После того разговора она убежала из школы, довольная до края, словно он, и правда, Америку ей открыл, персонально для нее.
На следующий день Эва принеслась в школу не менее вдохновлённая, чем убежала оттуда накануне. Она даже оценки ставила, явно завышая, и прощала тех, кто внаглую не подготовились. Так что обошлось без травм. Никто ее ни разу не боднул, не куснул и даже не поцарапал. Всегда бы так.
А может, это и есть ее прозрение? Именно так и вести уроки. Тогда здорово. Все довольны - и никаких нападений. Что это он такое сказал?...
Первый его козырь она отмела лихо, решив, что этот договор - обманка с завуалированной покупкой ее души. Да и хорошо, что отмела, потому что теперь уходить ему не хотелось.
Что же до второго "козыря"... Вообще, говорить такое ему не больно-то хотелось, просто он рвал и метал, не зная, как пронять ее, вот и додумался до подобного. Он хотел ей пригрозить, что если она не будет применять молнию, он попросту уничтожит очередного чрезмерно зарвавшегося ученичка. Эва ведь уверена, что Смотритель способен на такое - значит, поверит и в такую угрозу. А то, что это угроза пустая, знает только он. Значит, во имя сохранения существования рогатого своего ученика смекнет, что лучше уж молнией его слегка огреть, чем подставить под полное уничтожение чертёнка Смотрителем.
Орест считал такой довод "бронебойным", способным сдвинуть с места даже непрошибаемую Эву.
Раньше считал, до ее откровений о продаже душ. Теперь так не думал.
Да и ссориться уже не хотелось. Теперь понятно, что она не поддастся, а лишь окончательно утвердится во мнении, что он - монстр во всем своем беспределе. Хотя Эва и так в этом уверена...
И все же перемирие лучше, чем ее неприкрытая ненависть к нему. Уходить Оресту расхотелось, если только обстоятельства вынудят... Но сам он хочет быть здесь, рядом, настолько долго, насколько это вообще возможно. Поэтому "козырь" с ложной угрозой, шантаж этот - негодное средство, чтобы продолжать общение с ней.
Надо по-другому...
------------------
В школе всё было хорошо. Эва чуть не летала и была в отличном настроении, на него волком уже не глядела, несмотря на явные подозрения в попытке купить ее душу для "своего хозяина".
Нападений на нее не было из-за завышения ею оценок за ответы и безразличного ее отношения к невыполненным заданиям. Ученики ее тоже пребывали в самом хорошем расположении духа, особенно младшие. Те, кто постарше, с лёгким недоумением смотрели на ее порхания, видимо непривычное такое ее поведение.
А Орест уже не сидел, а откровенно валялся в своем углу, пребывая даже в какой-то нирване и из-за ее хорошего настроения, и из-за того, что не пришлось уходить.
Такая эйфория длилась условных дня три, потом Эва успокоилась, и хотя и оставалась все так же в весёлом состоянии духа, перестала завышать оценки да и за невыученные уроки вновь стала ставить предупреждающие колы, которые убирала позже, когда нерадивый ученик исправлялся.
Бросок случился уже на следующий день. Покус. Правда, неглубокий.
Жаль, что пришлось возвращаться к прежнему. Эва не собиралась наказывать ученичка. Но и Орест не желал больше просто глядеть на "вот это всё".
- Иди-ка сюда, - позвал он чертёнка, покусавшего Эву.
- Чё я... - плаксиво загундосил чертёнок. - Я учил... Забыл только. А она чё. Сразу кол вкатила, да? А я мамке скажу! А она - папке. У у папки друг! Они те вкатят! - пообещал чертёнок Оресту.
- А я тебе вкачу прям щас, - ласково сказал Орест. - Будешь у меня траву жрать вместо обеда.
Старшие напряглись. Эва взялась за указку.
"Да нефертите тут", - подумал Орест.
- К стенке иди, - велел он чертёнку.
- Чё я, - продолжал гундосить тот. - Чё я к стенке? Сам иди. Прид.урок.
- Тогда пороть тебя буду, - снова ласково сказал Орест. - Вишь, ремень какой у меня есть. Прям плачет, к твоей ..опе просится. Папка твой тя не порол, вот ты и приборзел. Эв Викну укусил? С какого рожна, я тя спрашиваю? Сам не выучил, ду.рилка рогатая, сам же жалишься. Щас иди к стене, стену грызи или здрасьте, ..опа, ремень в гости. Сам выбирай.
