— Да хватит уже! — голос Павла Петровича заглушил звяканье вилки о тарелку. — Эта твоя демонстративная забота кого угодно в могилу сведёт! Как будто ты единственная тут старалась!
Марина откинула салфетку на стол. Её руки дрожали, но взгляд оставался твёрдым.
— Я просто хотела, чтобы этот вечер прошёл спокойно. Но вы, Павел Петрович, как всегда... — её голос сорвался, и она резко встала.
— Спокойно? Спокойно?! — он подался вперёд, словно пытаясь перекрыть её силуэт своей фигурой. — Ты лучше скажи, как спокойно ты брала деньги у своих подруг, позоря всю нашу семью? Или это нормально для таких, как ты?
— Папа, хватит! — Александр попытался перебить отца, но тот лишь отмахнулся, словно от надоедливой мухи.
— А ты молчи, Саша. Позволил себе на шею кого угодно посадить. Вот и результат!
Тишина за столом стала почти осязаемой. Лена, сидевшая рядом с Тамарой, осторожно положила вилку на край тарелки и, скосив глаза, прошептала:
— Может, не будем... Павел Петрович, праздник всё-таки.
— Да какой праздник, если этот балаган уже достал! — он резко встал, чуть не опрокинув бокал с шампанским.
Марина молча сжала кулаки, чтобы сдержать слёзы, но это не помогло. Она рывком схватила пальто с вешалки, стоящей у двери, и быстрыми шагами вышла в коридор.
— Ну всё, довели! — Тамара сердито посмотрела на мужа. — Ты даже в Новый год не можешь держать язык за зубами?
— А что? Правду сказал. И нечего мне тут морали читать, Тамара! — его голос звучал всё громче.
Александр вскочил со своего места.
— Мам, я за ней. — Накинув куртку, он выбежал вслед за женой, оставив остальных за столом.
Лена огляделась.
— Может, просто выпьем? Всё-таки куранты уже...
— Пейте, если хочется, — Павел Петрович опустился обратно в кресло, но его лицо оставалось каменным.
Тамара вздохнула и, не обращая внимания на мужа, попыталась вернуть остатки уюта на столе. Она поправила свечи в центре стола, вытерла пролитое шампанское и налила себе немного.
— Ну что, Лена, давай выпьем, а то совсем тоска.
— Давайте, Тамара. — Лена взяла бокал и тихо добавила: — Марина хорошая. Просто вы, Павел Петрович, её не поняли.
— Ты лучше молчи, Лена. Ты у нас тут на правах гостя, а не советчика. — Павел Петрович махнул рукой, но в его голосе слышалась усталость.
В комнате остались звуки фортепианной мелодии по телевизору и редкие шорохи. Гирлянды продолжали переливаться, но праздничная атмосфера исчезла, как только за Мариной захлопнулась дверь.
— Ну ты как, остыла? — Александр протянул Марине перчатки, которые она забыла дома. Они стояли под фонарём на улице. Крупные снежинки, кружась, оседали на её волосах и плечах.
— А ты думаешь, это поможет? — Марина отвернулась, потирая замёрзшие руки. — Он снова сделал меня виноватой во всём. Да я просто устала уже, Саша. Честно. Устала.
— Марин, да ты не слушай его! Он всегда такой... Ну, отец, сам знаешь, прямолинейный до ужаса.
— Прямолинейный? — она фыркнула и посмотрела ему в глаза. — Прямолинейность — это одно. А вот топтать человека — совсем другое. Он ведь даже не пытается меня понять. Ему всё не так!
Александр отвёл взгляд, нервно переминаясь с ноги на ногу.
— Да не злой он, просто... ну, старой закалки. Учитель же, всё ему по правилам надо.
— Правила! — Марина бросила взгляд на окно, за которым продолжали мерцать гирлянды. — Какие, к чёрту, правила? Я для него всегда буду "не той". Провинциалка без высшего, да ещё с акцентом! И, главное, чтоб ты знал — я ведь стараюсь! Я не для себя это всё, а для нас.
