В 1840 году Мари Лафарж – самая известная женщина во Франции. Всё, что было с ней связано, широко освещалось в прессе. Газеты перепечатывали её письма, адресованные мужу, которые раскрывали интимные подробности их супружеских отношений. На пике славы она получала 6 000 писем в неделю от поклонников. Молодые женщины присылали ей подарки и цветы, мужчины предлагали деньги и просили её руки.
Мари, не красавица, но хрупкая и утонченная молодая женщина с пленительными темными глазами, обвинялась в отравлении мужа мышьяком. Тот факт, что её судили за убийство мужа, только усиливал её привлекательность. Скандал с предполагаемой отравительницей разделил страну на два лагеря – одни жалели и всячески сочувствовали Мари, другие жаждали её крови. Утверждали даже, что в честь неё случались дуэли. Среди сторонников Мари – интеллектуалы, как Александр Дюма и Жорж Санд, которые считали, что презумпция вины имеет приоритет над противоречивостью доказательств.
Портрет Мари
Мари-Фортюне Каппель родилась в Париже в семье барона Антуана Лорана Каппеля, артиллерийского офицера, и Каролины Фортюне Коллар (дочери депутата от департамента Эна). Она выросла в семейном замке в Виллер-Элон (департамент Эна) и получила хорошее образование. Отец случайно погиб во время охоты, когда Мари было 12 лет. Мать повторно вышла замуж, но умерла семь лет спустя. Опекунство над Мари, когда ей было 18, взяла тётя по материнской линии, Луиза Мадлен Фелиси Коллар, жена барона Поля Гара, директора Банка Франции. Опекуны поместили Мари в пансион для благородных девиц.
В 23 года Мари оставалась слишком наивной в отношении того, какого мужа ей следует ожидать. Как считали тётя и дядя, ей давно было пора выйти замуж. Но она отклоняла предложения руки и сердца вполне подходящих кандидатов из-за своих причудливых представлений о том, что была аристократкой.
Согласно семейной традиции её двоюродная бабушка по материнской линии была плодом любовной связи между графиней де Жанлис и Луи Филиппом Жозефом, герцогом Орлеанским, известным как Филипп Эгалите, отцом нынешнего короля Луи-Филиппа. Мари очень гордилась своим предполагаемым благороднейшим происхождением. Она мечтала о волнующей судьбе в огромном особняке, салоне, который будут посещать прекрасные умы того времени, о богатом и элегантном муже.
Она питала надежду обручиться с графом Шарлем Шарпантье, сыном генерала Анри Франсуа Мари Шарпантье, который проживал в замке в Уаньи-ан-Валуа, по соседству с Виллер-Элон. Однако сам граф не воспринимал этот союз серьёзно.
Мари познакомилась с молодым буржуа Дени Гюйо, с которым поддерживала чисто эпистолярный роман. Дени Гюйо не торопился жениться и дядя настоял, чтобы она прекратила эти отношения. Узнав об аресте и осуждении Мари, Дени покончил с собой.
Свадьба и разочарование
Дядюшка взял на себя задачу найти ей подходящего мужа, кого-то с приличным доходом и положением, и обратился к брачному посреднику. Нашелся только один кандидат – двадцативосьмилетний Шарль Пуш-Лафарж, буржуа из Корреза, который находился в деловой поездке в Париже. Чтобы не унижать Мари, дядя притворился, что случайно натолкнулся на «завидного» жениха, представленного как старый знакомый, когда находился с племянницей в Опере, и пригласил его на обед.
Отец Шарля, мировой судья из Вижуа, выкупил большую часть поместья, превращенного из бывшего мужского монастыря картезианского ордена Ле-Гландье, в Бессаке (Коррез), где находилась литейная мастерская. Испытывая серьезные финансовые затруднения, Шарль Лафарж нанял брачного агента, чтобы найти себе жену с приличным состоянием, как способ выплатить долги и поправить литейный бизнес, который находился на грани банкротства. Хотя Мари была не богата, приданого в 80 000 франков было достаточно. Чтобы показаться привлекательным в её глазах, он преувеличил свою собственность и доход. Он представился фабрикантом с 300 000 франков дохода в год и поместьем стоимостью 200 000 франков, что вполне соответствовало требованиям Мари. Шарль показал Мари акварельный рисунок поместья – древний монастырь, основанный в начале 13 века.