Чертёнок, продолжая гундосить и обещать Оресту, что папка ему по ушам нахлопает, смотрителю ср..ному, и вообще кочергу в одно место воткнет, все-таки пошел к стенке, куда ему указал Орест.
Опёрся с деловым видом спиной о стену и высунул длиннущий язык, показывая его Оресту.
- Чез! - Эва постучала указкой по столу. - Ну-ка, прекращай свой цирк. Быстро делай, что говорит Инспектор! Молнию захотел?
Оресту понравилось, что она не бросилась защищать наглого Чеза, а поддержала его, Ореста. Так и надо!
- Рылом к стенке повернись, - скомандовал Орест.
Чертенок покосился на указку и неохотно подчинился. Правда, хвост его, для которого в одежде было предусмотрено специальное отверстие, нервно ходил из стороны в сторону.
- Хвостяру успокой! - велел Орест.
Хвост Чеза прекратил дергаться, и только самый конец его немного дрожал.
- И стенку грызи, я ж говорил!
- Это уже лишнее, - негромко заметила Эва, но Орест сделал предупреждающий жест рукой - мол, не мешай. Эва замолчала, что ему снова понравилось.
- Слышал, не? Глодай стенку.
- Не хочу... - еле слышно прогундосил Чез. - Она не вкусная.
- А ты пробовал? - поинтересовался Орест.
- Дома, - неохотно признался Чез.
- А в школе они вкууусные, - доверительно сообщил Орест.
Чертёнок принялся грызть стенку осторожно, по чуть-чуть.
- Невкушная, - жуя, сообщил он.
- Жри давай! - слегка поднял голос Орест. - А то мой ремень шибко по твоей з..днице скучает. Будешь в другой раз знать, как учительницу кусать.
Чез продолжил потихоньку грызть стену.
Жаль, что продолжалось это совсем недолго, Эва его вскоре простила, взяв с него слово, что Чез "никогда-никогда..."
"Да уж, - подумал Орест. - Все они здесь у тебя Никогда Никогдаевичи и Никогдаевны. Один день спокойно, потом - снова здорово".
Он вновь говорил об этом с Эвой после уроков, в тот же день.
Она молча выслушала его, не перебивала и не прекословила.
- Я же не говорю, что молнию нужно применять прямо по центру. Можно в рога, даже в один. В руку, в копыто. Потерпят! Они вон как тебя разделывают. Я же не зря тогда... Чика насколько в тебя рога воткнула, а? Чуть не до основания! Они у нее небольшие, но и не совсем же маленькие, да?! Дашь по рогам один раз, другой, потом думать будут, прежде чем такое творить. Вот и всё! Предупреждающие действия. А то развели, понимаешь, вольницу! Что хотят - то творят! Не зря на вас жалобы были. Нет дисциплины. Требовательность должна быть, всё в меру! Это не ясно? Вы молодая... умерли там, на земле, детей не нажили, вот и позволяете этим черт знает что! Или опять будете говорить про то, что я вот так душу хочу у вас выкупить? Так я уже объяснил - душа ваша для покупки бракованная. И торговаться с вами я не собираюсь вовсе. Не уйду я никуда. У меня и вообще... длительная командировка в вашу школу, всё, больше никаких условий. Так что, как видите, речь о покупке-продаже не идёт. Сомневаетесь?
- Теперь нет.
Она была так спокойна, это нравилось Оресту.
- А речь о том, что у вас нет дисциплины. Разряд в молнии вы увеличиваете и уменьшает сами. Не разнесет ваших чертенят, только поучит.
Эва кивнула и даже слегка улыбнулась. Замечательно! Наконец она его понимает!
- Детей, - сказала она.
- Что, простите?
- Они дети, Инспектор. Давайте называть их так.
- Какие там дети... Чертенята. Причем и в прямом, и в переносном значении. Да что там в переносном! Чертенята - они и есть чертенята, и поведение их об этом говорит.
- Вот именно, - внезапно согласилась Эва.
Орест улыбнулся. Эва немного побледнела и отвела взгляд.
- Что... Очень страшный?
Она не смотрела на него, хотя Орест уже не улыбался. Ругал себя, ничего не говоря вслух. Знал же, как его улыбка действует на всех... Вот идиот. Забывал об этом. Вот, напугал ее теперь.
- Ну... нет, - соврала Эва. - То есть... Не так чтобы очень...
- Ладно, я понял.
- Понимаете... Когда вы не делаете так...
