Когда-то, не так давно, молодые люди, которым в их повседневной жизни недоставало адреналина, решали эту свою проблему совсем не такими способами, как это принято сейчас. Одним из этих способов был, как сказали бы сегодня, «рафтинг». То есть, сплав по бурным горным рекам на больших надувных лодках, с вёслами в руках. Английского слова «рафт» у нас в стране тогда ещё не знали. Для такого сплава нужно было раздобыть соответствующее «плавсредство». Тогда судами для спортивного сплава служили спасательные плоты ПСН-6 (плот спасательный надувной на 6 человек) или ПСН-10 (на 10 человек), списанные «по сроку» с какого-нибудь морского судна. С такого плота демонтировался тяжёлый металлический баллон со сжатым воздухом, от которого плот автоматически надувался при падении в воду. Зачем тащить с собой в поход лишнюю тяжесть? Можно и каким-нибудь насосом накачать. Ещё с плота демонтировался (срезался) защитный тент, а две надувные дуги тента укладывались в нос и в корму, после чего приклеивались или приматывались верёвками «навсегда». Таким образом увеличивалась высота борта с тех сторон плота, которыми он во время сплава всходил на волну или «пробивал» водяной вал.
Немного о том, что представлял собой плот ПСН-10. Морской надувной спасательный сбрасываемый плот ПСН-10 когда-то применялся в спортивном самодеятельном туризме достаточно широко. Общий вид такого плота показан на рисунке. Условные обозначения: 1 – тент; 2 – вход под тент; 3 – надувные опоры тента (дуги); 4 – дно надувное; 5 – борт надувной; 6 – леер (обвязка).
Основные технические характеристики плота ПСН-10 приведены на следующем рисунке. Там же показана схема размещения экипажа (гребцов) в «сплавном» варианте использования плота. Цифрами на схеме обозначены: 1 – гребцы; 2 – груз. Члены экипажа плота гребли однолопастными, так называемыми «канойными» вёслами. Обычно с широко распространённого «байдарочного» весла снималась одна лопасть, которая заменялась Т-образной самодельной рукояткой. На худой конец, можно было грести и без такой рукоятки.
Недостатком надувных плотов в «сплавном» туризме считалась недостаточная собственная скорость относительно потока воды, следствием чего являлась слабая управляемость. Кроме того, запас плавучести (высота надводного борта) также вызывал нарекания у спортсменов - «сплавщиков». Всё это привело к тому, что после массового появления в спортивном туризме самодельных надувных сплавных катамаранов (вскоре после описываемых здесь событий), надувные спасательные плоты вышли из употребления на сложных маршрутах.
На следующем рисунке приведён фрагмент обложки Справочника «Водный туризм» 1990 года выпуска, где как раз изображён такой сплавной катамаран. Кстати, из этого же справочника были мною взяты и два предыдущих рисунка.
К сожалению, от нашего похода, о котором речь ещё впереди, не осталось ни одной фотографии, и вы потом поймёте, почему.
Но одного лишь плота для спортивного сплава было недостаточно. Требовались ещё два «слагаемых успеха». Я имею в виду команду единомышленников, и, разумеется, руководителя. «Вождя». Ещё Владимир Высоцкий в одной из своих песен заметил: «Настоящих буйных мало – вот и нету вожаков». И тут требуется подробно рассказать о том, как два человека, я и «вождь» наших будущих диких самодеятельных походов, нашли друг друга.
