Начало. Предыдущая часть:
У меня всё это было впереди, а пока…
Учёба в институте подходила к концу, а вместе с ней заканчивался и первый самостоятельный этап жизни. С получением диплома нужно было решать многие жизненные проблемы, и одной из главных, несомненно, был сакраментальный шекспировский вопрос: «Быть или не быть!». То бишь – выходить в большую и страшную своей неизвестностью жизнь в одиночку или имея рядом надёжного и мудрого друга в лице любимой женщины. Кто прошёл в студенчестве через «общагу», тот согласится со мной, что лучшего индикатора для определения надёжности трепетного женского сердца, его преданности, вкупе с наглядностью проявления всех достоинств будущей спутницы жизни и хозяйки, не сыскать.
Первое, принятое мной, самостоятельное и ответственное, решение оказалось верным и, за три месяца до защиты дипломов, мы сыграли весёлую студенческую свадьбу, продолжив традицию моих родителей, создавших свою семью здесь же, в Ленинграде, двадцатью четырьмя годами ранее, так же будучи студентами.
…6 апреля 1970 года, Набережная Красного Флота, Дворец бракосочетаний, затем кафе «Буратино»…
С позиции прожитых лет могу с уверенностью признаться - мне выпал в жизни счастливый билет! Рядом со мной оказалась преданная, изумительной души женщина, любящая жена, надёжная спутница жизни, отличная хозяйка и добрая мать двоих наших детей, а ныне – заботливая бабушка двоих чудесных внуков. А, если называть все эти женские качества привычным военным термином – это мой надёжный и прочный тыл длинною в сорок пять лет.
Второй проблемой, от которой зависела наша будущность, был выбор места работы. Нынешним выпускникам вузов в условиях пресловутого «рынка, который решает всё», несравнимо сложнее решать эту проблему, рыская по этому самому рынку в поисках места. В наше время этот процесс был более упорядоченным – государство планировало потребность в специалистах и, тем самым, гарантировало их занятость.
Другое дело – стремление самого выпускника «упасть» на хорошее место, но здесь всё зависело не столько от его «хотения», сколько от результатов сдачи выпускных госэкзаменов и качества защиты дипломов, определяющих итоговые баллы и, как следствие, получение более престижного места работы.
Дополнительным препятствием было то, что наш вуз был вовсе не общесоюзным, а, как оказалось, всего лишь республиканским, подчинённым РСФСР. Поэтому и места направления выпускников тоже были ограничены территорией России. Это сегодня мы с вами понимаем, что это было благом. Знаем и то, что всего через два с небольшим десятка лет многие специалисты «нетитульной нации» стали выдавливаться из бывших союзных республик и бежали в Россию в поисках мест обитания. Некоторые из них, не найдя таковых, либо встреченные Родиной словно мачехой, вынуждены были в поисках лучшей доли уезжать в дальние страны и в сорок с небольшим начинать жизнь с «нуля», пытаясь вживить себя и своих близких в «прокрустово ложе» чужого образа жизни и культуры. Среди моих знакомых таковых оказалось, увы, очень много…
Итак, среди мест распределения нашего вуза преобладали так называемые ПМК – передвижные механизированные колонны: подвижные монтажные организации, создаваемые для выполнения разных строительно-монтажных работ на линейных объектах, строительстве автодорог, мостов в удалённых от цивилизации районах, как правило, Северо-Запада и Нечерноземья.
Конечно, предлагались также и более выгодные и интересные места, но их было мало, а конкуренция была велика. Моя будущая жена (а насущный этот вопрос решался за полгода до выпуска, когда вопрос о свадьбе ещё не стоял на повестке) была распределена в одно из таких приличных мест – в город Новокуйбышевск, на строящийся промкомбинат. Мне же, в числе немногих, тоже повезло – накануне в наш вуз приехала группа «покупателей» молодых специалистов из некоторых серьёзных закрытых предприятий оборонного ведомства, которые предложили мне работу в одном из военно-морских «почтовых ящиков» в Таганроге. Основным условием трудоустройства у них было отсутствие притязаний с моей стороны на немедленное получение жилья, а, значит, моё «холостяцкое» (на тот период) состояние души и тела.
Итак, последовавшие за всем этим коренные изменения нашего семейного и социального состояния (свадьба и дипломы), потребовали от нас дальнейших усилий по закреплению на практике нашего святого конституционного права на обеспечение государственной поддержки нашей семьи. Необходимо было ехать в Москву, в наши министерства для перераспределения тех мест, которые нам ранее указала наша вузовская «рулетка».