- Я понял, понял.
- А без этого... Ну... Я привыкла. Хотя, если честно, было нелегко.
- Эвелина. Я всё понял. Давайте продолжим наш разговор. Так вы согласились, что они никакие не дети, а самые настоящие чертенята, верно?
- Нет.
- Опять нет?!
Он совсем немного повысил голос, но Эва снова побелела.
- Простите!
- Ничего, ничего... - она даже улыбнулась. - Вы ведь и раньше кричали.
- Я думал, вы всё поняли. А вы опять за свое. Или... Может, вы их, и правда, как настоящих видите? - его озарила внезапная мысль. А ведь это возможно... Или нет?
- Но вы же видите их рога. Вас не смущает, что это дети с рогами? А хвосты видите? Или нет? И какого цвета у них кожа, скажите!
- Красная. Только темнее, чем у вас. И рога, и копыта. И вижу, какие у них лица.
- Рыла, - уточнил Орест.
- Простите, Инспектор, я не хочу так говорить. Лица. Что им дано от рождения, в отличие от вас. Вот у вас...
Он с удивлением смотрел на нее.
- У меня рыло?
- Нет... Но ваше... лицо, оно ведь не таким было? Вы такое получили... за что-то. И я... я же не назову ваше... лицо как-то по-другому. Хотя... - она засмеялась. Потом сказала решительнее. - Ваше лицо трудно назвать таковым. Не обижайтесь, - но посмотрела немного боязливо, и Орест видел - боялась она не его действий, а того, что обидела его.
Но все равно - смелая. Хамить Смотрителю прямо в лицо, какое бы оно ни было, не каждый решится. Человек, конечно. Да и к чертям это относилось, не всегда, конечно: Чез вон огрызался... Но Чез знал, что здесь учительница с молнией, и видел раньше, как она уже ударила Смотрителя этой молнией. Да и старшие недалеко, вот и наглел, даже перед ним. А Эву защитить, если что, некому. Ее молния сейчас лежала на некотором удалении от нее.
- С чертями меня сравниваете... - нахмурился Орест.
Эва была бледная без того, так что не побледнела.
- Нет... Но и их лица я не назову иначе. К тому же они дети.
- Всё-таки дети? - уже мирно спросил Орест, понимая, что, похоже, и ничего она не согласна, и переубедить ее, несмотря на их перемирие, не удастся.
- Да, - твердо сказала Эва. - Но я прекрасно осознаю то, что они за дети.
Так-так... Это уже интереснее.
- Вы прекрасно знаете, Инспектор, как они появляются.
Он кивнул.
- Из пламени Горнила. Рождённые в таком пламени не могут быть другими.
Верно.
- Вот! - довольно сказал он. - и вы должны...
Она его попросту перебила!
- Да! Я должна! И я это прекрасно знаю! И все, кто учит их. У нас единственный предмет - литература. И вы же знаете, что это не случайно. Мы, учителя, должны сделать их, чья суть чистое зло, более человечными! И вы вообразили, что это лёгкая задача?! Но если мы её не выполним - это брак! Лишь бесы Горнила лишены какой-либо человечности, но там иного не требуется. Черти... Их задача другая, и не мне вам объяснять - какая. Очищение душ людей! Для этого они созданы. Но созданы из пламени абсолютного зла. Их родители... Да, они по-своему любят своих детей. И их родители уже изменены, поэтому они передают детям немного добра. Да, добра! Однако в школу дети приходят ещё переполненные злом. И вы не представляете, как трудно это преодолеть! Но нужно! Иначе они не смогут выполнить то, для чего предназначены. Они должны не мучить грешников, а помогать им очиститься. Мучают грешников не черти, а их грехи, а черти лишь делают то, чтобы эти грехи выходили в котел и кипели, чтобы грехи были осознаны и прочувствованы людьми. Это виртуозный труд, и научиться такому можно только у котлов. Но вот если они придут туда не готовыми к этой учебе! Что будет?! Вы знаете это? Они не будут способны к учебе у котлов, потому что будут желать лишь одного - мучить людей и наслаждаться этим! О каком истинном очищении тогда будет идти речь? Вы что, думаете, таких допустят к котлам?!
Она говорила горячо, и Орест любовался ею.
- Это значит, что учителя сработали с браком. Я видела... Видела! - на ее лице было страдание. - Такие... Они даже в Горнило не годятся. Понимаете?
- И что? - спросил он.
