— Да что же это делается… — Людмила Петровна, сгорбившись, торопливо шагала по узкой тропинке, уводившей к старому домику Галины. — Снова, похоже, детей бросила!
Вечернее солнце лениво освещало окраину села, будто уже совсем потеряло к этому месту интерес. За спиной Людмилы развевался потёртый платок, а в руке она сжимала большую вязаную сумку: там были остатки супа, молоко и тёплые оладьи. Сама она давно не ела горячего толком, да и сил почти не оставалось, однако чувство тревоги подгоняло её вперёд быстрее, чем могла позволить больная спина.
В нескольких шагах уже виднелся покосившийся забор Галины, и из-за двери доносился прерывистый плач. Людмила толкнула калитку и заглянула во двор: никого. Скользнула вдоль фасада — окна тёмные, занавески смяты, сорванные с одной стороны. И тут плач зазвучал громче. Похоже, дети были внутри.
— Детки! — позвала она, нащупывая клямку. — Это я, тётя Люда, вы где?
В прихожей, освещённой лишь тусклым закатом, стояли трое перепуганных ребятишек, прижавшихся друг к другу. Самой старшей девочке, Лизе, едва исполнилось десять, среднему мальчику — лет шесть, а самой крохотной, Вале, ещё не стукнуло и четырёх. Все в грязных футболках, со сбитыми босыми коленками, глядят на гостью с надеждой.
— Галина… опять оставила? — тихо спросила Людмила.
Лиза, старшая посмелее , кивнула:
—Она сказала, уезжает в город к дяде Коле, вернётся не скоро. Денег не оставила, а мы уже два дня тут сами… — голос девочки дрогнул.
У Людмилы Петровны сжалось сердце. Как же так?.. Опять эти дети никому не нужны. Она быстро откупорила банку с супом и начала разливать по чашкам, без слов понимая, что сегодня им больше ждать неоткуда помощи. Дети мигом съели.
— Ну, идём со мной, что ли, — решительно скомандовала она, прижимая самую маленькую к себе. — У меня хоть топится печка, да и руки у меня на месте.
Вдруг Валя обхватила её за шею и замолчала. Лиза и Славик переглянулись, потом с мольбой посмотрели на Людмилу:
— Тётя Люда… не бросайте нас.
Говорить тут было нечего. Людмила подтолкнула их к выходу, и дети послушно потянулись за ней, цепочкой двигаясь по сгущающейся темноте к дому, который они называли «бабушкиным». Пусть и не бабушка она им на самом деле, а просто соседка — но по факту для них была куда роднее родной матери.
Людмила Петровна жила в этой деревне уже почти пятьдесят с лишним лет. Дважды выходила замуж, но счастья в браке так и не обрела. Первый её муж ушёл к другой — молодой и легкомысленной, оставив Людмилу в полном недоумении: «Что я сделала не так?» Второй оказался человеком мягким и добрым, но Людмила не могла родить ему детей — не получалось. В итоге она сама настояла на разводе, мол: «Найди себе женщину, которая родит тебе детей…»
И вот осталась Людмила Петровна одна в покосившейся избе на отшибе. Ни детей, ни внуков. Раньше соседка Галина ходила к ней за солью, за советом, а потом и вовсе стала «подкидывать» своих ребятишек, когда уезжала в город или к приятелю. Людмила ничего не имела против: хоть с чужими детьми согреет душу, раз своих не было. Так и жила: то кашу ребятишкам, то колыбельную, то грамотные слова о том, что в жизни бывает всякое…
Но Галина была словно ветер: сегодня здесь, завтра там. Говорили, что у неё трое детей от разных мужчин. Сама она не имела ни одного постоянного заработка. То подрабатывала в городе официанткой, то бросала всё и, соблазнённая очередной «яркой жизнью», уезжала с любовником на новую квартиру. А дети оставались: «Ничего, Люда приглядит».
Раньше Галина хоть как-то возвращалась, привозила кое-что из еды, бросала ребятам по старому телефону, а потом смывалась. Но сейчас случилось странное: по деревне поползли слухи, что Галина вообще не собирается больше появляться, потому как новый мужчина, Николай, не хочет её детей. А сами дети-то кому нужны?
И вот теперь Людмила Петровна, словно в водоворот, была втянута в чужую драму. Да и драмой ли назовёшь — скорее, трагедией для этих малышей.
С той самой ночи дети фактически остались жить у Людмилы. Соседи поначалу ахали: «Да как же так, а вдруг Галина завтра вернётся?» Но дни шли, неделя сменяла неделю — Галина не появлялась. Людмила приписала детей к себе, благо местная администрация была в курсе её доброты, и никто не спешил звонить в опеку. Все думали: «Может, мать одумается?»
