Ольга медленно поднималась по лестнице, держась за перила. День выдался особенно тяжёлым — две презентации подряд, совещание с подрядчиками, а под конец ещё и система начала сбоить. Голова гудела от усталости. Сейчас бы только принять душ, заварить любимый чай и завернуться в плед...
Звуки женского смеха донеслись из-за двери ещё до того, как она вставила ключ в замок. Ольга замерла. В их квартире явно были гости. Она прислушалась — голос матери, знакомое контральто тёти Веры и, кажется... да, это точно хрипловатый смех Галины Петровны.
Дверь открылась прежде, чем она успела повернуть ключ.
– А вот и наша Оленька! – мама, Елена Викторовна, просияла. На ней был праздничный фартук с цветочным узором, волосы уложены – она явно готовилась к приёму гостей заранее. – Проходи скорее, мы тебя заждались!
Из кухни доносился аромат маминого фирменного пирога с капустой. В другой день Ольга обрадовалась бы — она обожала мамину выпечку. Но сейчас этот уютный запах только усилил раздражение.
– Мам, – Ольга старалась говорить тихо, чтобы гости не услышали. – Ты даже не предупредила меня, что пригласила гостей?
Её голос предательски дрогнул, выдавая обиду. Елена Викторовна на секунду замешкалась, но тут же махнула рукой:
– Да брось ты, что тут предупреждать? Тётя Вера с Галиной Петровной просто зашли на чай. Я испекла пирог, посидим, поболтаем...
– Оленька! – раздался голос тёти Веры из кухни. – Иди к нам, расскажешь, как у тебя дела на работе!
Ольга прикрыла глаза. В висках застучало. Она так ясно представляла себе этот вечер: тишина, любимая пижама, может быть, пара серий нового сериала... Вместо этого придётся сидеть за столом, улыбаться, отвечать на бесконечные вопросы о личной жизни и выслушивать истории о соседских детях, которые уже давно обзавелись семьями.
– Мам, – в голосе Ольги появились стальные нотки. – Я живу здесь. Это и мой дом тоже.
Елена Викторовна замерла на мгновение, словно не веря своим ушам. Морщины вокруг её глаз стали глубже, а в уголках губ появилось едва заметное напряжение.
– Конечно, это твой дом, – тихо ответила она, но в её голосе прозвучала обида. – Только я, кажется, всё ещё здесь хозяйка. Или теперь мне нужно спрашивать разрешения, чтобы пригласить старых подруг?
Ольга начала расстегивать пуговицы на пальто, каждое движение давалось ей с трудом. Пальцы не слушались от усталости и накатывающего раздражения.
– Дело не в разрешении, мама. Дело в элементарном уважении. Неужели нельзя было хотя бы написать сообщение?
Из кухни снова донёсся смех, и этот звук резанул по нервам. Ольга представила, как сейчас придётся войти туда, сесть за стол, натянуть улыбку...
– Девочки, чай остывает! – донёсся голос Галины Петровны.
Елена Викторовна поправила воротник своей нарядной блузки:
– Знаешь что, дочка? Когда ты была маленькой, я никогда не жаловалась, что ты приводишь подружек без предупреждения. А теперь что, нужно предупреждать собственную мать за неделю?
– Мне тридцать два, мама. Я не школьница, которая приводит подружек поиграть в куклы. Я работаю полный день, у меня свои планы...
– Какие планы? – Елена Викторовна всплеснула руками. – Лежать в пижаме перед телевизором? Вот и все твои планы! Как будто я не знаю...
Ольга почувствовала, как к горлу подступает ком. Снова. Снова мама обесценивает её желания, её образ жизни, её право на личное пространство. Старая пластинка, которая проигрывается из года в год.
– Тётя Вера, Галина Петровна, простите, – громко произнесла Ольга, стараясь, чтобы её голос звучал ровно. – Я сегодня пропущу чаепитие. У меня действительно были другие планы.
Она повернулась к вешалке и снова начала застёгивать пуговицы пальто. Руки едва заметно дрожали.
– Оля! – в мамином голосе послышались испуганные нотки. – Куда ты идёшь в такое время?
– К Маше. Она хотя бы предупреждает, когда собирается нарушить мои планы.
Последняя фраза вырвалась резче, чем хотелось бы. В прихожей повисла тяжёлая тишина, нарушаемая только тиканьем старых часов — тех самых, что достались маме от бабушки.
В кухне повисла неловкая тишина. Было слышно, как хлопнула входная дверь — гулкий, тяжёлый звук эхом отозвался в груди Елены Викторовны. Она медленно опустилась на стул, машинально поправляя кружевную салфетку под вазой с печеньем.
– Леночка, – мягко произнесла тётя Вера, накрывая её руку своей, – не переживай так. Остынет, вернётся.
Галина Петровна покачала головой, отодвигая нетронутую чашку с чаем:
– Знаешь, Лен, а ведь твоя дочка права. Я вот тоже намучилась со своей Наташкой, пока не поняла, что сейчас они другие. У них работа, стрессы... Им нужна передышка, тишина.
– Какая тишина? – Елена Викторовна вскинула голову. – Я же не чужих людей позвала! Вы для неё родные с пелёнок. Помнишь, Вера, как ты ей косички заплетала? А ты, Галя, сколько платьев ей перешила...