И, в который раз, мы оказались перед Его Величествами – Выбором и Случаем!..
…Москва. Изнурительно жаркий июль. Два министерства, находящиеся где-то в пределах Садового кольца: Министерство промышленного строительства и Министерство судостроительной промышленности. Их предстояло не просто найти, надо было определиться – к кому же первому идти, у кого просить открепления, а к кому следует проситься уже вдвоём. Вроде бы решили – попросимся в «Промстрой» (говорят, у строителей средняя заработная плата на десять процентов выше, чем в целом по стране, да и проблема с жильём решается проще), а открепление будем просить у «Судосторителей» (раз у них проблемы с жильём). А потому идём сначала к ним – за откреплением. Но, не тут-то было!..
В «Минсудстрое» нас принимают как родных. Управление кадров возглавляет женщина со странной фамилией Вера Павловна Школа. Фамилию свою она оправдывала на все сто – с таким профессионализмом она нас околдовала своей нарочитой искренностью и заинтересованностью, именно в нас, родимых. Действительно, её работа, это Школа – высшая школа уговора таких незрелых «молодых спецов», как мы.
- «Нет-нет, не может быть никаких мотивов для дачи вам откреплений – нам специалисты вашего профиля самим о-о-о-чень нужны!»
- вот её слова. Мы вначале опешили от такого напора, но затем и сами пошли в атаку:
- «У вас же все места без жилья. Предложите нам что-нибудь с жильём».
Началось демонстративно заинтересованное листание бумаг.
- «А вот, Дальний Восток, город Большой Камень, перспективный судоремонтный завод, недалеко от Владивостока»,
- предлагает с энтузиазмом она.
Мы с женой переглядываемся, нам невольно становится смешно: ведь моя жена – дочь морского офицера, родилась и прожила более десяти лет во Владивостоке, а я шесть детских лет также провёл с родителями на Дальнем Востоке – Чукотке и Камчатке.
- «А что-нибудь поближе к центру нельзя?». Опять шелест бумаг.
- «Могу предложить вам Мурманскую область, там строится большой военный судоремонтный завод. Кстати, его новый директор сейчас утверждается в должности и находится здесь, в Министерстве. Я устрою вам встречу с ним – он набирает себе команду специалистов»,
- радостно сообщила нам главная кадровичка Министерства.
А далее была не менее динамичная и эмоциональная встреча с директором завода, по фамилии Вавилов, который тоже оказался старым кадровиком, со знаменитого Северодвинского завода «Звёздочка». Нам были нарисованы такие феерические и заманчивые жизненные и служебные перспективы, от которых закружилась голова.
А, главное, было обещано жильё, сразу, по прибытии на завод – оно словно только нас там и ждало.
Спектакль под названием «Как завоевать сердца молодых специалистов» обоими этими кадровиками был разыгран как по нотам, блестяще!..
Первый блин комом?
…Мы, со спокойной душой уезжаем на юг, в Кишинёв, к родителям, в ожидании звонка от директора завода. Но, дни идут за днями, недели за неделями, а вызова всё нет.
И в это самое время на юге страны вспыхнула эпидемия холеры, которая захватила 32 города в восьми союзных республиках СССР. Она появилась вначале в Батуми, затем распространилась в Астрахани, Одессе, Тирасполе, была зарегистрирована также в сопредельных с Закавказьем и Средней Азией странах.
К 3 августа в Одессе был выявлен один больной, 7 августа – 16, 10 августа – 50, а 11 августа – 70 человек, из них 7 человек умерло. Началась паника, толпы народа бросились штурмовать вокзалы и аэропорт, за короткий срок было отправлено более трёх десятков поездов, около 70 самолётов. Одесса опустела, отдыхающие мчались домой, разнося инфекцию. В Одесской области и в Молдавии объявили карантин, выбраться отсюда стало весьма проблематичным.
Мы тоже спешно стали собираться в дальнюю путь-дорогу и чуть ли не последним поездом успели покинуть Молдову в середине августа. Пересев в Ленинграде на Мурманский поезд, мы предварительно в нашем институте получили информацию о том, что в Мурманске работает наш студенческий строительный отряд, и позднее это нам очень пригодилось.
По прибытии в столицу Заполярья мы связались по телефону с директором завода и были неприятно удивлены тем, что, во-первых, нас не особенно и ждали, а во-вторых, оказалось, что попасть на завод не так-то просто – за Мурманском начиналась запретная зона, а потому требовалось иметь на руках специальные пропуска. Нас попросили подождать два-три дня, необходимые для оформления документов.