Когда я пришёл, молодым специалистом, сразу после окончания ВУЗа, работать в «институт по конструкциям», то оказался в большом, сплочённом трудовом коллективе. Отдел наш, как, впрочем, и весь институт, занимался проектированием различных металлических конструкций, разной категории «специальности». Молодёжи было много. Работой с молодёжью в нашем большом отделе занималась девушка Майя, комсомольский и профсоюзный вожак. У нас на работе было всё то, что когда-то, вскоре после, было принято вспоминать с лёгкой иронией, а потом – с тяжёлой ностальгией: проветривания, производственная гимнастика, экскурсии, спортивно-туристические мероприятия. Так называемые «походы выходного дня» организованно и бесплатно проводил Московский клуб туристов, по определённому графику. График представлял собой бумажную «афишу», примерно нынешнего формата А2, на которой помещалось расписание походов на очередной месяц: маршрут, руководитель, дата и место сбора участников, особенность похода (спортивный, познавательный, в медленном, среднем или быстром темпе). Такую афишку Майя каждый месяц привозила из Московского клуба туристов и вывешивала на стенде объявлений в нашем отделе. Я пользовался этой информацией и несколько раз сходил в такие походы. Я специально попробовал разные типы походов выходного дня. Для меня это было немного необычно, ведь до этого, ещё в студенческие годы я вроде как тоже «занимался туризмом». Два раза в год, обычно после экзаменационной сессии, мы, студенты разных московских ВУЗов, выезжали «на природу», за город, всегда в одно и то же место. Там мы ставили палатки, разводили костёр, пели песни. Продолжительность «похода» составляла два-три дня. План всегда был такой: как всё выпьем – так и уходим. Если оставалась какая-нибудь невскрытая консервная банка – её «базировали»: зарывали в песок и накрывали ветками. Котелок и топорик зарывали там же. Ведь в следующий раз мы опять придём сюда же. А в обычной жизни эти предметы нам всё равно не нужны.
И теперь для меня вдруг открылось, что «туризм» - это что-то совсем другое. Гораздо более интересное и привлекательное. Однако, сходив несколько раз в такие, «плановые», «организованные» однодневные походы, я вдруг почувствовал, что это – что-то не то. Потом только понял: мне хотелось большего. А тут как раз у Майи оказалось много работы, она не успевала съездить в клуб туристов за очередной афишкой. И она попросила об этом меня, рассказала, как туда добраться. Я приехал в клуб, взял одну бесплатную афишку походов выходного дня на следующий месяц, и уже повернулся к выходу. И тут взгляд мой привлекла большая картонная коробка, стоящая на столике, прямо у входа. Я заглянул в коробку – и обнаружил там несколько рукописных листков бумаги, разных размеров. Это оказалась коробка для частных объявлений, типа: «приглашаем в поход такой-то и туда-то, собираемся пройти такой-то маршрут, ищем единомышленников», и тому подобное – и тут же номер телефона. Позвонив, можно всё уточнить и принять участие. Напомню читателям, что на дворе у нас лето 1984 года, про какой-то там интернет ещё никто не слышал, социальных сетей тоже пока не изобрели.
Примерно в то же самое время ещё один человек, по имени Юра, пытался организовать свою туристскую группу. По образованию он был инженер-механик, а по складу характера – руководитель, «вождь». Приведу один короткий диалог, который произошёл как-то раз между нами спустя много лет: Я спросил его: «Юра, ты ведь механик?». И он ответил: «Не совсем так. Скорее всего, я – Главный механик». В этом ответе – вся сущность этого человека. Для него всегда было жизненной необходимостью что-то организовывать и чем-то распоряжаться. На рабочем месте (а Юра работал в каком-то сверхсекретном конструкторском бюро) с этой чертой характера ему было трудновато. В плановом спортивном туризме, также в силу особенностей характера, он тоже себя не нашёл. И решил самостоятельно организовать спортивно-туристическую группу, главным образом для водных и горных походов различной категории сложности. Людей старался приглашать помоложе, чтобы можно было эффективнее формировать из них группу. Сначала искал кандидатов через своих знакомых, а потом, когда почувствовал, что уже наступает лето, и нужно ускорять поиски, написал соответствующую записку и положил её в ту самую коробку, в клубе туристов. Он сделал это единственный раз. И надо же было такому случиться, что я тоже единственный раз съездил в этот клуб за афишкой, и единственный раз заглянул в заветную коробку. Так мы с Юрой и нашли друг друга. Совершенно случайно.
За прошедшие десятилетия в окружающем нас мире всё стало по-другому. Жизнь наша удивительно, стремительно меняется. Нет больше того «дикого» самодеятельного туризма, и коробки той давным-давно уже нет, не нужна она. И улицу, где располагался Московский клуб туристов, тоже давно переименовали. Раньше она называлась Большая Коммунистическая, а теперь стала – улица Александра Солженицына. Что поделать, видать, судьба такая: никак не везёт этой московской улице с названиями! Но подчёркиваю, я расскажу вам всё, как тогда было. Так, как я это запомнил. Не запомнить такое было бы невозможно. А вот сможете ли вы понять, в чём вообще заключался смысл всех этих отчаянных приключений – это уже совсем другой вопрос.