Эмма Понтье, двоюродная сестра Шарля Лафаржа, сообщала, что его сложное финансовое положение было известно всей стране: «Он пробовал взять новый кредит, заключить денежный брак или никогда не возвращаться».
Мари он не понравился. Это был мужчина крепкого телосложения, несимпатичный, хамоватый, неотёсанный. Однако подталкиваемая дядей и тётей, которые жаждали поскорее сбыть её с рук, Мари спустя четыре дня приняла его как своего жениха. Девушка успокаивала себя – выйдя за него замуж, она обретала свободу и становилась хозяйкой великолепного поместья. Только с выгодным браком она могла, наконец, высоко держать голову, чувствовать себя равной тем аристократкам и богатым наследницам, с которыми училась в пансионе, а не бедной родственницей, каковой она чувствовала себя.
Мари написала подруге: «Дорогая, я хочу сообщить тебе замечательную новость, которая тебя удивит, но меня удивляет еще больше. Наконец-то я, такая требовательная, размышляющая о плохих сторонах вещей, выхожу замуж и отправляюсь в путь! Я ему нравлюсь, он мне не нравится...».
Мари и Шарль поженились в Париже 10 августа 1839 года и на следующий день ранним утром отправились в Бессак. На завтрак в карете Шарль разорвал и съел жареного цыпленка, вытер руки о брюки, а затем запил его целой бутылкой бордо. Это вызвало отвращение у Мари. Путешествие на юг занимало несколько дней с ночёвками в придорожных гостиницах. Мари была измотана поездкой и умоляла мужа отложить на время физические отношения. С неохотой он согласился.
Когда 15 августа пара приехала на место, каково же было разочарование Мари, когда она увидела свой новый дом и его окрестности. Вместо очаровательного особняка она обнаружила полуразрушенный, сырой дом, кишащий крысами, в котором, по мнению местных крестьян, обитали привидения. Фабрика, обеспечивавшая, по словам Шарля, его процветание, представляла собой не что иное, как руины. Новых родственников Мари нашла грубыми и невоспитанными, немногим лучше крестьян.
В отчаянии Мари закрылась в комнате и написала мужу письмо, в котором умоляла освободить её от брака, предлагала оставить себе её приданое, но только отпустить вернуться в свою семью. Она придумала мужчину, в которого якобы была влюблена, писала, что он последовал за ней и ждал её. Более того, она призналась, что у неё есть мышьяк, и она скорее отравится, чем останется замужем.
Завещания, крысы и заварные булочки
Шарль воспринял угрозы жены всерьёз. При посредничестве своего друга ему всё же удалось убедить её остаться на определённых условиях – поместье восстановят, у Мари будет пианино, лошадь и подписка на парижские газеты. Он пообещал не принуждать её к плотским отношениям до тех пор, пока Мари сама не почувствует себя готовой к полноценному браку.
В течение следующих нескольких месяцев рабочие ремонтировали и восстанавливали Гландье, Мари ездила верхом на своей новой кобыле, наносила визиты в округе. Её письма к родственникам носили позитивный тон. Со стороны действительно казалось, что их брак имеет шанс на успех. Мари даже стала писать любовные записки мужу.
В какой-то момент Мари почувствовала себя плохо и решила составить завещание в пользу мужа. Шарль последовал примеру, и сделал её наследницей своего имущества. Но Шарль, верный себе, обманул Мари. Он сразу же составил ещё одно завещание, аннулируя первое. В обновлённой версии имущество он завещал в пользу матери и сестры.
В ноябре 1839 года Шарль уехал в Париж в деловую поездку, чтобы попытаться решить финансовые проблемы, оформить патент на разработанный им процесс, позволяющий снизить затраты на нагрев при производстве железа.
Поскольку дом страдал от нашествия грызунов, Мари написала письмо аптекарю в Юзерше, в котором заказывала мышьяк. Она приказала слугам сделать пасту из отравы и набить ею все уголки и щели в доме. Хотя это не очень помогло, крысы оказались умнее и спустя несколько недель продолжали бегать по дому.
Отношения между супругами улучшились до такой степени, что они обменивались нежными письмами. Мари прислала Шарлю свой портрет, написанный во время его долгого отсутствия. Вместе с портретом она отправила мужу профитроли, чтобы напомнить ему о доме. После четырехдневного путешествия в дилижансе 18 декабря 1839 года выпечка, приготовленная из непастеризованного молока, прибыла в пункт назначения. Съев булочку, Шарль почувствовал себя плохо, и следующий день провёл в постели, испытывая боль в желудке. Полагая, что булочки испортились в дороге, он выбросил их.
