Звук захлопнувшейся двери эхом разнесся по подъезду. Марина на мгновение прислонилась к холодной стене, пытаясь перевести дыхание после подъема на пятый этаж. Сломанный лифт, тяжелая сумка с документами, выматывающий рабочий день – всё это сейчас казалось мелочами по сравнению с тем, что она услышала за дверью собственной квартиры. Детский смех – такой родной и звонкий – переплетался с незнакомыми интонациями.
Ключ никак не хотел попадать в замочную скважину. Наконец, дверь поддалась, и Марина застыла на пороге, не веря своим глазам. В их маленькой гостиной, в любимом кресле мужа, как ни в чем не бывало сидела Надежда Петровна – свекровь, которую она совсем не ожидала здесь увидеть. А на полу, среди россыпи цветных фломастеров, устроилась её шестилетняя дочь Катя.
– Мамочка приехала! – радостно воскликнула девочка, вскакивая с места. Незаконченный рисунок спланировал под журнальный столик. – Бабушка научила меня...
– Катенька, солнышко, – Марина с трудом удержала дрожь в голосе, – пойди, пожалуйста, в свою комнату. Мне нужно поговорить с папой.
Надежда Петровна привстала с кресла, поправляя очки, сползшие на кончик носа. По её лицу пробежала тень беспокойства – она явно почувствовала напряжение, повисшее в воздухе.
Иван появился из кухни, вытирая руки кухонным полотенцем. В квартире пахло свежей выпечкой – очевидно, свекровь не упустила случая порадовать сына его любимым яблочным пирогом.
– Почему ты решил, что можно оставлять нашу дочь с твоей матерью без моего согласия? – каждое слово Марины падало в тишину, как камень в воду.
Катя замерла в дверях детской, её маленькие пальчики крепко вцепились в дверной косяк. Она переводила испуганный взгляд с мамы на папу, не понимая, почему её любимая бабушка вдруг стала причиной маминого гнева.
Иван медленно повесил полотенце на спинку стула. Его плечи заметно напряглись – жест, который Марина знала слишком хорошо. Муж готовился к обороне.
– Мама просто заехала навестить, – начал он, стараясь говорить спокойно. – У меня была важная встреча в офисе, я не мог её отменить...
– Важная встреча? – Марина почувствовала, как к горлу подступает горький комок. – Настолько важная, что ты не мог позвонить и предупредить меня? Спросить моего мнения?
Тиканье старых часов – их свадебный подарок – вдруг стало невыносимо громким. Каждый удар словно отсчитывал секунды до того момента, когда нужно будет сделать выбор: проглотить обиду или высказать всё, что накипело за годы подобных "сюрпризов".
– Марина, дорогая, – подала голос Надежда Петровна, поднимаясь с кресла, – я же не чужой человек. Катя – моя единственная внучка...
– Мама, пожалуйста, – резко оборвал её Иван, и Марина заметила, как свекровь поджала губы, явно задетая тоном сына.
Марина медленно расстегнула пальто. Руки дрожали, но она старалась держать себя в руках. Не хватало ещё расплакаться прямо здесь, при свекрови.
– Знаешь, что мне сказала сегодня Анна Сергеевна? – её голос звучал обманчиво спокойно. – Наша соседка снизу?
Иван нахмурился, явно не понимая, к чему она клонит.
– Она позвонила мне на работу. Сказала, что видела Катю на детской площадке. Одну. Без присмотра.
Надежда Петровна охнула: – Господи, да я только на минуточку отлучилась! Поставила чайник, и...
– На минуточку? – Марина резко повернулась к свекрови. – А вы знаете, что может случиться за эту "минуточку"? Она качалась на качелях! Одна!
– Но ничего же не случилось, – попытался вмешаться Иван. – Мама просто...
– "Ничего не случилось"? – Марина почувствовала, как внутри что-то обрывается. – А помнишь, как в прошлый раз она объелась конфетами у твоей мамы? А как забралась на подоконник, пока бабушка разговаривала по телефону? Тоже ведь "ничего не случилось"?
Катя всё ещё стояла в дверях своей комнаты. По её щекам катились слёзы, но она старалась не шмыгать носом, чтобы не привлекать внимание взрослых.
– Ты слишком драматизируешь, – Иван устало потёр переносицу. – Мама вырастила меня, и ничего...
– О да, – горько усмехнулась Марина, – именно поэтому у тебя шрам на колене – после того как ты в пять лет "самостоятельно" катался на велосипеде по лестнице. И после этого ты говоришь, что я слишком волнуюсь?
Повисла тяжёлая пауза. Надежда Петровна опустилась обратно в кресло, её руки нервно теребили кружевной воротничок блузки.
– Я не понимаю, – тихо произнёс Иван, – почему ты не можешь просто довериться? Почему каждый раз устраиваешь допрос? Катя должна общаться с бабушкой, это нормально!