— Знаю я, знаю, — Александр подошёл ближе, обнял её. — Но ты тоже его понять попробуй. Отец всю жизнь нас тянул: школу, меня, маму. У него, знаешь ли, планка всегда высокая. Это не про тебя, это вообще про всё.
— Саша, я не могу его "понять". Понимать человека, который меня ненавидит? — она вырвалась из его объятий. — Ты же видел, что он мне сказал за столом. Это уже не первый раз.
Саша тяжело вздохнул и протянул ей перчатки.
— Ладно, пошли домой. Замёрзли уже, а? Будет хуже, если мама тоже расстроится. Она ведь на твоей стороне, ты же видишь.
Марина закусила губу. Глаза налились слезами, но она не хотела показывать свою слабость. Вздохнув, она кивнула.
— Хорошо, пойдём. Но я предупреждаю: если он снова начнёт, я уйду навсегда.
— Да никто никуда не уйдёт. Ты моя жена, я с тобой. Всё будет нормально. — Александр приобнял её за плечи и повёл обратно к дому.
Несколько недель назад
— Марин, ты слышала? — Тамара осторожно подсела к невестке на кухне, где та сидела с тетрадкой, подсчитывая расходы.
— Что опять? — Марина не отрывалась от страниц.
— Павел узнал про твою подругу. Ну, что ты деньги у неё занимала. Он теперь весь такой... ну, понимаешь.
Марина отложила ручку и уставилась на свекровь.
— Это вообще-то не его дело. Мы справляемся как можем. Или я должна у него просить?
Тамара вздохнула, опустив взгляд.
— Да ты права, конечно. Но ты его знаешь. У него всё должно быть как у людей. Сам ведь всё заработал, и на других таких же меряет.
— Ну, пусть меряет на себя. Я ему ничего не должна! Я стараюсь, и это никто не замечает. А он только прицепится к чему-нибудь, и всё. — её голос дрогнул. — И почему всегда я крайняя?
— Не сердись, милая. Он просто старомодный. И я его не оправдываю, честно. Просто мне бы хотелось, чтобы у нас тут мир был. Новый год всё-таки на носу.
— Мир? С ним? — Марина усмехнулась. — Да он только и ждёт, чтобы меня прижать к стенке своей "честностью". Ладно. Я всё равно сделаю праздник, хоть что говорите.
Вечер перед праздником
— Ну что, сколько там у нас гостей? — Александр заглянул на кухню, где Марина, раскрасневшаяся, шинковала овощи.
— Немного. Ты, я, твои родители и Лена. Уместимся.
— Ты это... не перенапрягайся. Всё равно никто твоих стараний не оценит, ты же знаешь, папа.
— Спасибо за поддержку, Саша. Очень вовремя. — Она на секунду замерла, затем продолжила нарезать огурцы. — Слушай, ты можешь хоть раз его поставить на место? Хоть раз? Чтобы я не одна всё это тянула?
— Марин, ну чего ты? Он просто такой человек. Упрямый.
— А ты, значит, не можешь быть упрямым, когда это нужно? Или тебе удобно, чтобы я всё за тебя решала?
Александр прикусил губу, не зная, что ответить.
Марина молча продолжала готовить, решив, что в этот вечер ничего не должно омрачить праздник.
Вечер уже клонился к ночи, когда Марина тихо вернулась в квартиру. В прихожей было темно, только из гостиной доносился приглушённый свет гирлянд. Она скинула ботинки и прошла в комнату, где Павел Петрович сидел за столом, облокотившись на ладони. Праздничные блюда остались недоеденными, свечи потухли, только телевизор продолжал что-то бубнить на фоне.
— Ну и что? Я, значит, виноват, да? — спросил он, не поднимая головы.
Марина остановилась у двери, скрестив руки на груди.