Вот тут и выручил нас наш стройотряд, в котором было много наших друзей, в том числе наша с женой подружка, которая совсем недавно была свидетельницей на нашей свадьбе, а также знакомый нам по институту вокально-инструментальный ансамбль «Белые стрелы», состоящий в основном из наших бывших и настоящих сокурсников. Ребята выручили нас тем, что предложили ночевать вместе с ними, в построенном, но не принятом в эксплуатацию жилом доме, на строительстве которого они работали и где им выделили места для отдыха.
Днём мы гуляли по городу, знакомясь с его достопримечательностями, а вечером возвращались на «базу», где ребята нас брали с собой на местную танцплощадку, где они выступали с концертами и отдыхали одновременно. Было смешно и грустно наблюдать за нравами местной молодёжи, где распитие горячительных напитков соседствовало с танцами и, как следствие часто, то тут, то там вспыхивали драки между аборигенами – студентов наших, слава богу, уважали, а потому не трогали.
Наконец, после очередного звонка на завод, нам было сказано, что за нами выслан катер. Нас подобрали в морском порту и пояснили, что вывозят нас «инкогнито», «по-партизански», так как документов на пропуск нам так и не оформили. Нас спрятали от посторонних глаз в каюте, и мы отправились по Кольскому заливу на север, к выходу в Баренцево море. Вскоре по правую руку показался Североморск – главная база Северного флота. Мощные корабли, город, разбросанный по сопкам – всё это произвело на нас должное впечатление. Наш путь лежал дальше, на север. И вот по левому борту катера показалась большая бухта, закрытая, словно от постороннего недоброго взгляда, большим островом, за которым проглядывали постройки города, военные корабли, подводные лодки.Это был Полярный - главная база подводных лодок Северного флота.
Чуть позже наш катер завернул в небольшую бухту, которая протянулась меж скалистых берегов, довольно долго мы шли по ней, разглядев небольшой посёлок со стоящими у пирса дизельными подлодками. Впереди уже замаячил небольшой мыс, на котором обозначились строения. Туда и направился наш катер. Причал, швартовка.
«Приехали, вам - туда», - указал капитан на двухэтажное деревянное строение…
…Так началась наша первая самостоятельная трудовая жизнь. Да, те условия, в которых оказались мы, наверно были созданы именно для проверки на выживаемость таких молодых и неопытных «желторотиков» с дипломами в кармане. Завода, как такового, ещё не было, среди каменистой тундры по берегам залива были разбросаны строящиеся корпуса, которые возводились силами военных строителей, целый гарнизон которых расположился рядом.
Жильё, которое нам обещал директор, тоже было пока в проекте – километрах в пяти от залива, высоко в сопках, на семи ветрах, стояла группа недостроенных домов, основной нерешённой проблемой которых, как нам объяснили, явилась подводка питьевой воды из близлежащих озёр, а также сброс сточных вод. В народе этот вожделенный посёлок уже традиционно, с хрущёвских времён, обзывался «Черёмушками»…
Только через три года этот посёлок судоремонтников получит название Вьюжный, в 1980 году будет именоваться как «Мурманск-60», а ещё через 14 лет распоряжением Правительства РФ будет переименован в Снежногорск.
А посему жилищная проблема оказалась самой сложной и насущной, так как не за горами была заполярная зима. Старожилы этих мест, с которыми мы познакомились на работе, а это были преимущественно жены моряков-подводников и офицеров-строителей, «рисовали» нам с женой такие живописные картины предстоящей полярной зимы: «Наш залив, со всех сторон продуваемый холодными ветрами и вьюгами, одним из первых на побережье Кольского залива принимает на себя шквал непогоды, идущей с Баренцева моря».
Двухэтажное деревянное строение возле причала оказалось заводоуправлением, второй этаж которого занимали служебные кабинеты, а первый этаж бы отдан под проживание вновь прибывающих специалистов – этакое импровизированное общежитие для малосемейных, с общими местами пользования.
Нас с женой поселили в одну из комнат, которая была разделена на две части лёгкой деревянной перегородкой, не доходившей до потолка. Нашими соседями за этой стенкой оказалась такая же молодая пара, глава которой – лейтенант-пожарник, только что окончивший крымское пожарное училище.