– Довериться? – Марина почувствовала, как к горлу подступают слёзы. – Я доверяю. Каждый день доверяю тебе самое дорогое, что у меня есть. Но я имею право знать, с кем остаётся мой ребёнок. Имею право быть уверенной, что о ней позаботятся правильно!
Всхлип Кати, донесшийся из детской, заставил всех замолчать. Марина прикрыла глаза, пытаясь справиться с нахлынувшими эмоциями. Внезапно она метнулась к старому серванту, выдвинула нижний ящик и достала потрепанный фотоальбом в коричневой обложке.
– Хочешь знать, почему я так переживаю? – её голос дрожал, пока она лихорадочно перелистывала страницы. – Вот, смотри!
Она практически швырнула альбом на журнальный столик. На пожелтевшей фотографии была маленькая девочка в больничной палате, всё тело в гипсе, в глазах – недетская тоска и страх.
– Это я, – тихо произнесла Марина. – Мне было пять. Ровно столько, сколько сейчас Кате. Бабушка тоже отлучилась "на минуточку". А я забралась на подоконник посмотреть на птиц...
Иван медленно опустился на диван, не отрывая взгляда от фотографии. Надежда Петровна прижала ладонь ко рту.
– Два месяца в больнице, – продолжала Марина, и теперь слёзы свободно катились по её щекам. – Знаешь, как страшно пятилетнему ребёнку просыпаться одному в палате? Как больно, когда тебя учат заново ходить? Каково это – месяцами смотреть в окно и видеть, как другие дети играют во дворе?
Тишина в комнате стала почти осязаемой. Где-то в глубине квартиры всё ещё тикали старые часы, но теперь их звук казался особенно гулким.
– Я... я не знала, – наконец произнесла Надежда Петровна. Её голос звучал непривычно тихо. – Ванечка, помнишь, как ты в детстве упал с забора? Я тогда чуть с ума не сошла... А ведь тоже думала – ничего страшного, все дети лазают...
Иван поднялся и медленно подошел к жене. Осторожно, словно боясь спугнуть, обнял её за плечи: – Прости меня. Я должен был спросить. Должен был понять.
– Мамочка? – в дверях появилась заплаканная Катя. В дверях детской появилась заплаканная Катя. В руках она крепко прижимала к груди старого плюшевого мишку – первую игрушку, подаренную папой. Стоя в проёме двери, дочка казалась такой маленькой и беззащитной, что у Марины защемило сердце.
В горле встал комок. Сколько раз она сама вот так же стояла в больничном коридоре, прижимая к себе любимую игрушку?
– Иди сюда, маленькая, – тихо позвала она, и Катя бросилась к ней, путаясь в длинном подоле ночнушки.
Надежда Петровна тяжело опустилась в кресло, снимая очки и промокая глаза кружевным платочком: – Господи, да если б я только знала... – она покачала головой. – Сколько же ты пролежала тогда в больнице?
– Два месяца, – Марина крепче прижала к себе дочь. – Знаете, что было самое страшное? Не боль, нет. Самым страшным было одиночество. Когда ночью просыпаешься в палате, а вокруг тишина и темнота...
– Мамочка, – Катя подняла заплаканное лицо, – ты поэтому всегда оставляешь ночник включенным в моей комнате?
Этот невинный детский вопрос словно прорвал какую-то плотину. Иван, до этого момента стоявший чуть в стороне, вдруг шагнул к ним и опустился рядом на колени, обнимая обеих.
– Прости меня, – прошептал он. – Я был таким идиотом. Всё думал – ну что такого может случиться? Почему ты вечно волнуешься?
Надежда Петровна поднялась с кресла, но вместо того, чтобы уйти, направилась на кухню. Через минуту оттуда донеслись звуки передвигаемой посуды и шум закипающего чайника.
– Нам всем нужно выпить чаю, – донёсся её голос, в котором явственно слышались слёзы. – И... Мариночка, я хочу тебе кое-что рассказать. О том, как Ваня в детстве упал с качелей. Я тогда тоже думала – ничего страшного, все дети падают... – она появилась в дверях кухни, держа поднос с чашками. – Может, если бы я тогда поняла...
– Мам, – Иван поднял голову, – давай просто договоримся. Никаких "минуточек" без присмотра. Никаких решений за спиной друг друга.
– И никаких обид, – неожиданно твёрдо добавила Катя, по-взрослому вытирая слёзы. – Бабушка, ты ведь не перестанешь к нам приходить?
Марина почувствовала, как что-то тёплое разливается в груди. Она осторожно высвободилась из объятий мужа и подошла к свекрови, забирая у неё поднос:
– Конечно, не перестанет. Просто теперь мы будем всё делать вместе. Правда?
Надежда Петровна только кивнула, не в силах говорить. А за окном догорал закат, окрашивая комнату в тёплые тона, и старые часы на стене, казалось, тикали как-то особенно уютно, словно одобряя этот момент истинного примирения.