— Детки, ну давайте хотя бы уроки проверим, — проворчала Людмила, когда застала Лизу за книжкой, а Славика — за рисованием в тетради. — Учительница звонила: ты, Лизонька, не ходила в школу целую неделю, да?
— Так нет одежды у меня чистой, — виновато пожаловалась девочка. — И мама не привезла ничего, я в старой ходила, а она совсем порвалась…
Людмила вздохнула. Деньги-то тоже не бесконечные. Ничего, попробует наладить: сошьёт, заштопает. Хоть как-то.
Старые односельчане, завидя, как Людмила тащит авоську с продуктами и бредёт в сопровождении трёх ребятишек, лишь качали головами. Но осуждать её не смели: знали, что она человек сердобольный и жить не может, когда дети голодные. Так проходил месяц за месяцем, и Людмила начинала замечать, что, хоть ей тяжело, она будто просыпается к жизни: в доме шум, веселье, хлопоты приятные. А в глазах детей — благодарность.
Как-то неожиданно на пороге показалась Галина, вымотанная и заплаканная. На лице — фингал, синяк широкий на щеке. Людмила как увидела, схватилась за сердце:
— Да что ж это с тобой, Галя?!
— Да… — выдавила та. — Николай поначалу обещал мне райскую жизнь, а потом начал меня бить. Да ещё выяснилось, что я… больше не смогу иметь детей. Врач сказал, что от побоев всё осложнилось.
Людмила тяжело сглотнула, глядя на Галину, не зная, что сказать: жалость к ней боролась с яростью за брошенных детей. А сама Галина пробормотала:
— У меня просьба… присмотри ещё за ними, пока я не обустроюсь. Я нашла комнату в городе, но там нельзя с детьми…
Тут дети, услышав знакомый голос матери, выбежали из спальни. Валя бросилась к Гале, обхватила её ноги:
— Мамочка, ты вернулась?!
Но Галина не ответила лаской, а как-то холодно погладила дочь по голове, будто сквозь силу.
— Не могу сейчас их забрать, Люд, понимаешь? Мне нужно ещё время!
Людмила нахмурилась:
— Галина, какое тебе «ещё»?! Ты уже пропала на три года! Я детей поднимала, лечила их простуды, с учителями говорила, а ты…
Но тут, услышала она тихое всхлипывание Лизы, глянула в заплаканные глаза Славика — и сникла. Неужели выгонять их с матерью?
— Ты опять сбежишь? — тихо спросила Людмила.
— Ну… да, — печально кивнула Галина, — но потом вернусь! Честно, обещаю…
Дети умоляюще тянули руки к Людмиле, боясь, что сейчас их снова заберут в неизвестность. И старушка поняла: откажись она, и маленькие сердца вновь разобьются о равнодушие родной матери. Спорить не было сил. Она кивнула: «Ладно, пусть остаются».
Галина быстро сорвалась с места и исчезла, словно боясь, что передумает. А Людмила, обнимая маленькую Валю, прошептала:
— Ну что ж, детки… остаёмся с вами семьёй, а как иначе?
Прошло ещё несколько лет. Людмила Петровна уже старела на глазах, да и здоровье стало сдавать. У неё появились боли в груди, одышка. Однажды ночью она не смогла подняться с кровати. Лиза, уже подросток, кинулась к Вале:
— Зови кого-нибудь, у бабушки (так дети её давно называли) плохо с сердцем!
Узнав о случившемся, в село приехала новая фельдшер — молодая Маша. Сама из города, но решила начать практику в деревне и показать, что женщина может всего добиться, если захочет. Она мерила давление Людмиле, слушала тихий стон старушки и спрашивала детей:
— А где ваша мама? Почему за вами ухаживает посторонний человек?
Лиза тихо поведала всю историю. Маша нахмурилась: в её глазах вспыхнуло что-то похожее на праведный гнев. Но, вместо нравоучений, она посоветовалась с районной больницей, срочно вызвала скорую. Людмилу забрали в районный центр, а дети поехали с Машей, на заднем сиденье. Снова менять «пристанище», снова — неизвестность…
В больнице выяснилось, что Людмиле нужна операция. Дети были напуганы: куда идти? Маша, посмотрев на них, только сжала кулаки и отозвала водителя «скорой», парня по имени Костя, с которым когда-то уже была на выездах:
— Кость, слушай… Я не могу бросить этих ребят. Людмила ляжет на операцию, а потом ещё восстановление. Кто их заберёт?