Так я попал в группу к Юре. Кроме меня, там оказались ещё несколько человек: Виктор, крупный сильный парень, отслуживший в воздушно-десантных войсках, человек явно не робкого десятка, как-то связанный по работе с военной авиацией. Андрюша, студент-старшекурсник, любитель ходить на лесные слёты авторской песни со старинной керосиновой лампой (это у него была тогда такая «фишка»). Девушка Ира, не нашедшая пока своего места в жизни. Две подружки, Лена и Таня, спортивные девчата, которых Юра, можно сказать, «сманил» из какого-то официального московского турклуба. И я, младший научный сотрудник (без степени), втайне тогда мечтавший об экстриме. Итого, вместе с нашим «вождём», семь человек. Юра был заметно старше каждого из нас, наверное, лет на пятнадцать.
Изучив в библиотеке Московского клуба туристов несколько официальных отчётов о прохождении сложных водных маршрутов по бурным горным рекам нашей страны, Юра почему-то решил, что мы отправимся в Северную Осетию, и там, высоко в горах, покорим один из сложнейших участков реки Ардон, левого притока Терека, а именно – так называемое Кассарское ущелье. И покорить его мы сможем, сплавившись на надувном плоту типа ПСН-10. Я помню, как где-то в подмосковном лесу, Юра рассказывал нам, как это будет интересно и увлекательно. Как мы стремительно промчимся по бурным волнам горной реки с вёслами в руках. А затем, под конец нашего похода, мы ненадолго заедем куда-нибудь к Чёрному морю, поставим палатку прямо на берегу и славно отдохнём после сплава. Рассказывал очень убедительно.
И вот, наконец, куплены железнодорожные билеты, и мы едем. Сначала на поезде Москва – Орджоникидзе (так тогда назывался город Владикавказ). Затем – автобусом в Алагир. И уже далее, небольшим рейсовым автобусом, следовавшим по маршруту Алагир – Верхний Заромаг. В автобусе, кроме нас, ехали ещё местные жители. Запомнился один мужчина, который, по-видимому, возвращался домой с какого-то торжества, в приподнятом настроении и нетрезвом состоянии. Он сидел на заднем сиденье автобуса. Ему хотелось петь, но не получалось. Всю дорогу он горланил одно и то же: «Жиизнь нэвазможна пракрутыть наза-а-а-д! Э-хэ! Феличита…». Временами внизу, под изгибами горной дороги, поблёскивала речка Ардон. И Юра всякий раз радостно показывал нам при этом вниз, со словами «Вот там мы поплывём!». Меня уже тогда начинали одолевать сомнения в успехе нашего мероприятия.
Вышли мы на одной из последних остановок, у селения Нижний Заромаг. Автобус поехал дальше. Смеркалось. Мы встали в кружок вокруг груды наших рюкзаков, самым большим из которых была упаковка с плотом ПСН. Посмотрели друг на друга – и почему-то, непроизвольно, хором запели: «Жиизнь нэвазможна пракрутыть наза-а-а-д!». И действительно, уже не прокрутишь. Раз приехали – надо теперь готовиться «покорять» реку Ардон.
На следующее утро «подготовка» началась. Прежде всего, оказалось, что спасательный плот ПСН, наше «средство сплава», достался Юре в не очень хорошем состоянии. Во-первых, насос для накачивания плота оказался «странным» и работал откровенно плохо. Во-вторых, из восьми привязочных петель на внутренних бортах плота пять просто отсутствовали. И, главное, после того, как мы первый раз накачали наш плот, он медленно, но неуклонно начал сдуваться. Юра тут же объявил, что, поскольку мы теперь оказались «высоко в горах», нам требуется «акклиматизация». И, пока наши организмы будут привыкать к высокогорью, в течение пары дней мы отремонтируем наш плот. Мы накачивали наш ПСН, потом обмазывали его мыльной пеной. После чего наступала тишина. Юра ходил вокруг плота, внезапно приседал возле него на корточки, озабоченно произнося «Где-то сàдит!» В смысле – где-то выходит воздух. Дефектное место вскоре находилось, вытиралось насухо, после чего туда приклеивалась ремонтная заплатка. Далее весь процесс повторялся для поиска следующего дефекта. Чтобы ускорить этот медленный процесс, в помощь одному насосу, мы все тоже участвовали в накачивании, при помощи своих лёгких и ртов. Благо, клапанов для подкачивания у плота ПСН много. От такого ротового подкачивания головы у всех сильно болели. Но Юра продолжал нас уверять, что всё это – следствие акклиматизации наших неокрепших организмов.
