— Ну раз вы решили оформить квартиру на Иру, вот пусть она за вами и ухаживает! — голос Марины звучал спокойно, но с ледяной интонацией, от которой в комнате повисла гнетущая тишина.
Свекровь, Елизавета Павловна, сидела за столом с чашкой недопитого чая. Она растерянно оглядывала своих детей: младшая дочь Ира судорожно теребила край скатерти, а её старший сын Саша беспомощно пытался встретиться взглядом с женой.
Марина, сложив руки на груди, неподвижно стояла у окна. Её лицо выражало холодное спокойствие, но губы подрагивали, выдавая, что буря эмоций вот-вот вырвется наружу.
— Марина, что за глупости? — наконец, осмелилась прервать тишину свекровь.
Но Марина уже не слушала. Она поджала губы, взяла со стола свою сумку и молча вышла из комнаты, оставив после себя густую, непроницаемую тишину.
После ледяного заявления Марины в комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь слабым скрипом стула, на котором неловко поёрзала Ира. Елизавета Павловна выпрямилась и растерянно посмотрела на сына:
— Саша, может, ты что-нибудь скажешь? Это нормально, по-твоему? — голос её был хрупким, словно стекло, готовое треснуть.
Саша отвёл глаза, будто надеялся, что всё рассосётся само собой.
— Мам, ну ты тоже… — начал он, но остановился, встретившись с жёстким взглядом жены.
— Что? — резко спросила Марина, вернувшись в комнату, как будто её разозлило молчание мужа. — Скажи ей, что я не права, давай! Пусть у тебя мама, видимо, святая, а я здесь лишняя! Ладно, мам, я всё поняла. У вас есть Ира, пусть она вам теперь помогает. Саша, собирайся, мы уходим.
Ира вздохнула и наконец подняла голову.
— Марина, давай уже без истерик, а? — её голос звучал устало, но беззлобно. — Что ты вообще так завелась? Мамина квартира — её право. Ты о каком-то разделении забот говоришь, будто ухаживать — это наказание.
Марина усмехнулась, резко и коротко.
— Конечно, для тебя не наказание. Ты раз в месяц приезжаешь, поулыбаешься — и всё. А я тут каждый день, понимаешь? Каждый день с твоей мамой. И теперь оказывается, что всё это — просто так. Квартира, значит, тебе, а я… ну, подумаешь, жена её сына.
— Хватит! — голос Елизаветы Павловны дрогнул. Она с шумом опустила чашку на блюдце, но чай всё равно пролился. — Я не могу это слушать. Вы что, хотите меня совсем одной оставить? Вам лишь бы квартира! Разве я вам не родной человек?
— Вы бы не переживали, если бы думали о нас, когда такие решения принимали, — парировала Марина. — Простите, но это не только ваша жизнь. Мы с Сашей живём в арендованной квартире, копим на своё жильё, вы это знаете. А тут вдруг выясняется, что всё ваше достанется Ире, а мы останемся у разбитого корыта.
— Мы не в сказке, — тихо ответила Ира. — А ты сама разве не понимаешь, что мама боится остаться одна? Она на меня полагается, потому что знает, что я всегда буду рядом.
— Будешь, да? — Марина наклонилась к Ире. — Ну, посмотрим, как ты будешь рядом, когда ей станет совсем тяжело.
С этими словами она снова схватила сумку и выскочила из комнаты, на этот раз хлопнув дверью так, что дрогнули рамы.
После ухода Марины атмосфера в семье стала ещё более напряжённой. Свекровь, Елизавета Павловна, пыталась звонить невестке, но та отвечала односложно или вовсе игнорировала звонки. Саша каждый вечер возвращался домой мрачным и замкнутым. Марина ни словом не упоминала о свекрови, но её молчание давило сильнее любых упрёков.
Ира тоже не осталась в стороне. Она несколько раз приезжала к матери с намерением поговорить, но Елизавета Павловна каждый раз отмахивалась:
— Всё нормально, доченька. Просто нужно время.
— Мама, это ненормально! Ты же понимаешь, что Марина злится не просто так? Ты серьёзно думала, что она воспримет это спокойно? — Ира говорила уверенно, но внутри её всё сжималось от чувства вины.
Елизавета Павловна только покачала головой:
— Ира, я хотела как лучше. Ты не замужем, у тебя ничего своего нет, а у Саши есть семья. Я думала, что ты в большей нужде…
— Да какая разница, кто в нужде? Ты о том, что нас с Сашей поссоришь, подумала? Или что сама останешься одна, если они вообще перестанут сюда ходить?
Елизавета Павловна замолчала. Впервые её решение показалось ей самой неправильным. Но признаться в этом было тяжело.
Тем временем Марина, хоть и не приходила к свекрови, продолжала злиться. Однажды вечером она выложила Саше всё, что накопилось за последние недели:
— Ты хоть понимаешь, как мне больно? Мы столько для неё делали! Сколько ночей я провела с ней в больницах, сколько раз бросала всё, чтобы ей помочь… А теперь выясняется, что всё это было зря. Она считает, что я не заслужила ничего.
— Марин, да ты сама себя накрутила! — устало ответил Саша. — Мама не против тебя. Она просто хотела помочь Ире. Ну ты же видишь, у сестры всё сложнее…
— А мне плевать! — вскинулась Марина. — Сложнее, говоришь? А нам, значит, легко? Ну так пусть твоя Ира и помогает. Раз квартира её, значит, и ответственность тоже её.
