Кардинальный переворот большой идеи Достоевского и планомерное искажение исходного текста – важнейшая деталь так называемого «нового прочтения» или пыль в глаза новоиспеченным книголюбам?
Нужно понимать, что экранизация такой величины произведения – затея заранее обречённая. Классическая литература отличается реформой своего жанра, а заведомая переработка готовой истории – заранее будет являться продуктом вторичным. Так, может быть, неуместный сюрреализм и необоснованные повторы – часть этого произведения? Теперь у нас есть свой Дэвид Линч дома, но с репликами из романа девятнадцатого века, над которыми сами же герои (задумайтесь) издеваются. Намеренно изменены адреса (зачем это проговаривается?), подчёркнута абсолютная бредовость происходящего как сюжетно, так и визуально. Сериал – то ли фарс ради фарса, то ли откровенная издёвка. При условии что оба варианта на руку создателям не играют, разве что явная самоирония критикует общий упадок индустрии.
Как бы не тянуло обругать очевидно авторское произведение, Достоевского тут и правда мало. Разве что между строк. Ни образ Тени (очень занятное решение), ни осовремененная Петербургская грязь, ни перенесённые со страниц романа (романов) фразы – ничего так не роднит новый сериал с первоисточником, как возникающее при прочтении Достоевского смятение. Он, вопреки первым ощущениям, автор разноплановый. И если взгляд Мерзоева нисколько не дотягивает до гения Фёдора Михайловича, то он хотя бы пытается расшатать вам восприятие. Каким бы стройным и скроенным не казался роман, в жутком расколе каждого персонажа, в моральном буйстве всего общества, кроется сильнейшая эмоциональная запутанность. Вот только если у Достоевского был собственный «антидепрессант» в виде религии, то в альтернативном и очень напоминающем наш мир, Петербурге такого благословения уже нет.
Идея всепрощения в «Преступлении и наказании» так же слаба и волшебна, как и гениальна. Раскаяние для Раскольникова – это принятие правил сложившегося вокруг мира, иными словами – полное покорение вместо такого притягательного «право имею». Отрезая оптимистичную концовку романа, остаётся история антигероя в мире, наводнённом пороком и тотальным непониманием этого самого порока. Раскольников в своих глазах оказывается слабым и покорным в сравнении со Свидригайловым, который выбраться всё же смог. Но переворачивает ли игру концовка сериала? Следует осесть самой первой и не самой умной эмоции, и тут же сыплются вопросы. А поборол ли? Довёл ли до конца? Доволен ли?..
Оказываясь на некоем берегу, символизирующем своеобразный покой, Родион волшебным образом не оживает и в сути своей демонстрирует ровно то же, что произошло с ним в романе – конец его больной теории. А вместе с тем и подтверждение основной канвы повествования – все тут в грязи и нет никакого выхода. И превосходный Свидригайлов, и сомнительная Дуня, и стабильно-просвящённая Соня – все оказались в тупике. Разве что Разумихин выберется, но будет ли ему от этого легче? Так, не самая удачная экранизация бессмертной классики, находит в себе мужество эту самую классику критиковать. Сериал кишит неубедительными образами, откровенно глупыми нововведениями и безумием ради безумия, но и Достоевский, на секундочку, умел выдумывать сказки. И это читается в сериале. В череде крайне интересных и ужасно глупых режиссёрских решений прослеживается мысль, заявление, обширное поле для вопросов, что не гениально, но точно занятно и смело. Всё как завещал блуждающий сам в себе философ.