Таинственная болезнь Шарля
Шарль не смог найти необходимые инвестиции в Париже, 3 января 1840 года он вернулся домой. Хуже того, он все еще страдал от боли в желудке и мигрени и вынужден был оставаться в постели. Мари старалась лечить его, давая ему гоголь-моголь. В то же время она снова заказала у аптекаря крысиный яд.
Через несколько дней состояние Шарля серьёзно ухудшилось с такими симптомами как сильные судороги, рвота, обезвоживание. Семейный врач решил, что у него, скорее всего, холера. Мари утверждала, что умоляла родственников послать за другим врачом, но они сначала отказывались. 11 января одна из родственниц Шарля видела, как она размешивала белый порошок в гоголь-моголь. Мари сказала, что это гуммиарабик, средство от боли в животе. Шарль отказался съесть блюдо, и его отнесли доктору, который заявил, что осадок – это известь или яичный белок.
Наконец, у семьи не осталось иного выбора кроме как послать за другим врачом. Он успел только сказать, что подозревает отравление, но было слишком поздно. Шарль умер в мучительных страданиях через одиннадцать дней после возвращения, в 6 утра 14 января 1840 года.
Подозрительная смерть
Один из слуг, Дени Барбье, бывший мелкий мошенник, привезённый Шарлем из Парижа, который приобретал мышьяк в аптеке по заказу Мари, первым выдвинул версию об отравлении. Родные Шарля принялись собирать доказательства. Мать повсюду распускала слух, что невестка отравила сына.
Мари, не подозревая об этом, посетила адвоката, который составил завещания, и обнаружила, что Шарль обманул её, лишив наследства. Лафаржи обратились к мировому судье из Брив-ла-Гайарда с просьбой расследовать дело. Особый интерес для мирового судьи представляла покупка Мари мышьяка – один раз перед отправкой выпечки в Париж и второй раз сразу после возвращения Шарля домой.
Следственный судья и королевский прокурор из Брив-ла-Гайарда отправились в Гландье, где изъяли порошки и контейнеры с едой и напитками, которые подавали покойному. Перед похоронами семейный врач провел вскрытие. Он удалил внутренности и жидкости, обнаруженные в желудке, и поместил их в банки и отправил в аптеку в Брив-ла-Гайарде. Аптекари использовали метод, разработанный доктором Христианом Фридрихом Самуэлем Ганеманом (изобретателем гомеопатии), – органические вещества, подвергающиеся действию сероводорода. Если появляется желтоватый осадок, это означает, что присутствует мышьяк. Заключение экспертов было однозначным – гоголь-моголь, желудок покойного и находившаяся там жидкость содержат мышьяковистую кислоту.
Дело о пропавших бриллиантах
23 января 1840 года Мари арестовали и транспортировали в следственный изолятор в Брив-ла-Гайарде. 31 января комиссар полиции Парижа провёл обыск в комнате в отеле, где останавливался Шарль Лафарж, с целью поиска возможных фрагментов выпечки. Ничего не было найдено, но обслуживающий в отеле подтвердил, что Лафарж получал посылку и отметил, что на следующий день он чувствовал себя плохо.
До суда по делу об убийстве Мари испытала еще один удар. В начале февраля граф Рауль де Леото обвинил Мари в краже бриллиантов, принадлежащих его супруге, Мари де Николаи, дочери высокопоставленного государственного служащего, мэра Они, Сципиона де Николаи. Они поженились в 1838 году и в своём шато Бюзаньи (в Они) устраивали великолепные приёмы, на которых графиня с гордостью демонстрировала роскошное бриллиантовое ожерелье до того дня, пока оно не пропало! В краже подозревали слуг, но после того как арестовали Мари у графини не осталось сомнений кто это сделал. Мари посещала её незадолго до своей свадьбы (она училась с Мари де Николаи в пансионе благородных девиц). В Гландье провели обыск, и бриллианты обнаружили в стене комнаты Мари.
Суд начался 9 июля 1840 года, через девять дней присяжные признали её виновной, приговорив к двум годам тюремного заключения. В своей автобиографии Мари утверждала, что графиня отдала ей ожерелье на хранение (якобы это был подарок от любовника, и она боялась, что муж его найдет).