Вот так мы и жили, встречаясь по вечерам в своих полуклетушках и перебрасывая друг другу через щель в потолке коробок спичек, решив покурить перед сном…
А пока мы с женой потихоньку осваивали свою работу, которая по своему профилю, надо сказать, несколько отличалась от полученной нами в институте специальности – экономистов по труду. Я работал в бухгалтерии и осваивал разные нюансы этой сложной профессии, которая, как оказалось, стала для меня главной в моей дальнейшей судьбе.
Здесь мне всячески помогала моя старшая и опытная коллега по бухгалтерии – Неонила Неофитовна Змеёва. Её твёрдый и независимый характер, которым она компенсировала отсутствие на работе нашего главного бухгалтера, в силу своего преклонного возраста часто болевшего, да к тому же проживавшего вдалеке от нашего маленького посёлка, в Североморске, - помогал справляться и с поставленными перед бухгалтерией задачами, и с преимущественно женским коллективом. Она взяла шефство не только надо мной, но и над нашей семьёй, помогая нам и в решении житейских и бытовых вопросов.
Жена, поначалу попавшая в плановый отдел, потом была переведена в отдел капитального строительства, где и доработала до своего увольнения.
Мы начали осваиваться в работе, знакомиться с коллективом заводоуправления, пытались наладить наш, скромный в то время, быт, организовать свой досуг.
Специалисты управления съезжались из разных мест, но костяк руководства представлен был выходцами из Северодвинской «Звёздочки». Были специалисты из Саратова, Ленинграда, других мест.
Досуг наш был ограничен рамками посёлка. Пока позволяла погода, мы гуляли в окрестных местах, отличавшихся первозданной красотой, ходили смотреть, как продвигается строительство наших «Черёмушек», попутно собирая невиданные урожаи брусники, огромных размеров грибов, растущих, казалось, прямо между камнями.
Мужской коллектив постепенно привлёк меня к местной рыбалке, которая оказалась весьма захватывающей. Ловили с причала на самодельные блёсны, изготовленные местными умельцами-солдатами из обычных стальных ложек из офицерской столовой, идущую вдоль залива косяками крупную рыбу семейства тресковых: сайду, пикшу. А также камбалу на обычный крючок с насадкой, которую, не особо мудрствуя, намотав леску на палец, опускали на глубину у самого берега и визуально наблюдали (чистейшая вода это позволяла без проблем), как эту насадку заглатывает флегматично подплывающая рыбина. Подсечь её и вытащить на пирс не составляло труда. Постепенно у каждого возле ног вырастала приличная горка улова. Главное – не быть жадным и вовремя остановиться…
У меня со временем появился и другой – тоже истинно мужской – вид досуга. Как-то, будучи приглашены в гости к одной из сослуживиц жены, мужем которой был офицер местного строительного гарнизона, мы застали хозяина, грустно раскладывающего за столом карты с другим гостем, тоже офицером.
Приглядевшись, я опытным взглядом понял и оценил степень их грусти и досады: они играли в «гусарик» - не самую удачную разновидность преферанса, когда в игре не хватает третьего партнёра, а приходится довольствоваться игрой вдвоём. А это совсем не тот «смак», нежели игра втроём, а тем более, вчетвером – заядлый преферансист меня поймёт.
Не успели наши жёны открыть рты, как я уже оказался за столом, а обрадованные мне партнёры уже откупоривали заветную бутылочку, не позволяя женщинам накрыть стол скатертью и заставить её тарелками (как известно, одна из священных заповедей этой мужской игры гласит: «Женщина и скатерть – враг преферанса!»)…
Однако такое положение дел долго существовать не могло. Оно и просуществовало только до первой комиссии, которая нашла грубое нарушение противопожарной (и наверно не только) безопасности в таком непозволительном соседстве жилой и производственной зон в одном здании, тем более деревянной постройки. И начали нас расселять. А куда, спросите вы?
Я, как активный комсомолец, кроме основной работы, взял на себя шефство над заводоуправленческой стенгазетой, в одном из номеров которой поместил такие стихи (надо сказать, согласованные и одобренные парткомом завода!):
«Чтобы решить жилья проблему,
Отремонтировал завод барак.
Тут в пору радоваться всем нам,
Но… не спеши кричать «ура».
Хотя и розовый он с виду,
Ну, а какой он изнутри.
Забыв смятенье и обиду,
Ты внутрь войди и посмотри.
Внутри и холодно, и сыро.
И беспорядок здесь сплошной.
Топить смешно, ведь в окнах дыры
Почти что с палец толщиной…
* * *
…Здоровый дух в здоровом теле!