Костя пожал плечами:
— Ну, есть же учреждения… приют…
— Нет! Они уже повидали горя, да и старшую не поместят в одно место с мелкими. Да и вообще, их никто не бросал — они как родные для Людмилы. Я… заберу их к себе, пока бабушка не поправится.
Он изумлённо посмотрел на Машу, но, увидев её решительность, только тихо проговорил:
— Ты добрая, Маша. Но потянешь ли ты одна такую ответственность?
— Если придётся — да. Не могу же я подвести эту семью.
Так дети в очередной раз поменяли место жительства. Сначала всё выглядело странно: Маша жила на съёмной квартире в районном посёлке, спала на раскладном диване. Но она устроила “перестановку”, раздобыла раскладушки для детей, свозила их в магазин и прикупила тёплые вещи. О своих расходах не жалела, говорила лишь: «Я из детдома сама, знаю, каково это, когда тебя бросают».
Костя, оказавшийся не только водителем, но и просто порядочным мужчиной, время от времени заходил помочь закупиться продуктами. А там у них с Машей закрутились чувства. Дети видели, как они перекидываются взглядами, но лишь радовались: в доме теперь запах уюта, да и новая «мама Маша» была к ним добра.
Вскоре Людмилу успешно прооперировали, хотя врачи говорили, что восстановление будет долгим. Дети навестили её в больнице вместе с Машей и Костей — старушка плакала, увидев, как они подросли, какие ухоженные. Маша пообещала:
— Не волнуйтесь, пока вы не встанете на ноги, ребята поживут со мной. А там решим, как всем быть лучше.
Людмила кивала, утирая слёзы. «Спасибо, Господи, что нашлись такие люди…»
А потом жизнь завертелась: Маша с Костей решили пожениться, да обустроить собственный дом. Дети стали звать Машу «мамой», хотя никогда не забывали, кто их первая спасительница. Старшая, Лиза, писала Людмиле письма, пока та лежала на реабилитации: «Мы с Машей хотим, чтобы когда вы поправитесь, вы жили рядом. Ведь вы наша настоящая бабушка!»
Тем временем и Галина мелькнула на горизонте: приехала в деревню (вся помятая, побитая временем и Николаем), пыталась кричать, что заберёт своих детей. Но когда узнала, что у Маши уже все документы почти оформлены для опеки, и что сами дети считают Галю чужой, а Людмилу — ближе родной бабушки, Галина сорвалась в слёзы. В какой-то ярости обвинила Людмилу:
— Ты украла у меня детей! Что за подлость!
Людмила Петровна, уже немного окрепшая после операции, прямо на улице ответила, сжимая трость в руке:
— Иди, Галина, куда шла. Ты сама бросила их! Что ж ты теперь хочешь?..
Галина, видя холод в глазах Людмилы и полное неприятие детей, сняла свои потрёпанные туфли, швырнула их в сторону забора и исчезла. Никто её больше не видел в селе.
Прошло пятнадцать лет. За это время в новой семье Маши и Кости появились и родные дети, и приёмные, все жили под одной крышей. Лиза стала учительницей в местной школе, Славик пошёл в техникум учиться на ветеринара, а Валя… та вышла замуж первой из троицы и на празднике собрались все родные.
Людмила Петровна сидела во главе большого стола в тесной гостиной, окружённая улыбающимися лицами. В свои с лишком семьдесят лет она выглядела хрупкой, но счастливой: ведь вокруг неё были «её» дети и внуки, а в глазах сверкали слёзы радости.
И вдруг на пороге появилась Галина — постаревшая, худощавая. Она взглянула на своих выросших ребят и, прикусив губу, зло процедила:
— Ну, Людочка, да ты и вправду подменила им мать!
В ответ Людмила Петровна подняла трость:
— Уходи, Галя. Нечего тебе тут делать!
Взгляд матери скользнул по взрослым лицам её детей, по счастливому семейному столу, и она, глухо всхлипнув, выбежала обратно в дождь. Больше её не видели.
Вечер продолжался. Под тёплым светом лампы, в тесноте, но не в обиде, все смеялись, шутили, поднимали тосты за Валю, за новую жизнь, за Людмилу Петровну, которая нашла своё счастье в чужих детях. А сама старушка тихо повторяла сквозь слёзы:
— Господи, как я рада, что вы у меня есть…
ПРИСОЕДИНЯЙСЯ НА НАШ ТЕЛЕГРАМ-КАНАЛ.
Понравился вам рассказ? Тогда поставьте лайк и подпишитесь на наш канал, чтобы не пропустить новые интересные истории из жизни.