Судебное разбирательство по делу Лафаржа
Судебный процесс по делу об убийстве начался 3 сентября 1840 года. Суд присяжных в Тюле был полон зрителей и журналистов. Допрошено 150 свидетелей. Случай сложный, учитывая, что судебная медицина находилась в зачаточном состоянии.
Семья Мари наняла отличную команду защиты, и сама девушка держалась достойно на протяжении всего процесса. Её защищали четыре известных адвоката. Суд услышал о сложных отношениях пары, о том, как они познакомились, об ужасе Мари, который она испытала, оказавшись в захудалом доме, кишащем крысами. Обвинение озвучило письмо Мари Шарлю, написанное в первую ночь, в котором она угрожала убить себя мышьяком. Доказательства покупки маньяка Мари незадолго до приступов болезни Шарля представили вниманию суда, но основная направленность обвинения была связана с наличием яда в организме усопшего.
Адвокат выразил сомнение в компетентности аптекарей из Брив-ла-Гайарда. Для дополнительной информации он предварительно написал Матьё Жозефу Орфила, профессору судебной медицины и «принцу» токсикологии. Для обнаружения яда он использовал пробу Марша, которая заключается в нагревании органического вещества в пробирке. В 1836 году, всего за четыре года до дела Лафаржа, шотландский ученый Джеймс Марш разработал тест, позволявший не только установить наличие мышьяка, но и его количество (на стенках пробирки образуется характерное кольцо с яркими отблесками). Адвокат зачитал письмо Орфила в суде и пробу Марша сразу же поручили провести трем лиможским фармацевтам.
6 сентября они представили доклад, в котором говорилось, что «вещества и жидкости, обработанные новейшими методами и в частности пробой Марша, не дали ни малейшего металлического пятна и, следовательно, эти материалы не содержат ни малейшей частицы мышьяка».
Экспертные бои
Из-за заметных разногласий между двумя экспертными мнениями обвинение настояло на проведении дополнительных тестов. Для этого провели эксгумацию тела Шарля Лафаржа. Печень, кишки, мочевой пузырь, около килограмма мышечной плоти из левого бедра, кусок савана и горсть земли рядом с гробом были проанализированы аптекарями в соседней с залом суда комнате.
9 сентября эксперты огласили результаты своего исследования – мышьяка в организме Лафаржа нет. С другой стороны, они обнаружили какое-то его количество в стакане, в гоголь-моголе, в коробке, которая была изъята у Мари.
Было решено вызвать в суд из Парижа Матьё Орфила. Он прибыл в Тюль 13 сентября. Вместе со своими помощниками он немедленно приступил к анализу. На следующий день его выступление на слушании привело к новому повороту событий. В теле Лафаржа содержался мышьяк, и его количество превышало ту часть, которая естественным образом присутствует в организме человека. Хотя обнаруженная доза была минимальной, Орфила сказал, что мышьяк не мог появиться естественным путем или стать результатом перекрестного загрязнения образца. Другими словами, Шарль Лафарж был отравлен.
Ни разу в ходе судебного разбирательства не упоминалась возможность пищевого отравления. Профитроли путешествовали четыре дня, прежде чем Шарль их «попробовал» (пастеризация молока и масла еще не была изобретена). Упоминали симптомы брюшного тифа (но диагноз еще не был известен).
Для Мари все было кончено. Мадам Лафарж была признана виновной в убийстве и получила смертный приговор, который заменили пожизненным заключением. Перед окончанием процесса адвокаты телеграфировали Франсуа-Венсану Распаю, который часто спорил с Орфила как по научным, так и по политическим вопросам (один – консерватор, другой – ярый республиканец).
Распай прибыл слишком поздно, после вынесения приговора. Тем не менее, его уполномочили провести новые анализы. Количество мышьяка, которое обнаружил Распай, было слишком мало, чтобы дать заключение, что имело место отравление, но оно могло происходить из химических реагентов, которые Орфила использовал для своих исследований. Распай заявил по этому поводу: «Обнаружен ли в организме Лафаржа мышьяк? Но мы найдем его повсюду, даже в кресле председателя суда».
Споры продолжались. Хотя проба Марша, выполненная Орфила, публично приветствовалось как оправдание судебной экспертизы, Распай и его союзники утверждали, что этот анализ был некорректным и Мари Лафарж невиновна.
Приговор и годы в тюрьме
Измученная Мари, едва державшаяся на ногах, до последнего момента заявляла о своей невиновности. 19 сентября, на шестнадцатом слушании она потеряла сознание. Большинством голосов Мари Лафарж была признана виновной. Её приговорили к пожизненному заключению с каторжными работами и первоначально отправили в исправительную колонию Тулона. Кассационный суд отклонил апелляцию.
