Споры о том, что лучше — открытый рынок или государственный протекционизм и закрытие рынков для «чужаков», — вечны, во всяком случае уже в древних государствах эта тема обсуждалась. Одолевают попеременно сторонники то одной точки зрения, то другой.
Во второй половине позапрошлого века мир закрылся. Европейцы, совсем еще недавно — по историческим меркам (на рубеже XVIII и XIX веков) — бившиеся за либерализацию рынка и свободную торговлю, теперь столь же истово и массово вводили высокие, по сути запретительные, пошлины на американские товары, прежде всего сельскохозяйственные.
Заодно (надо же быть последовательными в крайностях) они вели экономические войны друг с другом, вводили торговые эмбарго, облагали товары друг друга запретительными пошлинами и предъявляли к товарам иностранного происхождения нереалистичные требования по характеристикам, сертификации, упаковке. Кроме того, буйным цветом расцвели разного рода квоты — ограничения на размеры поставок.
Результатом стала первая «великая депрессия» (1873–1896) в мировой экономике — отсутствие международного обмена товарами и капиталом привело к стагнации.
Дешевое зерно, хлынувшее из США, Канады, России, Польши и Румынии, и вовсе могло убить экономику некоторых стран. Заметим, что опыта выхода из кризисов, который демонстрирует экономика сегодня, тогда еще не было. Кризис затянулся, а «на длинных дистанциях» небольшие по размеру потребительского рынка и объему производства экономики подвержены гораздо большим рискам, чем крупные экономики.
Маленькая Дания, выручка которой еще в 1870 году на 50% состояла из экспорта зерна, преимущественно в Великобританию, стала резко сдавать позиции. При этом каких-то эффективных инструментов, которые позволяли бы вести торговые войны, в руках датчан не было — Дания была малонаселенной аграрной страной. Риски дополнялись еще и тем, что наступал век индустриализации (которую нельзя было игнорировать, иначе экономика могла бы отстать от мировых лидеров навсегда) — переселение из деревень в города уже шло вовсю, и датское правительство прекрасно понимало (да, понимающие правительства бывают), что стране предстоит преодолеть серьезный барьер, так как деревня, обреченная лишиться множества рабочих рук, должна измениться качественно, чтобы прокормить резко выросшее число горожан.
Поэтому, в отличие от всего сошедшего с ума от протекционизма мира, датчане не стали закрывать свой рынок от импорта. Чем же они занялись? Они стали думать.
Тут к месту было бы лирическое отступление насчет универсальной пользы раздумий и рассуждений по поводу того, необходим ли для впадающих в раздумья мозговой потенциал или можно обойтись, — важно, что датчане думали, как показало время, правильно.
Правительство изучило конъюнктуру рынка, учло, что прежняя ориентация на зерно в новых условиях бессмысленна (конкурировать с экстенсивно растущими объемами очень дешевого зерна с востока континента и из Америки было невозможно), и решило, что было бы логично перепрофилировать сельское хозяйство — с зернового на животноводческое.
Идея была проста: разводить скот, закупая для его прокорма дешевое российское зерно, и продавать молочные и мясные продукты по ценам выше рыночных, делая ставку на их высочайшее качество. А качество, по мнению правительства, должно было быть достигнуто за счет применения новых, самых современных технологий переработки мясомолочной продукции.
Тем более что традиции разведения и отличные породы домашних животных в Ютландии имелись с давних времен — соседняя Германия, например, очень ценила выращенных там коров и свиней, столетиями скупая датские стада, нагулявшиеся на местных сочных травах. Правда, вирус протекционизма проник и сюда: Германия ввела заградительные пошлины на датский скот для «защиты немецких фермеров».
Впрочем, Дании грозил такой кризис, что на этом фоне еще один запрет не играл уже никакой роли.
Правда, складывающаяся ситуация, казалось, не оставляла места для каких бы то ни было реформ — их нельзя было провести, просто «залив» деньгами образовавшиеся в экономике бреши, — и не из-за жадности властей, просто денег в казне банально не было. Незадолго до описываемых событий в Дании к власти пришли ура-патриоты, и на волне патриотических настроений они затеяли войну за Шлезвиг (где немцев, датчан и фризов жило примерно поровну, именно в Шлезвиге находились развалины древней столицы викингов — Хедебю) и Гольштейн (населенный преимущественно немцами) против претендовавших на эти земли Пруссии и союзной пруссам Австрии и — потерпели поражение, потеряв чуть ли не пятую часть своих континентальных территорий. Причем это были одни из лучших земель королевства, именно они давали значительную долю урожая зерновых, на экспорт которых, как мы уже говорили, опиралась экономика королевства.