- Как что?! - удивлённо воскликнула Эва. - Даже в Горнило! Бесы Горнила приступают к работе сразу. В них нет ничего человечного. Но они... Они же как механизмы почти. Делают свое дело - и всё. Всё, что им приказано. Они суть зло, как и черти при рождении, но и садизма в них нет. А черти... Они росли в семьях. Они изучали литературу... Они знают намного больше, чем бесы Горнила. Намного! И они уже не механизмы, черти. О, нет! Они такие... живые! Познавшие добро... и отвергшие его! А это хуже, чем если бы добро они и вовсе не познали, потому что они из-за этого познания становятся думающими, понимающими! А из-за того, что зло осталось самым важным в них, из-за того, что добро они отвергают, совсем! - это самые злобные существа во всех мирах. И дело не в том, лучше они или хуже бесов, которые появляются и навсегда остаются только в Горнило. Они и вообще - другие!
Орест не прерывал ее.
- Они не способны к обучению для работы у котлов Смрада, потому что учителя не смогли вложить в них толику человечности. Но они не годятся и для работы у котлов Горнила тоже, потому что там не нужны садисты, а лишь роботы, лишенные каких-либо чувств. Таковы бесы Горнила, а наши выпускники уже не такие. И... всё это ужасно для нас, учителей, когда есть такие ученики, кто так и не поддался влиянию людей.
- Вас наказывают?
- Если бы... Что это наказание по сравнению с другим? Ну, уберут из учителей, да и то далеко не сразу. В повара. Даже если в прислугу. Разве это самое страшное? Поместят в котел... Это и вовсе не так плохо, есть шанс очиститься. Но дети... Вот где страх каждого учителя. Эти выпускники...
- Совесть будет мучить, что создали монстров?
Эва с удивлением посмотрела на него.
- Совесть... Да. Это хуже, чем отвечать в котле за свои прижизненные грехи. Мы... Мы привыкаем к ним, к своим ученикам. Понимаете?! Я видела учителя, который просил его уничтожить! Но нет! Существуй с этим!
- Из-за черта? - удивился Орест.
- Вы совершенно бесчувственный, да? - устало спросила Эва и ответила сама себе. - Да... Вы же Смотритель. Они для нас - дети. И когда кто-то из нас не смог сделать человечнее... одного... или больше... Вы не поймёте, - она махнула рукой.
- Я попробую.
- Бесполезно. Говорить с вами - как... со скалой. В вас нет чувств, нет добра, совсем.
- Уверены? - спросил Орест, как когда-то.
- Да. По крайней мере - к чертям.
Она замолчала.
- Но вы не закончили ваш трогательный рассказ о муках совести учителей, допустивших брак. А я жажду окончания истории.
Эва внезапно заплакала. Это было неожиданно для него. Так тронуло. Он хотел бы вытереть эти ее слезы, нежно прижать к себе... Но невозможно. Как невозможно любое его движение к ней. Он страшен, как смертный грех, и способен лишь напугать.
- Вы... Их уничтожают! Уничтожают! Да вы это знаете! Можете смеяться, радоваться! Для вас же смешны страдания учителей, которые знали этих детей с самого их появления в школе! Они злые, да! Но и проказливые, и любопытные, и ленивые, и хитрят. И они умные! Они очень быстро почти всё схватывают! Знания, конечно, а не чувства. Что касается чувств - вот где приходится биться... И это тяжёлый труд, некоторые учителя даже говорят - каторжный. Думаете, им трудно выучить стих? Им, которые легко учат человеческие языки? Трудно им другое - они терпеть не могут ни стихи, ни литературу вообще, именно поэтому и не учат. Им глубоко противны любые человеческие, любые добрые чувства, которые заложены в литературе. Именно поэтому они сопротивляются, не желают читать рассказы, а уж тем более - стихи, созданные людьми. Поэтому - здесь только литература. Мы преодолеваем их врождённое отвращение к добрым человечнским чувствам. Литература для них единственный действительно сложный, причем очень сложный предмет. Всё остальное, кроме литературы, для них почти что безделица. Они устроены совсем не как люди, это верно... Но они умны, очень умны. Выучить что-то, кроме литературы, что-то, где не говорится о каких-то добрых чувствах - вот это им не трудно. Они способны понять любой человеческий язык, вот насколько они умны! Да этому здесь и не учат - языкам и точным наукам. Только задания дают, там, где они отдыхают, и они всё, что нужно, сами учат, это даже развлечение для них. Даже малыши знают немало языков, когда только приходят сюда, в школу. Они их знают ещё до школы. А старшие знают огромное множество языков. Как и вы!