Наконец, на третий день, ремонт был закончен. Мы стали грузиться на плот. Через наружные петли плота пропустили так называемую «обвязку» - страховочную верёвку. Благо, все внешние петли у нашего ПСН были целы. Внутренних петель было всего три, поэтому из второй, вспомогательной верёвки изготовили треугольный «гамак», на который погрузили гермомешки из прорезиненной ткани с вещами всех участников. И «пристегнули» всю эту кипу одной стропой. Далее – рассадка по местам. Полагается в таких случаях следующее размещение «экипажа» судна. По три человека с каждого борта, всего шесть человек. Соответственно: левый носовой, левый средний, левый кормовой, то же самое – с правого борта. При сплаве по горной реке, для маневрирования в потоке, главными гребцами являются носовые и кормовые. При повороте плота важно, чтобы по каждой диагонали располагался хотя бы один сильный гребец. Юра всё рассчитал правильно, у него получилась следующая рассадка экипажа. Левый борт: Виктор (носовой), я (средний), Андрюша (кормовой). Правый борт: Таня (носовая), Лена (средняя), Юра (кормовой плюс общее руководство). Но оставалась ещё Ира, куда же её девать? Решили, что она, без весла, будет сидеть посередине, на груде вещей. В таких случаях говорят: «поедет собакой». Потому, что обычно как раз на груде вещей в несложных походах порой сидит собака, если её кто-то берёт в такое путешествие. В общем, наша Ира «поехала собакой».
Отчалили от берега в удобном месте, Юра, по-капитански, последним заскочил на борт, убедившись, что судно правильно отчаливает и на борту всё в порядке. После этого мы устремились вниз по течению реки. Юра не только грёб, но и командовал: «оба вперёд» (в смысле – оба борта гребут вперёд), либо «оба табань» (оба борта отгребают вёслами назад). Если надо повернуть плот в потоке – то гребцы одного борта должны грести вперёд, в то время как с другого борта – наоборот, притормаживать. Непростая это наука, управление надувным понтоном в потоке реки со сложным течением. Руководить должен тот, кто находится ближе к корме, оттуда хорошо видно движение судна относительно потока. На сложных сплавных маршрутах скорость судна обычно бывает слишком высока для маневра, ведь, даже если вовсе не грести, скорость перемещения равна скорости потока воды, а она в таких местах большая. Поэтому чаще всего приходится притормаживать, выполняя команду «табань», то есть «отгребай назад», то левым, то правым бортом, а то и обоими бортами сразу («оба табань»). Поэтому Юра так и назвал нашу группу: «Табань».
Мы старались, чётко выполняли все команды капитана. Уже примерно через 500 метров мы причалили. Для этого пришлось на полной скорости буквально выбросить плот носом на берег. Виктор вовремя выскочил на прибрежные камни и удержал причальный канат. Во время такой остановки я получил удар об камни снизу, по коленям. Я грёб в правильном положении «стоя на коленях», но только опирался при этом не на надувной борт плота, а на его днище, потому что просто боялся вылезать на борт, опасаясь, что меня смоет волной и унесёт от плота. Конечно, на нас на всех были надеты спасательные жилеты, а также защитные шлемы. Но известно, что главным залогом безопасности при таком сплаве является правило «не покидать судно». Водоизмещение (грузоподъёмность) плота в десятки раз выше грузоподъёмности спасжилета. То есть: держись за плот – и не пропадёшь.
Первый ходовой день был окончен. Юра объявил нам, что дальше начинается Кассарское ущелье. А значит, завтра начнётся самое сложное и интересное. На следующий день принцип перемещения нашей группы по маршруту резко изменился. Сначала производилась разведка по берегу (по огромным мокрым камням), вперёд метров на 200-300. Если осмотр показывал, что какую-то часть этого отрезка пути можно пройти на плаву, то группа разделялась надвое. Четыре человека из состава группы (так называемые «сплавщики») проходили определённый участок на пустом плоту, без вещей. Это – сам Юра, Виктор, Таня и Лена. Остальные трое перетаскивали все вещи к концу разведанного отрезка, а затем организовывали там так называемую «страховку». Андрюша надевал на себя обвязку и спасжилет. К его обвязке привязывалась верёвка, другой конец которой удерживали Ира и я. Андрюша заходил в воду в точке финиша этого отрезка сплава, в руках у него находился бросательный конец, так называемая «морковка» (потому что на конце имеется утолщение – полотняный мешочек с поплавком, он продолговатый и оранжевого цвета, чтобы лучше видеть в воде). Когда у нас всё было готово, мы сообщали об этом «сплавщикам», стараясь перекричать шум горной реки. «Сплавщики» стартовали и, на бешеной скорости, уворачивая плот от самых крупных камней, стремительно, за несколько минут, достигали «промежуточного финиша». Происходила так называемая «ловля на живца»: Андрюша кидал им «морковку», они её ловили, цепляли карабин за обвязку плота. Далее мы втроём подтаскивали плот со «сплавщиками» к берегу и помогали им с «десантированием». А сразу же после начиналось самое сложное. Надо было вытащить из воды пустой плот, который теперь стал лёгким и со страшной силой стремился унестись от нас вниз по течению.
Если же предварительно разведанный участок реки признавался непроходимым, то уже все участники перетаскивали по берегу плот, вёсла и гермомешки с вещами, до конца разведанного участка. А дальше повторялось всё сначала.
Прохождение нами Кассарского ущелья, таким образом, оказалось, по большей части не водным, а пешим. И запомнилось нам постоянным, каждодневным тяжёлым трудом. Неумолчный шум воды, который приходится перекрикивать при общении друг с другом. По обоим берегам – крутые подъёмы из камней, местами просто огромных. Периодически поток воды в реке переходит в очередной водопадный слив, либо закручивается и с рёвом устремляется в узкую вертикальную щель между двумя скалами. Каждый день, после полудня, снизу, медленно и долго ползло облако, волоча по камням своё мокрое брюхо. Это ощущалось нами как густой туман. Ночевали мы внутри нашего плота. От постоянной влажности все наши вещи были сырыми. Кроме того, осетинские лепёшки, которые мы закупили по дороге в Алагире, вместо хлеба, стали покрываться плесенью. Перед употреблением в пищу приходилось насаживать кусок лепёшки на палочку и «прокаливать» в огне костра.
За несколько дней (не помню, сколько именно), которые для меня слились в один процесс выживания, нашим «сплавщикам» удалось пройти «водным путём» три маленьких участка реки Ардон в Кассарском ущелье: 300, 200 и 150 метров соответственно. Всего же длина ущелья составляет 5,5 километра. Все очень устали. На этом участке, чуть выше реки, проходила автомобильная дорога, та самая, по которой мы приехали на автобусе. Мы вытащили надутый плот на обочину дороги, туда же подняли все свои вещи. Остановили какой-то самосвал, попросили водителя нас подвезти. В кузов загрузили, не сдувая, наш ПСН и положили вещи. Рядом с водителем нашлось место для Юры и Виктора. Остальные пошли пешком по обочине. Договорились встретиться у конца ущелья, в шестистах метрах выше посёлка Нузал. Когда мы дошли туда пешком, то увидели Юру и Виктора с плотом и грудой вещей. У них почему-то был грустный вид. Оказалось, что когда водитель самосвала стал выгружать плот из кузова, он это сделал обычным для себя способом. ПСН не стерпел такого грубого обращения, и его днище лопнуло по продольному шву. Надо было снова заниматься ремонтом.
На следующий день мы устроили себе день отдыха – днёвку. Заслужили. В этот день мы заклеили днище плота, а потом нашли водителя с бортовым грузовиком ГАЗ-66, в просторечии называемом «шишига», и он нас свозил и показал альплагерь Цей. В Нузале как раз имеется ответвление туда от основной дороги. Поездка также оказалась нескучной, поскольку пришлось ехать в открытом кузове «шишиги», водитель которой проходил все повороты горного «серпантина» не снижая скорости. Мы там немного полюбовались красивыми пейзажами и увидели нескольких человек, про которых я сразу почему-то решил, что это и есть настоящие альпинисты. К сожалению, как я уже говорил, ни одной фотографии этого похода не сохранилось, я чуть попозже расскажу, почему.
Следующим утром мы сообразили, что самый опасный и сложный участок маршрута, Кассарское ущелье, уже остался позади. Не пора ли нам продолжить сплав по реке так, как мы это делали в самом начале, то есть всем вместе? – дружно подумали вслух все участники похода, кроме Юры. Наш руководитель взял с собой выписки из какого-то отчёта о походе по этой реке, которые он заблаговременно сделал в библиотеке турклуба. Про ущелье там было написано, что оно вообще «непроходимо ни на каких средствах сплава». А про участок после посёлка Нузал там было написано: «участок уверенного сплава». Проблема была в том, что всё ориентирование на сплавном маршруте осуществлялось с привязкой к автомобильным мостам через Ардон. А в горных условиях дорога то и дело переходила по мостам, то на один берег реки, то на другой. И мы эти мосты просто перепутали. Участок уверенного сплава, о котором говорилось в описании, находился не за тем мостом, перед которым мы стояли, а только после следующего моста, в двух километрах ниже. Но мы об этом тогда ещё не догадывались. Юра выдал Андрюше свой бинокль и велел сходить к мосту, посмотреть, как там река, можно ли плыть. То ли он слишком доверял недостаточно опытному в таких делах Андрюше, то ли просто сам устал с нами возиться, только это была ошибка. Андрюша довольно быстро вернулся, сообщив всем, что «там плыть можно». И Юра, наконец, дал себя уговорить, чтобы плыть нам всем вместе.
Старт произошёл, как в самом начале нашего сплава. Впереди был мост, а сразу за ним – крутой поворот реки вправо. Как только мы повернули – сразу же всё поняли. Но было уже поздно. Какой-то чудовищной силой наше судно потянуло вперёд, всё быстрее и быстрее. Там, впереди, было видно локальное сужение русла между двумя огромными, покатыми валунами. Ширина прохода немногим больше ширины нашего ПСН.
И вот я вижу, что наш плот почему-то устремляется не по оси этого прохода, а заметно левее. Юра сзади страшно закричал: «Табань! Оба табань!» и дальше, кажется, что-то ещё, матом. Далее, вспоминаю, всё было как в замедленном кино: передний левый угол плота с размаху бьёт в левый валун. Удар по плоту приходится по большой диагонали: спереди и слева – назад и вправо, вверх. Нашего левого переднего, Виктора, дикая сила природы подбрасывает вверх и назад. Бывший десантник массой более 100 килограмм плавно пролетает над нами, в красивом белом лётном шлеме и серебристом спасжилете, а затем скрывается в бурунах в десяти метрах позади кормы. К левому среднему (а это был я) удар доходит уже несколько ослабленным. Меня просто подбрасывает в воздух, и я тут же «приводняюсь» рядом с плотом, ловко хватаясь за бортовую обвязку. Плот, сбросив двух человек, проскакивает в узость между валунами, приобретая при этом не только поступательное, но и вращательное движение. Управлять плотом гребцам, оставшимся на своих местах, становится совершенно невозможно. Плот продолжает движение по течению, так сказать, «самосплавом», из-за вращения всякий раз встречая очередной вал разными частями своего периметра. Наконец, какой-то следующий вал плот встречает своей «облегчённой» частью (где нет двух человек на борту), после чего переворачивается. Все оказываются за бортом, все хватаются за обвязку и далее «путешествуют» вместе с плотом, но снаружи, в воде. Я чувствую, как поток воды поочерёдно вымывает из-под багажной стропы все наши гермомешки с вещами, и вижу, как эти мешки теперь плывут на поверхности реки самостоятельно, параллельно с нами.
Наш аварийный «самосплав» продолжается. Как долго – никому не известно. Мой организм постепенно приспосабливается к новому состоянию. Я чувствую, как плот периодически проходит всё новые и новые водяные валы. Когда нас ненадолго затягивает в толщу очередного вала, я хватаю воздух ртом и затем задерживаю дыхание, пока вал не схлынет. В одном из валов мои руки отрываются от обвязки. Судорожно, с закрытыми глазами и задержанным дыханием, я отчаянно ищу в потоке потерянную обвязку, но нахожу только борт плота. Тогда я, что было сил, хватаюсь пальцами за этот борт, оттягиваю эту упругую поверхность на себя, и замираю в такой позе. Пальцев я при этом не чувствую. Когда я приоткрываю глаза, то вижу перед собой только борт плота и ещё, чуть выше, кусочек бесконечно далёкого неба.
Вдруг я слышу откуда-то доносящийся голос Юры: «Щупаем дно, толкаемся вправо». Мои ноги затянуло под плот. Пытаюсь немного опустить их, чтобы коснуться близкого дна. Мне это удаётся. Сообразив, где право, где лево, делаю жалкую попытку толкнуться в нужную сторону. О, как ничтожны кажутся мне все мои усилия! Но другие в этот момент, по-видимому, тоже пытаются сделать то же самое. Я ощущаю ногами, что дно всё ближе. И, наконец, понимаю, что мы, я и плот, находимся на галечной отмели. Я медленно поднимаюсь на ноги и озираюсь. Я вижу своих товарищей. Всех, кроме Виктора и Андрюши. Инстинктивно, всем хочется выбраться на берег, от которого нашу отмель отделяет протока примерно метровой ширины и глубиной по щиколотку. Я стою неподвижно, в каком-то ступоре. Не могу заставить себя вновь вступить в воду, чтобы пройти к берегу. Остальные пытаются за обвязку вытянуть плот на берег. Вскоре плот подаётся и сдвигается в нужном направлении метра на полтора. И тут мы видим Андрюшу. Оказывается, в процессе причаливания его полностью затащило под плот. Но ведь там, под плотом – воздушная прослойка, этим воздухом можно дышать какое-то время. Как долго он пребывал под перевёрнутым плотом, хватило ли ему воздуха? А точнее – жив ли он? Я вижу Андрюшу, лежащего на отмели неподвижно, на спине, с какой-то опухшей физиономией. Вроде бы, он дышит. С криком «Это просто шок!» Юра бросается к нему и начинает бить его по щекам. И вдруг Андрюша открывает глаза и даже слегка улыбается.
«Витька пропал» – обернувшись, произносит Юра. Надо искать Виктора. Таня и Лена (откуда только у них силы взялись!) поднимаются на берег, и, не снимая спасжилетов, бегом устремляются вдоль реки на поиски. Вскоре они увидели его на берегу, живого. Он стоял босиком на камнях и выжимал мокрую одежду. К счастью, Виктор остался жив, хотя и подвергался опасности в большей степени, чем все остальные, поскольку его несло в потоке воды отдельно от плота. Как он потом рассказал, на одном из поворотов реки его просто вбило течением в щель между двух валунов. Он нащупал в кармане свой специальный нож – «стропорез». Достал этот нож и разрезал на себе спасжилет. Тот сдулся, и Виктор смог выбраться из этой щели.
То место, где нам, наконец, удалось аварийно причалить, как оказалось, находилось как раз на участке «уверенного сплава», из описания маршрута. Собравшись все вместе, мы смогли оценить наши потери в результате этой аварии. Все наши вещи в гермомешках благополучно унесло течением реки. Быть может, впоследствии они благополучно доплыли по течению Ардона, а затем и Терека, до самого Каспийского моря. Из личных вещей осталось только то, что было на нас надето во время сплава. Ещё у всех остались деньги и документы, потому что, по требованию Юры, каждый заранее изготовил для себя герметичный мешочек, для денег и документов, который надевается на шею. Юра называл такое кустарное специфическое изделие «мешочек смертника». Плот был цел, чего нельзя сказать о нас. У всех были многочисленные кровоточащие ссадины, главным образом на ногах. Плюс к этому – ещё и смертельная усталость. У Андрюши некоторое время чувствовались последствия шока. У меня сильно болели пальцы, кисти рук и запястья. Это всё оттого, что я некоторое время держался пальцами за борт плота, оттягивая его на себя, чтобы в потоке не отбросило в сторону. Я до сих пор не понимаю, как это вообще возможно. Попробуйте как-нибудь пальцами «ущипнуть» надувную лодку за надутый борт, получится у вас такое или нет?