Проведенная чуть раньше земельная реформа выделила два основных типа хозяйств: крупные помещичьи хозяйства и мелкие крестьянские. Последние были плохо приспособлены для выращивания больших объемов зерна — небольшие и часто некомпактно расположенные земельные наделы не позволяли конкурировать с зерном от крупных производителей. Кроме того, сама конъюнктура рынка заставляла крестьян отказываться от производства зерна, сбыть которое не представлялось возможным, особенно во времена, когда саму Данию захлестнула волна дешевой пшеницы. Крестьянское хозяйство тех лет приобретало всё большую схожесть со средневековым, натуральным — ситуация на рынке заставляла крестьян обслуживать самих себя: немного зерна, огороды, поросята, коровы — всё свое. Не голодать бы…
В итоге значительная часть крестьян влачила довольно жалкое существование.
Премьер-министром Дании в то время был Якоб Бреннум Скавениус Эструп, сын крупного землевладельца и личность крайне неоднозначная. Большую часть жизни он провел в борьбе за власть (и преуспел в этом, иногда — совершенно неприличным, невозможным для современного политика образом). Будучи политиком консервативного толка (в свое время он был одним из датских «ястребов», втянувших свою страну в совершенно непосильную для нее войну за Шлезвиг и Гольштейн против сильнейших армий континента), он очень рассчитывал на поддержку и голоса датских крестьян, но вот ответно поддержать их ему было абсолютно нечем. И сам Эструп, и его министры ломали голову в поисках решения для помощи жителям и реструктурирования экономики, и поиски завели их в английский город Рочдейл, славный тем, что там работал известный на всю Англию кооператив «Пионеры Рочдейла».
Вообще кооперация развивалась в Европе довольно бурно. Идеи Роберта Оуэна, известного каждому просвещенному человеку того времени, находили большой отклик среди рабочего класса — вот только многочисленные эксперименты самого Оуэна что в Англии, что в Америке так и не привели к долгосрочным позитивным результатам. В Германии Фридрих Вильгельм Райффайзен заложил основы банковской и кредитной кооперации (известный сейчас банк — это не основанный им, а названный в его честь), но и там дело шло не особо гладко: Райффайзен допустил в капитал кредитных товариществ разного рода «спонсоров» — их желание поучаствовать в добром деле было похвальным, но надежды получать прибыль, не участвуя в самой работе, разрушали принципы кооперации.
Попытки организовать кооперативы в те годы исчислялись сотнями, но большинство из них заканчивались крахом — помехой были постоянные споры о вкладе каждого в работу и причитающихся доходах.
«Пионеры Рочдейла» стали первыми, кто преодолел эти проблемы — может быть, потому, что на их собраниях было запрещено употребление спиртного (обычно кооператоры решали свои проблемы в пабе за кружкой пива), но, скорее всего, благодаря очень простым и ясно сформулированным правилам жизни кооператива.
Книга идеолога «Пионеров Рочдейла» Джорджа Холиока была переведена на множество языков, в том числе на русский (набережная в Москве с непроизносимым названием Рочдельская названа в их честь) и на датский.
Эструп с товарищами были поражены и простотой управления кооперативом, и его доходностью, и тем, как много «попутных», социальных вопросов решали «пионеры» совместными усилиями, — и это при том, что в собственности кооператоров был всего один магазин для рабочих местных ткацких фабрик.
Еще в Англии датчане решили, что в своей стране будут устраивать специальные лекции для рабочих и крестьян, объясняя им принципы и пользу кооперации, — глядишь, где-нибудь да выстрелит. В конце концов, выстрелило же в Рочдейле, где толчком к созданию «пионеров» стала лекция социалиста Холиока.
Идея навязывать кооперацию после долгих дискуссий в правительстве была отвергнута — датские консерваторы посчитали, что прогресс через насилие, скорее всего, приведет к обратному от желаемого результату.