- Что - как я? - удивился Орест .
- А я, что, не слышала, по-вашему?... Здесь, в классе, они говорят на русском, потому что я русская по происхождению. В школе очень ценят русскую литературу и поэтому много учителей именно русских. И в классе дети говорят на том же языке, что и учитель. Я другого языка не знаю. То есть... знаю английский, учила когда-то... Да почти забыла. А вы... Я же слышала. Вы говорили с ними и на других языках, и не на одном. Для того, чтобы я не поняла, конечно.
- Я с ними не разговаривал почти.
- Что-то спрашивали у старших.
- Они более вменяемые, чем эти козявки мелкие.
- Для их "вменяемости" я здесь и работаю. Вы спрашивали как раз о "мелких козявках". И о моей работе. Я не глухая.
- И?
- Внаглую спрашивали обо мне, моих же учеников обо мне расспрашивали.
- Я инспектор. Имею право.
- Конечно, - она горько усмехнулась. - Простите, господин Инспектор... Но они... Они не такие непрошибаемые, как вы. Они стеснялись. Точнее, боялись обидеть меня подобными разговорами.
- Ничего плохого о вас никто из них не сказал. Если у вас такой острый слух.
- Да. Всегда был хороший слух, даже музыкальный слух у меня практически абсолютный. Но это к делу не относится. Да, слух у меня чрезвычайно острый, вы могли этого не знать... - полувопросительно сказала она. - Но они знают. Я слышу любой звук с самых дальних рядов. Это у всех учителей, и это не просто профессиональное. То есть, да, профессиональное, но это не обострение имеющегося ранее, нет. Это дано здесь всем учителям, в Смраде. И я прекрасно слышала, о чем вы расспрашивали. А в том, что они вам ответили, я не сомневаюсь. Хорошее. Но из деликатности они отвечали на другом языке. Не принято обсуждать человека прямо в его присутствии, вы не думали об этом? Разумеется, нет.
- Просто не знал, что у вас слух, как у совы.
- О, сколь вы любезны! Конечно, что ждать от Смотрителя... Впрочем, вы правы. И даже лучше,чем у совы! Милое сравнение... - она опять как-то странно на него посмотрела.
- Ну вот. Я не знал об этой вашей особенности. Поэтому и был, по вашему мнению, не деликатен.
- Я не в претензии. Но они... они как раз были деликатны, когда отвечали вам не на русском. И они... Немного насмешники, конечно.
- Да не смеялись они над вами!
- Над вами, не надо мной.
- И надо мной. Нормально отвечали, раз вы так прекрасно всё слышите. Мышь не пробежит по вашему классу и таракан не проползет, чтобы вы не в курсе-то были!
- Верно. Хотя ни мышей, ни тараканов здесь нет. Но они все же немного... троллили вас. Впрочем, их легко понять, они со Смотрителями раньше не общались.
- И в чем троллинг? - он удивился. Старшие даже самую малость не дерзили, когда отвечали ему.
- А то вы не поняли. Некоторая наглость, конечно, с их стороны - вот так делать. Но вы не вышли из себя. Я даже была удивлена... Честно... Я держала молнию наготове.
- Да с чего я должен был выйти?!
Она слегка отшатнулась.
- Странно... Вы, Смотрители, ненавидите чертей. Людей, наверно, просто презираете. Но вы начинаете выходить из себя, общаясь со мной. А с детьми вы более терпимы. Если те, конечно, откровенно не вытворяют, не нападают на меня. Все это так странно...
- Объясните, наконец, - он старался говорить спокойно. - В чем вы там увидели троллинг.
- Ну... Вы, впрочем, так легко переходили с одного языка на другой, словно вам это ровно ничего не стоило. Я не понимаю языки, но слышу-то прекрасно. И слух у меня не только отличный музыкальный, но и фонетический тоже. Уж как-нибудь отличу французский, испанский, китайский. Были в вашем разговоре и другие, я не очень поняла - что за языки. Они то и дело переходили с одного языка на другой... Я только поняла, что говорили на многих, очень многих языках, постоянно переходя с одного на другой. И вы не вспылили. Вы, конечно, знаете все эти языки, это понятно, что и ответить на любом вам нетрудно. Но все равно, это, конечно, было такое неуважение к вам... Вот я и удивилась. Отличная выдержка у вас, однако. Когда вам надо. И позже... Я слышала их шушукания... Тут они не были осторожны или не придали значения, что я пойму, вот и шушукались по-русски по привычке. Или... а может, хотели, чтобы я поняла... - Эва немного задумалась. - Они ведь говорили с вами на переменах?