Все это знают, но все ждут:
Когда ж, когда, на самом деле,
Когда «Черёмушки» сдадут?..»
А пока нас переселили в этот барак, который, кстати говоря, находился на окраине военного поселка подводников, в нескольких километрах от завода, и до него приходилось добираться утром и вечером катером. Это тоже была экзотика во всех её военно-заполярных «прелестях».
Представьте себе вечер, катер спешит от завода в сторону посёлка «подплава». Вдруг с берега семафорит маяк. Катер останавливается посередине губы и… с берега слышится пронзительный звук специфичного ревуна. Все в недоумении! И вдруг, из глубин морских появляется нечто… Сначала мачта (а, может, перископ). Потом рубка. А затем и сам корпус всплывшей подлодки. Она медленно разворачивается и неторопливо движется в сторону пирса. И только после того, как она пришвартовалась, нам позволяют продолжить движение к причалу.
Ну, как тут не полюбить на всю жизнь эту славную песню наших военморов:
«На пирсе тихо в час ночной.
Тебе известно лишь одной,
Когда усталая подлодка
Из глубины идёт домой…».
А слова моих незатейливых стишков о новом месте нашего проживания соответствовали действительности. Скажу больше – основными проблемами были: подвозка дров, питьевой воды, наличие «удобств» на улице. А также весёлая мужская компания за стеной, представленная группой рабочих, присланных с Северодвинского завода «Звёздочка» (нашего головного предприятия, филиалом которого и был наш завод, откуда, кстати, был делегирован к нам сам директор), которые, будучи оторванными от семей, работали на заводе вахтовым методом, а свой досуг справляли чисто по-русски…
…Приготовив наскоро на электроплитке нехитрый ужин и натопив докрасна печку перед сном, мы, полные впечатлений и уставшие за день, засыпали на тесной солдатской кровати, мучаясь от жары, а утром просыпались от лютого холода. Вода в ведре за ночь замерзала, и поутру её приходилось добывать, пробивая лунку в ледяной корке.
Всё бы ничего, да впереди была зима, а надежды на улучшение бытовых условий таяли, одновременно со стремительно таявшим полярным днём…
Было и ещё одно «но» - мы ждали ребёнка… А потому оставаться в неизвестности не хотелось. И мы начали строить планы на ближайшее будущее, постепенно придя к такому решению: при любом исходе жене никак нельзя оставаться в этих условиях, а посему совсем скоро её надо отправлять на «большую землю», то бишь, к родителям, где она будет рожать.
…Но тут на сцену вновь величаво вышла Её Величество Армия!
Мне вручили повестку – явиться в Североморский райвоенкомат. Я, естественно, поставил в известность дирекцию и был успокоен, что наш завод оборонный, а, значит, я являюсь носителем брони, оформлением которой они обещали заняться в ближайшее время.
Я, не питая надежд на помощь дирекции и помятуя, как с нами ранее обошлось наше руководство: и с нашим вызовом на завод, и с оформлением пропусков в запретную зону, встретившись с военкомом, решил защитить себя сам. Я поведал ему о том, что жена в положении, что даёт мне право отсрочки, как минимум, на полгода. Военком, согласившись со мной, парировал тем, что это обстоятельство только отодвинет сроки призыва – не более и предложил подумать.
Вернувшись домой, я посоветовался с женой, и мы пришли к выводу, что не стоит ждать отсрочки, а жене необходимо немедленно увольняться и ехать домой. До сих пор уверен в том, что наше решение оказалось тогда самым верным. А что касается того, как расценить прожитые месяцы: называть их, как «Первый блин комом» или как-то иначе? Не знаю, не уверен.
Итак, на пороге стоял очередной этап жизни – срочная служба!..
Срочная служба
«А для тебя, родная,
Есть почта полевая…
Прощай, труба зовёт,
Солдаты, в поход!..»
Как меняются приоритеты с годами, с новыми поколениями людей, с изменением идеологии и политики государства! Ушедший в историю XX век – не исключение. Какой разброд и шатание в умах и сердцах людей! От «железного занавеса» СССР в 50-80-е до ничем не оправданного «пацифизма» Ельцинских либералов в «лихие» 90-е. Вседозволенность сердюковских «реформ», чуть не похоронившая обороноспособность страны, и отрезвляющий холодный ушат натовско-обамовских экономических и военных санкций, заставивший повернуться лицом к Армии…
Казалось бы, тяжелейший опыт нашей страны, те лишения, которые она испытала в прошлом веке, пройдя горнила четырёх войн и бесчисленного количества «малых» войн и военных конфликтов, - всё это должно бы уже на генном уровне откладываться в российском обществе, в понимании не только необходимости, но и святости воинской службы, а в головах чиновников – в постоянном поддержании обороноспособности страны на должном уровне.
