёшь? – вдруг спросила она. – Я была к ней несправедлива. И к тебе тоже.
Игорь замер. – Мам, Настя давно замужем. У неё двое детей...
– Ох... – она виновато опустила глаза. – Прости. Я просто подумала...
– Ничего, – он улыбнулся. – Зато теперь я точно знаю, что когда встречу свою любовь, ты её примешь. Правда?
– Правда, – она наконец улыбнулась по-настоящему. – А яблоки давай всё-таки занесём на кухню. И чаю попьём. Только теперь... теперь я буду не учить тебя жить, а просто слушать. Договорились?
Игорь кивнул, чувствуя, как внутри разливается удивительное спокойствие. Кажется, они оба наконец повзрослели – и мама, и он сам.