Саша замолчал. Он знал, что разговоры с женой сейчас бессмысленны. Она обижена, и пока это чувство не отпустит, они ни к чему не придут.
Несколько недель спустя Елизавета Павловна неожиданно оказалась в больнице. Боль в груди, игнорируемая ей несколько дней, оказалась серьёзным сигналом. Врач строго сказал, что нервничать ей нельзя, но женщина не могла перестать думать о своей разрозненной семье.
Услышав о свекрови, Марина тут же бросила все дела и приехала в больницу. Её сердце колотилось, когда она заходила в палату. Она видела, как тяжело Елизавете Павловне. Но, увидев Марину, женщина впервые за несколько недель улыбнулась:
— Спасибо, что пришла.
Марина опустилась на стул рядом с кроватью.
— Конечно, пришла. Что бы там ни было… — она вздохнула. — Лиза Павловна, я не хотела вам больно делать. Просто, знаете, обидно, когда тебя считают чужой.
Елизавета Павловна протянула к ней руку:
— Ты мне не чужая, Марина. Это я, дура, сделала больно. Прости меня.
Марина не смогла сдержать слёз. В этот момент все обиды словно ушли на второй план.
На следующее утро в больницу пришла Ира. Она увидела, как Марина и её мать сидели бок о бок и тихо разговаривали. Чувство вины, которое так долго её мучило, заставило её произнести то, о чём она думала всё это время:
— Мам, а если… я оформлю половину квартиры на Сашу? Это будет честно. Мы же вместе сможем заботиться о тебе.
Елизавета Павловна, хоть и удивилась, но не стала спорить. А Марина впервые посмотрела на Иру без холодной злости.
— Это… наверное, правильно, — тихо сказала она. — Главное, чтобы вы были рядом.
Елизавета Павловна, ещё слабая после приступа, лежала на кровати, подложив под голову высокую подушку. Возле неё сидела Марина, тихо поправляя плед. Саша стоял у окна, нервно сжимая телефон в руке, будто ожидая важных новостей. Ира пришла позже всех — виноватая, смущённая, но с решимостью что-то изменить.
— Мам, ты как? — осторожно спросила она, опускаясь на стул у кровати.
— Живу пока, — слабо улыбнулась Елизавета Павловна. — Хотя нервы мои вы меня чуть не доконали.
Эти слова прозвучали с лёгкой иронией, но в комнате стало не по себе. Саша кашлянул, а Марина, не отрывая глаз от пледа, внезапно произнесла:
— Лиза Павловна… Зачем вы вообще всё это затеяли? Мы бы с Сашей никогда не претендовали на вашу квартиру. Я бы и без неё вам помогала.
Ира посмотрела на Марину с удивлением, но не перебила. Елизавета Павловна тяжело вздохнула:
— Понимаешь, Марина, я так боялась. Мне уже 68, здоровье всё хуже, и я подумала, что если хотя бы квартира останется за Ирой, она будет чаще приезжать. Я не хотела, чтобы ты или Саша чувствовали, что я вас недооцениваю. Просто… мне показалось, что так будет правильно.
Марина вскинула на неё глаза, полные обиды:
— А обо мне вы подумали? Как я себя почувствую? Вся забота, все хлопоты, больницы, аптеки — это разве не важно? Просто сказать мне "спасибо" недостаточно.
Елизавета Павловна молчала. А потом едва слышно произнесла:
— Я не думала, что это для тебя так важно. Ты ведь всегда говорила, что помогаешь не ради выгоды.
— Не ради выгоды, — горячо перебила Марина. — Но знаете, как больно, когда тебя считают никем?
Наступила тишина. Саша, всё это время молчавший, шагнул к жене, положил ей руку на плечо:
— Хватит, Марин. Ну, маме уже плохо. Давайте просто договоримся.
— А как договориться, Саша? — Марина посмотрела на него. — Она же уже всё решила.
Неожиданно Ира поднялась с места. Она говорила спокойно, но твёрдо:
— Всё, хватит ссориться. Мам, ты не права. Это я должна была заметить раньше, но ты поставила нас с Мариной в такое положение, где мы обе чувствуем себя чужими. Поэтому я решила: давайте оформим квартиру пополам. Половина — мне, половина — Саше. И точка.
— Ира! — воскликнула Елизавета Павловна. — Но это же твой шанс, твоё будущее!
— А какое будущее, если моя семья перестанет быть семьёй? — ответила Ира. — Да и к чему мне эта квартира, если мы все будем как враги? Пусть у каждого будет своё. А за тобой мы будем ухаживать все вместе.
Эти слова словно разрядили атмосферу в комнате. Марина впервые за долгое время улыбнулась:
— Спасибо, Ира. Это правда правильно.
Елизавета Павловна заплакала, но на этот раз это были слёзы облегчения. Она схватила за руки и Иру, и Марину:
— Простите меня, девочки. Простите. Я не хотела так вас поссорить.
Ира накрыла ладонь матери своей рукой:
— Мам, всё хорошо. Главное, что мы теперь вместе.
Марина молча кивнула, но глаза её блестели от слёз. Саша улыбнулся и, наконец, расслабился. Семья вновь обрела гармонию, осознав, что главное — это не имущество, а близость и поддержка.