За более чем столетнюю историю страны, при средней численности населения России 130 – 140 миллионов человек (1897 г. – 129 млн. чел.; 2012 г. – 143), она потеряла на полях сражений по оценкам наших историков (от Г.Кривошеева и Д.Волкогонова до А.Руцкого и Б.Соколова) от 15 до 30 миллионов своих воинов.
А что такое высокий воинский дух, понимание святости защиты своей земли, и, как результат, одержанные одна за другой победы - все мы наглядно наблюдаем на примере созданных регулярных воинских формирований Донецкой и Луганской народных республик.
Ещё 140 лет назад, в период царствования Императора Александра II, военным министром Д.А.Милютиным была разработана и проведена военная реформа, согласно которой была введена всеобщая воинская повинность, охватывающая всё мужское население страны и распространявшаяся на представителей всех национальностей России.
В начале XX века срок действительной службы в пехоте и пешей артиллерии составлял 3 года, в других родах сухопутных войск – 4 года, во флоте – 5 лет.
После окончания Великой Отечественной войны был принят закон о новых сроках службы: в Сухопутных войсках и ВВС – 3 года, ВМФ – 4 года, а в 1968 году его сократили до 2 и 3 лет соответственно, выпускникам же институтов, не получивших военной подготовки, - 1 год. С 2008 года срок службы, вне зависимости от рода войск и вида Вооружённых Сил составляет 1 год.
…12 ноября 1970 года.
На мандатной комиссии при военкомате в Североморске (а этот город, как известно, - база и главный штаб Северного Флота) я, на моё счастье, был определен не на флот, а в военные строители. И предстояло мне отслужить там один год, как получившему высшее образование.
Карантин я проходил в Школе сержантов при «Северовоенморстрое», где готовили младших специалистов для строительных частей. Отчасти мне повезло, что я не попал в плавсостав, в экипаж какого-нибудь корабля, где пришлось бы служить не год, а два (т.к. в те годы на флоте служили три года, вместо двух на суше). Но и служба военным строителем – это тоже был отнюдь не «подарок»! Объясню – почему.
1970 год был для армии, и её строительных частей по-особому переломным. Армия перешла на новую форму одежды: вместо повседневных гимнастерок старого (ещё военного) образца, с нагрудными карманами, были введены новые, с отложным воротником, нижними боковыми карманами и пришивными погонами. Парадная форма тоже резко отличалась от старой – жесткого, закрытого «под горло» глухого кителя со стоячим воротничком, пуговицами в два ряда, разрезом сзади на кителе и двумя пуговками на этом разрезе. Новая «парадка» была похожа на обычный хороший гражданский костюм, с отложными обшлагами, наличием рубашки с галстуком, а главное – брюками навыпуск, под ботинки (а не эти вечные сапоги – главный армейский символ и повод для вечных обидных насмешек).
Вторым новшеством, касающимся только строительных частей, был их перевод на армейскую систему. Ранее не было военно-строительных частей, а были некие полувоенные формирования, и служившие в них срочнослужащие назывались «строитель военного призыва». Они были одеты в солдатскую форму, но погон и знаков различия не носили.
А в 1970 году для них ввели звание «военный строитель – рядовой», одели на них солдатские погоны, ввели институт сержантов, а главное – их денежное довольствие приравняли к солдатскому – 3 руб. 80 коп. (до этого военные строители, получавшие, в отличие от обычных солдат и матросов, заработную плату – предмет особой зависти со стороны последних, ежемесячно половину её получали на руки, а вторую им зачисляли на книжку. Вот уж где были самоволки, пьянки со всеми вытекающими последствиями и вечной головной болью для командиров и начальников!).
И, наконец, третьим, самым неприятным новшеством было официально принятое решение о призыве в строительные части ребят после отбывания наказания за решеткой. В итоге, лично в той части, где мне пришлось прослужить почти год, бывших «зэков» было около половины личного состава. К этому надо прибавить еще то, что вообще традиционно в строительные части брали не самых образованных и «друживших с законом» на «гражданке» ребят. И, если приложить ко всему сказанному то, что мне ко дню призыва исполнилось уже 22 года, а вокруг были 18-летние мальчишки, то можно составить полную картину того, в каком военном сообществе я оказался в ноябре 1970 года.
Продолжение: