Папа закрывал меня от ветра, когда забирал из школы. Вторая смена, темень, эксклюзивный сибирский лёд, спрятанный под целым слоем рыхлого месива из снега и грязи. Это сейчас реагентов насыпают столько, что к лету в нашем городе дуют сахАрные бури. А тогда - извольте покупать обувь, которая не скользит. Можно прям с гвоздями. Или иметь отца, который удержит от попытки ветра усадить тебя на лёд филейной частью.
Чёрная кожаная перчатка, воротник поднят, как будто это удержит ветер от того, чтобы забраться и укусить побольнее. И я, цепляюсь за большую руку, и не понимаю, зачем папа иногда идёт спиной, или отодвигает меня за себя. А сегодня я ка-а-а-к поняла-поняла.
Уговорила дочь выдержать 30 минут моей стрижки. Обменяла на пачку пластилина, альбом и обещание сделать вместе поделку "Ёлочку". Ничего такой тариф, посильный во всей круговерти предновогодних денег, которые отлетают на подарки. Выходим из дома.
А там - ветрище. Шучу, что от подруженьки волгоградские ветра до нас добрались. А моя морщится, и чувствую, уже готова отказаться и от лепки, и от моего двойного внимания в рабочий-то день. Беру её за ручку, и тут меня пробирает от этой параллели.
Ветер, лёд под снегокашей. Твой ребёнок насупил красный нос. Ёжится в попытке найти место в пространстве, куда не задувают порывы декабрьского кусаки. Хоть волгоградский, хоть алтайский - не страшен, если я так же повернусь к ней лицом, или отодвину её за себя. И мы потихоньку пойдём. Я приподниму свой капюшон, чтобы хотя бы шея не терзалась от волн боли и тёплой грусти от воспоминаний о папе.
В такие моменты приходит какое-то прочное осознание родительства. Вот она я - твоя опора, твоя рука, которая не даст упасть, закроет от зимних порывов. А также купит обещанный пластилин, и доделает твою поделку, которую ты уже "Ни хачу больсе, мама. Я буду лепить пилозенку".