Помнится, в тот день горы словно дышали предрассветным туманом — белёсые космы цеплялись за скалы Баклы, а в воздухе висела та особая тишина, которая бывает только перед большими событиями. Старейшина встретил меня у входа в свою пещеру, прищурил выцветшие глаза: «Видишь, как ковыль клонится к западу? Боги велят готовить новые хранилища». И сердце ёкнуло — началось.
В такие моменты всегда вспоминается отец. Как он, бывало, водил натруженной ладонью по камню, прикрыв глаза, словно слушал музыку, понятную лишь ему одному. «Слышишь? — спрашивал шёпотом. — Камень поёт. Значит, примет зерно, сбережёт». Тогда казалось, что он выдумывает. Теперь же, проведя рукой по шершавой поверхности известняка, ловишь себя на том, что сам закрываешь глаза и слушаешь эту древнюю песню.
А вот и место — прямо там, где утренние лучи первыми касаются скалы. Сколько раз было замечено, что именно в таких ямах зерно хранится лучше всего. Первый удар долота — словно пробуждение спящего великана. Известняковая крошка разлетается во все стороны, оседая на волосах серебристой пылью. Каждый удар эхом разносится по пещерам, и кажется, будто сами предки вторят ритму работы.
Бывает, попадается упрямый камень — такой, что долото искры высекает. А иногда встречается податливый, словно речная глина. Но опытный мастер знает, что с податливым камнем нужно быть вдвойне осторожным. Однажды, ещё будучи молодым подмастерьем, он не услышал предупреждающего гула в такой породе. Яма получилась знатная, красивая, да только по весне потекла. Столько зерна пропало... До сих пор мурашки по коже, как вспомнишь крики женщин, обнаруживших сгнившие запасы.
Пот заливает глаза, рубаху хоть выжимай, а работа только начинается. Вывести горловину — это как девушку в танце провести: одно неверное движение — и вся красота насмарку. Вот так, потихоньку, круг за кругом. Солнце уже высоко поднялось, жарит в спину, а руки сами помнят древний ритм: удар, поворот, скол, удар...
Вдруг долото наткнулось на что-то твёрдое — звук был не такой, глухой какой-то. Сердце замерло. Там, в глубине камня, что-то зеленоватое блеснуло. Затаив дыхание, я осторожно расчистил породу вокруг. Бронзовый наконечник стрелы! Такой древний, что весь позеленел. Дед рассказывал: до нас здесь жили воины, которые охраняли горные тропы. Наверное, это их след.
К закату плечи немилосердно гудят, а яма уже обретает форму. Теперь самое важное — отполировать стенки. Это как гладить любимую женщину — нежно, но уверенно. Каждая выбоина может погубить урожай, каждая трещинка — приют для жучка-вредителя. Старики говорили: «В гладкой яме зерно спит, как младенец в колыбели».
Когда последний луч солнца скрылся за горами, настало время огненного очищения. Можжевеловые ветки я собирал сам, под полной луной, как меня учили. Дым поднимается причудливыми узорами, словно духи предков танцуют в сумерках. В такие моменты кажется, что слышишь их шёпот, их благословение.
А наутро, когда рассеялся дым и первые солнечные лучи заглянули в горловину новой ямы, он увидел на стене удивительный узор — тонкие прожилки известняка сложились в рисунок колоса.
Старейшина, прихрамывая, подошёл посмотреть на работу, долго молчал, а потом положил морщинистую руку ему на плечо: «Боги довольны. В этом году будет богатый урожай».
Теперь, проходя мимо этой ямы, я каждый раз замедляю шаг. Она особенная — хранит не только зерно, но и память о том дне, когда боги говорили с нами через камень. И если приложить ухо к прохладной стене, можно услышать, как она тихо напевает древнюю песню урожая, песню, которая старше самих гор.
---------------------------------------------------------------------------------------------
Больше интересных фактов о Крыме, его настоящей истории, людях, природе - в Телеграм-канале "Однажды в Крыму..."