Она замолчала, глядя на остывающий пирог. Специально ведь сегодня испекла, с капустой, как Оля любит. Думала, дочка придёт с работы, обрадуется...
– Вот именно, что с пелёнок, – Галина Петровна отхлебнула остывший чай. – А она уже давно не в пелёнках. Взрослая женщина. Со своей жизнью, со своими привычками.
Тётя Вера вздохнула, разглядывая старую фотографию на стене — маленькую Олю в школьной форме с огромными белыми бантами.
– Помнишь, Леночка, как ты сама ругалась со своей мамой, царство ей небесное? Когда она приходила к тебе без звонка, а ты валилась с ног после смены?
Елена Викторовна замерла. Память услужливо подкинула давно забытую картину: она, молодая медсестра, после суточного дежурства, и мама на пороге с пирожками и новостями... Как же она тогда злилась! Как мечтала просто принять душ и упасть в кровать...
– Господи, – прошептала она, прикрывая ладонью глаза. – А ведь правда... Совсем как сейчас.
– Вот именно, – кивнула Галина Петровна. – Круг замкнулся. Только ты тогда всё высказала своей маме, а твоя Олечка – она же гордая, всё в себе держит. Вот и накопилось.
За окном начинало темнеть. Фонарь на углу дома отбрасывал неровные тени на стену кухни, где всё так же тикали старые часы — свидетели стольких семейных радостей и горестей.
– Девочки, – Елена Викторовна встала из-за стола, – вы уж простите, но мне нужно...
– Иди, – перебила её тётя Вера, тоже вставая. – Иди к ней. Мы сами уберёмся и закроем.
– Хоть телефон-то у неё не выключен? – практично поинтересовалась Галина Петровна, собирая чашки.
Елена Викторовна уже набирала номер дочери, выходя в прихожую. Гудки были длинными, тревожными, и с каждым из них она всё яснее понимала, как сильно ошиблась сегодня.
Телефонный разговор вышел коротким и напряжённым. «Да, мам, я у Маши. Нет, сегодня не приду. Поговорим завтра». И тишина.
Утро следующего дня выдалось пасмурным. Елена Викторовна не спала почти всю ночь, ворочаясь с боку на бок и прокручивая в голове вчерашний вечер. В шесть утра она уже стояла у плиты, замешивая тесто для сырников — любимых Олиных, с изюмом и ванилью.
Звонок в дверь раздался ровно в восемь — Ольга всегда заезжала домой переодеться перед работой. Елена Викторовна вздрогнула, хотя ждала этого момента несколько часов.
– Доброе утро, – Ольга переступила порог, всё ещё держась отстранённо. От вчерашней злости не осталось и следа, но в её глазах читались усталость и какая-то затаённая грусть.
– Оленька... – Елена Викторовна шагнула к дочери, но остановилась, не решаясь обнять её. – Я приготовила сырники. Помнишь, как ты их любила в детстве? С кофе...
– Мам, – Ольга сняла туфли и прошла на кухню, – нам нужно поговорить. По-взрослому.
Они сели за стол — такой родной, с царапиной от Олиного циркуля, оставшейся ещё со школьных времён. Сырники испускали пар, их аромат наполнял кухню теплом и уютом, но обе не притрагивались к еде.
– Я всю ночь думала, – начала Елена Викторовна, разглаживая невидимые складки на скатерти. – Вспоминала, как сама злилась на бабушку, когда она нарушала мои планы. А теперь я делаю то же самое с тобой.
Ольга подняла глаза — карие, как у отца. Тот же внимательный, глубокий взгляд.
– Знаешь, мам, мне не нужно разрешение на каждого гостя. Просто... предупреди заранее. Напиши сообщение. Тогда я бы спланировала вечер по-другому, может, даже ушла бы с работы пораньше...
Она замолчала, сделав глоток кофе. Елена Викторовна смотрела на дочь, и сердце её сжималось от нежности и вины. Когда эта маленькая девочка с косичками успела стать такой мудрой женщиной?
– Я всё боюсь, что ты совсем отдалишься от меня, – тихо призналась она. – Работа, подруги... Иногда мне кажется, что если я не буду придумывать поводы для встреч, ты совсем перестанешь приходить.
– Мама, – Ольга протянула руку через стол и сжала мамины пальцы. – Я никуда не уйду. Это мой дом, ты моя мама. Давай просто уважать границы друг друга? Я обещаю проводить с тобой больше времени – но по договорённости, а не спонтанно.
Елена Викторовна кивнула, смаргивая непрошеные слёзы:
– Договорились. И прости меня за вчерашнее... А сырники совсем остынут!
Ольга улыбнулась – впервые за эти сутки – и потянулась к тарелке:
– Знаешь, может, сегодня вечером посидим вместе? Только ты и я. Я расскажу тебе о новом проекте на работе...
– С удовольствием, доченька. Я даже телефон отключу.
За окном робко выглянуло солнце, его лучи заиграли на чашках с кофе, на маминых седых волосах, на той самой царапине на столе. В этом свете было что-то очень правильное, словно сама природа одобряла их новый договор.