— А кто? Я, что ли? Вы хоть понимаете, как это всё выглядит? Каждый раз одно и то же.
Павел Петрович усмехнулся и потер виски.
— Да понимаю я. Только вот правду сказать сейчас — значит, врагом быть. А врать, чтоб вас не обидеть, не могу.
— Правду? Какую правду? Что я из деревни? Что я недотягиваю до ваших столичных стандартов? Ну-ну, продолжайте, мне даже интересно.
Павел Петрович медленно поднял голову и взглянул на неё, его лицо стало серьёзным.
— Я не это имел в виду. Просто... мне за Сашу обидно. Он ведь мог, понимаешь? Мог большего добиться. А теперь... — он махнул рукой.
— Теперь что? Он женился на мне, и всё, жизнь закончилась? Или вы думаете, что я его тяну на дно?
— Да кто ж так прямо говорит? Но, понимаешь, семья — это ответственность. А ты будто ещё сама не поняла, что значит быть женой.
Марина почувствовала, как её ладони вспотели от гнева. Она подошла к столу, наклонилась к нему.
— Я-то как раз прекрасно понимаю, что значит быть женой. Это значит, что ты всегда не права. Что всё на тебе. И никто, кроме тебя, не заметит, сколько ты вкладываешь, чтобы эта чёртова семья держалась. А вы... вы только и делаете, что поддеваете меня.
Павел Петрович хмыкнул, будто отмахиваясь.
— Ну, конечно, ты у нас святая. А я, значит, только мешаю.
— Вы не мешаете, вы давите! Постоянно! — она ударила ладонью по столу. — Мне тяжело здесь, в вашем городе, в вашем доме. Но я стараюсь. Ради Саши, ради вас. И что в ответ? Насмешки, обиды. Даже в праздник вы не смогли удержаться.
Он долго молчал, разглядывая стол перед собой. Наконец, поднял глаза и тихо сказал:
— А я... не умею по-другому. Привык говорить то, что думаю. Всю жизнь так жил.
— Ну и живите так дальше. Но только я не позволю больше так со мной. Если вам нечего сказать, кроме упрёков, молчите. Иногда это лучше, чем ваша "честность".
Они оба замолчали. Павел Петрович опустил голову, задумчиво потирая лоб. Вдруг в дверях показалась Тамара. Она оглядела обоих и вздохнула.
— Ну, хватит уже. Устали все, честное слово. Паш, ты ведь не злой, я знаю. Просто упрямый до жути. Так бы и сказал, что переживаешь за неё.
— Переживаю, да. Но я же вижу, что не так всё у них. И помочь хочу, а как — не знаю. Вот и получается, что как слон в посудной лавке.
Марина опустилась на стул, покачав головой.
— Если помочь хотите, начните с того, чтобы просто меня принять. Я не враг вам. Я Сашу люблю и делаю для него всё, что могу. Может, хватит уже эту войну устраивать?
Павел Петрович нахмурился, но не ответил. Тамара положила руку ему на плечо.
— Она права, Паш. Ты хороший человек, но с этими твоими "правдами" иногда сам не замечаешь, как ранишь людей. Может, хватит уже быть учителем? Ты же не в школе.
Он вздохнул, словно сдаваясь.
— Ну ладно. Может, и правда переборщил.
— Не "может", а точно. — Марина впервые за долгое время улыбнулась. — Я тут останусь не для того, чтобы что-то кому-то доказывать, а чтобы мы могли нормально жить. Так что давайте начнём с чистого листа?
Павел Петрович задумался, затем протянул ей руку.
— С чистого так с чистого.
Тишину разрезал смех Тамары.
— Вот и молодцы! А теперь пошли чай пить. Гирлянды ещё горят, куранты уже не бьют, но хоть вечер нормально закончим.
В гостиной снова зазвучал смех. Начало нового года всё-таки стало более тёплым, чем его начало.