Сорок лет назад такое было невозможно даже представить, не то, что пережить. Такое не могло произойти ни с кем, кроме персонажа истории, за которую автора подняли бы на смех.
Тем не менее, что-то же со мной происходило. Именно со мной, и как раз тогда – морок лет назад, закадровым голосом произнес Демьяненко, наслаждаясь безлюдьем. Кроме него в кафе не было ни души. Изредка внизу щелкала касса и звучало восточное имя слуги. А в верхнем зале было пусто, как когда-то, по рабочим дням, пустовали, даже пугали своей безлюдностью самые модные заведения, куда к вечеру будет не попасть.
Самые модные, повторил Демьяненко, глядя на свои ботинки, один из которых протекал, несмотря на новизну фасона.
Демьяненко грешил на боковую молнию. Это устройство казалось ему идиотским излишеством. Если оно придумано, чтобы владелец не смог повеситься на шнурках, зачем тогда оставлять шнурки. Их тоже можно заменить муляжом – для полного безумия. В одном рассказе преступник разоружает шерифа, угрожая «пистолетом», который он вылепил из мыла.
В другом детективе частный сыщик тычет в спину грабителю курительную трубку, и тот бросает оружие, приняв её за ствол пистолета. Ну нельзя забывать, как ослепляет брызгалкой мима-контрабандиста конопатый американский турист.
Как же – «Попутного ветра, «Синяя птица», - поежился Демьяненко, глядя в пустую тарелку так, словно её можно отодвинуть взглядом. Он уже забыл, что в ней было, хотя прошло каких-то пятнадцать минут. Зато он прекрасно помнил и погоду, и фасад старомодного кинотеатра в центре республиканской столицы, куда занесли его сердечные дела.
Уже не попасть... Расслабился Демьяненко и отпихнул носком ботинка путеводный сказочный клубок.
К чему я только что всё это перечислил, произнес он вполголоса, и тут же добавил томным закадровым голосом: как будто мне поручили написать фельетон о шаблонах буржуазного кинематографа.
Ему не хотелось всматриваться в картинку из прошлого, но она уже заслонила реальность, послышался щебет птиц, и та особая свежесть, какая бывает в апреле после короткого дневного дождя. Крупные виноградины дождевых капель на досках скамьи, часть которых уже смахнула платком его спутница.
Платок, снятый утром при нем с трубы в санузле, был перепачкан тушью для ресниц.
Сквер перед кинотеатром был овальной формы. Скамейка, та, что напротив, была свободна. До сеанса оставалось минут двадцать. Видимо фильм не пользовался успехом, несмотря на производство США.
Впереди были целые сутки, но ему почему-то казалось, если фильм окажется слишком длинным, он опоздает на поезд, даже если тот отбывает в девять вечера завтра.
Спутница начала хвалить рукопись романа, чей автор предлагает ей уехать вместе с ним, будучи уверен, что после публикации на Западе его точно отпустят.
Демьяненко искоса поглядывал на спутницу. Одежда, дорогая и опрятная, сидела на ней как на иностранке, вернее, как на играющей иностранку актрисе, которую за умение это делать, есть кому одевать…
Демьяненко не решился продолжить скабрезную мысль. Сколько бы не было лет впереди, а сальности делают человека старше, то есть слабее. С некоторых пор он стал замечать и это.
За несколько лет бессмысленной, но и бесперебойной страсти он ни разу не поинтересовался, кто помогает ей обновлять гардероб, шагая в ногу с модой в хорошей обуви по сезону.
Состоятельный господин-товарищ, или бабушка, узнающая во внучке себя в молодости.
Молодость начинала выдыхаться. Изящество спутницы оборачивалось хрупкостью, за которой маячила преждевременная дряхлость – массовый недуг нашего поколения.
Демьяненко увидел себя покидающим кинозал под руку со старухой, и очнулся. Ему показалось, что он слышит звонок в фойе кинотеатра. Два зеленых билетика выросли до размера железнодорожных, но он был рад, что уедет один.
Над рядами откидных стульев парил лирообразный балкон, как они выяснили у билетера, недоступный. Зал был заполнен на треть. «Новости дня» они просидели, зажмурив глаза.
Американский фильм начался совсем не по-американски. На скамейке в парке сидели три старика, возможно их играли знаменитые в прошлом актеры, но все трое были безнадежно стары. Один из них чем-то кормил голубей, а двое других говорили, что голуби переносят заразу. «Крылатыми крысами» их в ту пору еще никто не называл.
Затронув «крылатых крыс», Демьяненко встрепенулся как пассажир в зале ожидания. Снизу прозвучало уже знакомое ему восточное имя. Заканчивалось оно, правда, на гласную букву, как в романах Дюма.
А тот писатель так никуда и не уехал. Рукастый тип. Работал – зимой в городе, с весны до осени шабашничал. Потом, уже в перестройку, с ним что-то случилось.
Что-то случилось, повторил Демьяненко, фиксируя неприятную тяжесть в животе. Последние полгода он худел подозрительно быстро, с надеждой глядя на шкалу домашних весов – миновало или продолжается.
В середине картины, он это помнил точно, один старик умирал. Остальные выходили сухими из воды. Спутница смотрела с азартом, вероятно обдумывая комментарий.
Выйдя сквозь боковую дверь на улицу, Демьяненко ужаснулся сходству овального сквера с тем местом, где кормил голубей на экране пожилой американский артист.
Демьяненко очень захотелось ополоснуть лицо холодной и теплой водой поочередно. Он давно приметил белую дверь в левом конце зала, с массивным золотым набалдашником вместо ручки – совмещенный туалет.
Скорыми шагами он проник внутрь и, не оглядываясь, склонился над раковиной, прижимая к глазам обе ладони.
Когда ему полегчало, он увидел другую дверь, так же приоткрытую как та, что служила главным ходом, метнулся в кабину и заперся изнутри. Спустив воду, Демьяненко выскочил с одним желанием, скорее оказаться за дверью, а потом на улице.
К своему ужасу, он оказался не в зале, где висели его пальто и шапка, а в точной копии той кабины, откуда он только что вырвался. Даже музыка, назойливая, но невнятная, играла та же самая. Демьяненко машинально проверил застежку на брюках.
Куда же делся выход, вполне серьезно подумал он, безнадежно теряя связь с реальностью. Распахнув дверь рывком, он, вместо могил, болот или зарослей, увидел раковину, зеркало и всё тот же зал на втором этаже за порогом основной двери, которую он оставил открытой.
Кабины-близнецы! – вздохнул Демьяненко. – Я просто не запомнил, в какую дверь мне надо выходить.
Но за столиком уже было пусто.