Ждать первой ласточки пришлось совсем недолго. В 1881 году молодой фермер Якоб Стиллинг-Андерсен вернулся домой с зимних курсов по животноводству. Там на него невероятное впечатление произвела новая центрифуга, отделяющая сливки от молока. Впечатлило всё — и производительность, и удобство в использовании, но главное — высочайшее качество продукта, которое можно было получить.
Правда, было одно «но» — совершенно неподъемная цена новинки. Ни одно крестьянское хозяйств в Дании не способно было приобрести сепаратор такой мощности и такого качества. Более того, даже если бы кто-то из крестьян нашел, допустим, клад и захотел потратить его на эту новинку, он не смог бы в полной мере обеспечить производственный процесс — ни одно хозяйство не имело такого количества коров и таких удоев, чтобы загрузить производственные мощности.
Но то, что недоступно одному, иногда получается сделать вместе. Посоветовавшись с односельчанами в родном Хеддинге, Якоб и его единомышленники объявили о создании сельского кооператива.
Кооператоры избрали трех директоров (несколькими днями позже Стиллинг-Андерсен станет управляющим), которые, по легенде, трое суток подряд трудились над составлением устава нового общества. Плодом их трудов стали правила сосуществования — например, «одно хозяйство — один голос», единая продажная цена для всех, доходы от продажи продуктов переработки (масла и сливок) распределяются пропорционально количеству сданного молока. Это было просто, ясно, очевидно справедливо и не вызывало споров.
Вокруг купленного в складчину сепаратора образовался молокозавод, первоначально занимавший площадь всего 100 квадратных метров.
Первая из проблем возникла чуть ли не в первый же день работы завода и едва не погубила предприятие на корню — качество сдаваемого молока было разным. А значит, нельзя было рассчитывать на стабильное (стабильно высокое) качество конечного продукта.
Споры разрешились, с одной стороны, тем, что теперь принималось только молоко определенной жирности, с другой — тем, что маленький крестьянский кооператив выработал собственную политику: краткосрочную, в части совместной закупки кормов (вместе выходило сильно дешевле и приближало однородность в качестве), и долгосрочную, связанную с селекцией пород молочного скота.
Быстро стало понятно, что готовый продукт требует контроля качества, и контроль стал жестким и неукоснительным. Известен как минимум один случай (или это просто один случай был описан), когда дневная выработка завода пошла на корм свиньям. Говорят, что после этого сбоев в качестве не случалось.
Уже меньше чем через год кооператоры Хеддинга на себе почувствовали разительные перемены в жизни. Если раньше масло из мелких крестьянских хозяйств стоило вдвое дешевле, чем масло от крупных землевладельцев, то теперь «масло Хеддинга» стоило дороже, чем у конкурентов.
Цена готового продукта от кооператоров возросла в 2,5 раза — так покупатель оценил высокое качество их работы и внимание к мелочам. Себестоимость же производства масла снизилась — в основном за счет коллективных закупок фуража, снижения расходов на селекцию, ветеринаров, зоотехников и множества других мелочей, из которых складывается конечная цена масла на столе покупателя.
Высокое и стабильное качество масла и сливок от кооператоров позволило их продуктам довольно быстро завоевать магазинные полки.
Это был успех — да еще какой! Конечно, правительство (наверное, так поступил бы любой политик) поспешило записать успех кооператива из Хеддинга в свой актив, но этим их участие не ограничилось: их эмиссары и пресса быстро...
Продолжение текста и его полная версия - ЗДЕСЬ.
Это блог автора в Boosty, на который можно подписаться.
В Boosty платная подписка, автор рассчитывает на поддержку единомышленников, которая позволит продолжить работу над контентом.
Стоимость подписки, впрочем, доступна для любого работающего и привязана к стоимости чашки кофе. Одной чашки кофе в месяц.
Ну, как бы - мы беседуем, Вы угощаете кофе и получаете доступ к примерно трем сотням историй.
Кроме того, все новое появляется только там.
Участвуя в этом проекте, Вы способствуете развитию неизвестных, но крайне важных для понимания мира знаний.
Словом, буду рад всем в Boosty.
P.S. Если кто-то может позволить себе большее, чем одну чашку кофе в месяц, то и такие опции в Boosty предусмотрены.
Спасибо всем подписавшимся и всем будущим подписчикам!