- Иногда.
- Да, да... Проверяли. И потом шушукались об этом между собой.
- Что проверяли? - Оресту было интересно узнать то, о чем он и понятия не имел.
- Но вы их не накажете?
- Нет.
- Впрочем, это всего лишь подростковые забавы, ничего особенного. Даже не троллинг. Они говорили, что нет языков, которых вы не знали бы. Во всяком случае, они не обнаружили.
Орест был поражен тому, о чем она говорила сейчас, хотя не показывал ей своего удивления. Знал он, кроме родного русского, немного греческий, который весьма усовершенствовал, когда во время путешествий нашел родных в Спокойном Счастье. Ещё знал английский. Но не так, чтобы идеально, говорил, понимал, но не всё. Греческий и то стал знать лучше, чем английский.
Уже Смотрителем, общаясь с очистившимися людьми, он спрашивал их имена и иногда спрашивал, из какой они страны, если попадалось особенно забористое имя. Он даже не знал, откуда была первая освобожденная им, Аннет. Тогда, в самый первый раз, когда он дрался с чертями за нее, его поразило многое: и то, что это оказалась все же не Эва, как он надеялся, и само поведение Аннет, ее реакция на все произошедшее и на него самого, а потом и открывшееся ему - он оказался у ее котла именно для того, чтобы освободить эту женщину. Так много он сам познал тогда, во время первого освобождения человека, что ему и в голову не пришло ещё и спросить, откуда она. Позже он думал об этом, такое необычное имя... Впрочем, у него и у самого имя было еще более необычным, во всяком случае для России, страны, где он родился и вырос. Решил, что и Аннет, как и он сам, несмотря на имя, или из России или как-то связана с его страной.
А потом все же понял, что освобождаемые люди из совершенно разных стран. Но все они понимали его, как и он - их. Орест давно перестал удивляться тому, что люди из любой страны прекрасно говорили на русском.
Выходит, не на русском. Значит, они говорили на каком-то своем родном языке, и он - тоже! Вот это кандибобер... Он даже не осознавал, что говорит на том же языке, что и его собеседник.
Поэтому и не понял, что подростки-чертята его, оказывается, ещё и троллили. Нормальная такая информация для него...
Но он не подал вида. Во всяком случае, Эва не побледнела и не отшатнулась, как при любом выражении им каких-то эмоций. Это только в прошлый раз, когда они спорили и ссорились, и она даже стала подозревать его в тайной попытке купить ее душу для "хозяина" - она держалась смело и не просто смело - дерзко, бросая ему вызов. Тогда в пылу своих праведных чувств она страха почти не испытывала. Но при более спокойной беседе было видно, что ей становится жутковато при любых его эмоциях.
Сейчас таких явных признаков не было, значит, он выглядит как обычно.
- Все же есть один язык, который я не знаю, - не вводя ее в курс того, что он только что понял, признался хотя бы кое в чем.
- Вот как? - улыбнулась Эва. - И даже мои черти это не поняли?
- Все же черти? - тоже улыбнулся Орест, опомнившись сразу, тут же убрал улыбку, чтобы не пугать ее очередной гримасой.
Эва не испугалась, наверно, не успела.
- В данном случае именно так. Мои черти, - она немного рассмеялась. - Вы знаете, и на земле учителя... и не только учителя называют так иногда своих подопечных. Когда те что-то творят. И смешное... и интересное. Или необычное.
- Я понял, - старательно сдерживая улыбку и улыбаясь только глазами, сказал Орест. Сияние его глаз, если и было, её вроде не пугало.
- Так какой язык вы не знаете? - с лёгкой лукавой улыбкой спросила она.
- Вы меня выдадите вашим... чертям. И те меня непременно будут троллить. А я выйду из себя.
- О. Храни вас от этого... мир Смрада. Я не выдам... Конечно, нет. Но лучше и не знать этого. И... Нет, я не скажу им, что вы, оказывается, не знаете какой-то из существующих языков. Или это мертвый язык?
Все же расспрашивает.
- Существующий. Но и мертвый одновременно, - ответил Орест.
- Как это?
- А вот так. А больше я вам ничего об этом языке не скажу, и не спрашивайте.
Но на этом их разговор не закончился.
**************
Продолжение следует