Для собравшихся вокруг нас немногочисленных местных жителей наша «авария» оказалась интересным событием. Некоторые восхищались нами, другие – сочувствовали. Кто-то, поняв, что Юра у нас вроде как начальник, задал ему вопрос: «Сколько вам платят за такую работу?». Юра, в своём стиле, не моргнув глазом, мгновенно ответил, совершенно серьёзно: «По 150 рублей каждому». Для сравнения, моя месячная зарплата младшего научного сотрудника составляла тогда 115 рублей. «Да, неплохо» – прокомментировал Юрин ответ этот местный житель – «Но только я всё равно бы не согласился». Я понял Юру: разумеется, правдивый ответ в данной ситуации абсолютно не годился. А правда заключалась в том, что, разумеется, никакой оплаты за свои путешествия мы не получали, более того, сами, за свои деньги, осуществляли задуманное. Но, если бы мы так и ответили, то нас, скорее всего, эти люди сдали бы в психушку.
По-правде говоря, никакой психушки в здешней местности не было. Зато была так называемая «больничка». В посёлке Нузал тогда было «спец. учреждение», где содержали заключённых, которые работали на местном руднике, добывая свинцово-цинковые руды. Это была так называемая «химия». А неподконвойные жители посёлка представляли собой охрану и обслуживающий персонал «учреждения». Нас провели в здание «больнички», где медсестра обработала наши раны, а комендант распорядилась разместить нас по свободным палатам, отдохнуть до утра.
Утром нас накормили больничным завтраком. Мы уже чувствовали себя намного лучше, чем вчера. Девушки и Виктор сходили в местный магазинчик, который имел забавное название «Смешанный». В смысле, там продавалось всё, и продукты, и промтовары. Мои товарищи купили себе по паре местной обуви, похожей на тапочки на твёрдой подошве. Там все жители в такой ходят. Просто, девушкам невозможно было возвращаться обратно в Москву в очень рваных кедах. А у Виктора обувь и вовсе утонула, хорошо, что сам жив остался. Вернувшись в «больничку», мы узнали, что сегодня к ним должно приехать какое-то «начальство», поэтому нужно, чтобы уже через час нас тут не было. Мы быстренько собрались (нам особенно и собирать-то было нечего), погрузились на рейсовый автобус и уехали обратно, сначала в Алагир, а оттуда – в Орджоникидзе. Там нам сказали в кассах, что никаких билетов до Москвы нет. Совсем. И неизвестно, когда будут. Тогда на местной электричке мы переехали в Беслан. Через станцию Беслан проходит много поездов дальнего следования, но и тут повторилась та же история, «билетов до Москвы никаких нет». Может быть, своим внешним видом мы походили на каких-нибудь бродяг, или проходимцев? И это обстоятельство «отпугивало» билетных кассиров.
Наши приключения продолжились. Юра договорился с каким-то железнодорожником, что он пустит нас в свой вагон. Его вагон подлежал капитальному ремонту, и поэтому должен был в ближайшую ночь уйти в составе грузового состава, как «груз на своих осях», в Минеральные Воды. Переночевав на голых старинных плацкартных «диванах», рано утром мы выгрузились в каком-то тупике на станции Минеральные Воды. Через эту станцию до Москвы проходили всё те же поезда, что и в Беслане. Но здесь (о, чудо!) билеты были. Дальнейшую дорогу до Москвы я помню смутно. Отдыха на Юге у нас не получилось, вещей не осталось. Остались только документы (для покупки билетов) и деньги. Деньги для отдыха на берегу Чёрного моря, после спортивного сплава, как нам вначале обещал наш «вождь» Юра. Поэтому почти всю дорогу мы провели в вагоне-ресторане. Посидели хорошо.
Из этого приключения я сделал для себя такой вывод: попав в трудную жизненную ситуацию, надо, прежде всего, пытаться, как говорится, сдать назад. Активнее «табанить». А вдруг повезёт? И более критично относиться к посулам всяческих «вождей», как мелких, так и более крупных. А самое лучшее – не попадать в трудные ситуации. Но такое умение, как известно, приходит к человеку только с жизненным опытом. Да и то не всегда.