В дело вмешался король, и наказание поменяли на пожизненное заключение без каторжных работ. Мари перевели в тюрьму в Монпелье. В тюрьме здоровье молодой женщины сильно пошатнулось. В 1848 году четыре профессора медицины потребовали её освобождения, что санкционировал министр внутренних дел. Но только в феврале 1851 года её перевели в пансион для больных в Сен-Реми-де-Прованс.
В июне 1852 года, страдая от туберкулеза, Мари была помилована президентом Луи-Наполеоном Бонапартом. Последние месяцы жизни она жила в небольшом курортном городке с термальными источниками, Орнолак-Юсса-ле-Бен. Она умерла 7 сентября 1852 года.
Находясь в тюрьме, Мари вела дневник «Тюремные часы», в котором рассуждала о проблемах в браке, но рассказывала, что пыталась их преодолеть, несмотря на враждебное отношение родственников мужа, о том, как ухаживала за мужем во время его болезни, об изоляции, недоверии, подозрениях, которые обрушились на неё.
Резонанс
После вынесения вердикта её сторонники громко заявляли, что имело место судебная ошибка, основанная на неправильных анализах. Её предполагаемое родство с королём Луи-Филиппом I еще больше поляризовало дебаты. Это был беспокойный период в истории Франции, когда республиканские оппоненты ухватились за возможность дискредитировать королевскую семью через её связь с отравительницей мужа.
Доротея Саган в своих мемуарах писала: «Тем лучше для её родственников, если она невиновна в преступлении, но признаюсь, что, учитывая дискуссию между первым и вторым экспертами, эти огромные закупки мышьяка и, главное, столь внезапный переход от ужасного отвращения к чрезмерной нежности к мужу, она всегда останется для меня достаточно подозрительной…
Вчера вечером в салоне только и разговоров, что о мадам Лафарж… как и везде, мнения сильно разделились. Те, кто считает её невиновной, говорят, что муж умер не от отравления, а от употребления шпанской мушки … именно этому мы должны приписать быструю перемену в настроении его жены. Те, кто упорно считает её виновной, говорят, что лучше верить первым экспертам, работавшим со свежими материалами, чем тем, кто анализировал неполные, разложившиеся фрагменты. Они опираются на дурные наклонности обвиняемой, доказанные вчера на примере её письма, на привычку лгать и комедиантствовать, на дурную репутацию с ранней юности, на то, как поспешно семья выдала её замуж, чтобы избавиться от нее, вплоть до обращения в брачное бюро.
Она внучатая племянница Памелы Брюлар де Силлери, дочери мадам де Жанлис и герцога Орлеанского, отца нынешнего короля Франции. Именно этому родству мы приписываем столь большой интерес, проявленный к мадам Лафарж в Тюильри».
Один из адвокатов Мари Каппель не прекращал ухаживать за её могилой до самой своей смерти, в течение тридцати лет. После его смерти за могилой ухаживала жена Поля Гранье де Кассаньяка (политика и журналиста), которой он завещал это делать: «Сердец, верящих в невиновность Мари Каппель, становится все меньше. Поскольку ты одна из них, пообещай мне позаботиться о могиле, когда я умру... эта мысль пойдет мне на пользу».
И сегодня сомнения относительно её вины остаются. В 2009 году была создана ассоциация «Круг Мари Каппель – Мари Лафарж», которая сохраняет память о ней, участвуя в конференциях, выставках и кинопоказах, посвященных этому делу. Ассоциация предпринимает попытки пересмотра дела Лафаржа после обнаружения в 2011 году в Брив-ла-Гайарде 52 документов касательно судебного процесса, в котором замешана семья Лафарж, в частности, Аделаида, мать Шарля.
По мнению многих специалистов по криминальной истории, дело Лафаржа – одна из величайших юридических загадок. В 1978 году проведённое расследование пришло к выводу, что Шарль Лафарж умер от брюшного тифа, вызываемый тифоидной сальмонеллой (бактерией, которая в то время была не идентифицирована). В 1980 году профессор Пьер Лепин предложил несколько другую гипотезу – паратиф, возникающий после пищевого отравления.
Некоторые историки, специализирующиеся на этом деле, считают, что Мари Каппель вдохновила Гюстава Флобера на образ Эммы Бовари.