Петька сидел на крыльце, подложив под себя старую телогрейку – доски совсем прогнили, того и гляди провалятся. Солнце уже клонилось к закату, и от пруда тянуло вечерней прохладой. На горизонте раскинулось огромное багровое зарево – будто кто-то развёл гигантский костёр за лесом. В такие моменты Петьке всегда вспоминались рассказы деда о том, как в молодости он работал в кузнице: "Откроешь дверцу – а там всё алое, живое, дышит жаром..."
Собачий лай нарушил тишину – сначала залился Мухтар у соседей, потом подхватила Жучка на другом конце деревни, а за ней и остальные деревенские псы. По знакомой тропинке брели женщины с граблями на плечах, усталые после сенокоса. Петька различал их голоса – вот тётка Марья что-то рассказывает, размахивая руками, а Степановна, как всегда, отвечает ей певучим говорком. От них пахло травами, солнцем и усталостью долгого дня.
– Опять эти черти... – пробормотал Петька себе под нос, заметив, как на краю деревни мелькнули знакомые тени.
Он знал их всех наперечёт: Витька Хромой, Колька-Губошлёп и Серый – местная шпана, державшая в страхе всю округу. Называли их "деревенский нечистью" да «гнилушками» – за подлость да за то, что любили исподтишка гадить честным людям.
– Эй, Петька! – донёсся до него хриплый голос Витьки. – Выходи, поговорить надо!
Петька сплюнул в сторону и остался сидеть. Знал он эти "разговоры" – в прошлый раз после такой беседы две недели с подбитым глазом ходил. Всё из-за того, что отказался участвовать в их тёмных делишках.
– Оглох, что ли? – Витька, прихрамывая, приближался к крыльцу. За ним, как верные псы, плелись его дружки.
– Чего надо? – Петька медленно поднялся, чувствуя, как напрягаются мышцы. В голове промелькнула мысль о топорище, прислонённом к стене за дверью.
– Да вот, слышали мы... – Витька ухмыльнулся, обнажая щербатые зубы, – что у тебя бабка намедни пенсию получила. Поделиться бы надо, по-соседски.
Колька-Губошлёп противно захихикал, а Серый, молчаливый здоровяк с вечно угрюмым лицом, сделал шаг вперёд, разминая пальцы.
– Проваливайте, – процедил Петька сквозь зубы. – Нету у меня ничего.
– Да ладно тебе, – Витька сделал ещё шаг. – Мы ж по-хорошему просим. Или хочешь, чтобы твоей бабке случайно курятник подпалили?
Петька почувствовал, как внутри всё закипает. Бабка Аграфена вырастила его после того, как родители погибли в автокатастрофе. Единственный родной человек, который у него остался.
– А ну пошли вон! – Он резко шагнул вперёд, сжимая кулаки.
Витька отпрянул, но быстро опомнился: – Ах ты, щенок! Серый, покажи ему...
Здоровяк двинулся вперёд, но тут скрипнула калитка, и все обернулись. По тропинке шла бабка Аграфена, опираясь на клюку. Несмотря на свои семьдесят лет, спина у неё была прямая, а взгляд – острый как бритва.
– Никак опять пожаловали, голубчики? – Её голос, неожиданно твёрдый, заставил троицу переглянуться. – А ну-ка, брысь отсюда, пока я участкового не вызвала!
– Да мы это... мимо шли, – пробормотал Витька, пятясь назад. – Пойдём, пацаны.
Троица быстро ретировалась, но Петька знал – это ненадолго. Вернутся, обязательно вернутся. И тогда...
– Что встал столбом? – прервала его мысли бабка. – Помоги сумки занести, тяжёлые они.
Петька подхватил авоськи и последовал за бабкой в дом. Внутри пахло свежеиспечённым хлебом и травами, которые она постоянно сушила на чердаке.
– Садись, внучок, – бабка Аграфена достала из печи чугунок с картошкой. – Поговорить надо.
Он знал этот тон – такой у неё был, когда она собиралась сказать что-то важное.
– Опять они к тебе приставали? – спросила она, раскладывая по тарелкам дымящуюся картошку.
– Да ничего, бабуль, справлюсь, – буркнул Петька, не поднимая глаз.
– Справится он... – вздохнула старуха. – Сила есть, а ума не хватает. Думаешь, кулаками всё решить можно?
– А как ещё с ними? Они же только силу понимают!
Бабка Аграфена покачала головой: – Сила разная бывает, внучок. Не всегда та, что в кулаках, самая действенная.
Она встала и подошла к старому комоду, достала какую-то потрёпанную тетрадь: – Вот, держи. Дед твой когда-то вёл. Почитай на досуге, может, поймёшь что.
Петька взял тетрадь. Пожелтевшие страницы были исписаны мелким, убористым почерком.
– Что это?
– История нашей деревни. И про таких вот... гнилых людей там тоже есть. Всегда они были, во все времена. И всегда находились те, кто им противостоял. Только не силой, а умом да правдой.
Петька хотел что-то возразить, но бабка остановила его жестом: – Ты сначала прочти, а потом уж спорь. И запомни: зло злом не исправишь, только умножишь его.
Ночью Петька не мог уснуть. Лежал, ворочался, прислушивался к каждому шороху – всё казалось, что "нечисть деревенская" вернётся. Под утро не выдержал, зажёг лампу и открыл дедову тетрадь.
"1956 год, июнь. Опять Стёпка Хромов со своей шайкой безобразничает. Третью ночь коров не доят – боятся бабы на ферму идти. А всё потому, что места там глухие, удобные для засады. Участковый руками разводит – поймать не может, доказательств нет..."
Петька вздрогнул – Стёпка Хромов? Да это же Витькин дед! Выходит, гниль эта через поколения передаётся?
"Но нашёл я способ с ними справиться, – продолжал дед. – Не силой, нет. Собрал мужиков, организовали дежурства по очереди. А главное – договорились всем миром действовать. Как только кто заметит что неладное – в колокол бьёт. А там уж вся деревня сбегается. Попробовали Стёпкины дружки пару раз свои фокусы устроить – да только без толку. Народ-то сразу собирается, а против всей деревни они что могут? Так и присмирели..."
Петька отложил тетрадь, задумался. А ведь и правда – один в поле не воин. Может, бабка права?
На следующий день он пошёл к Ваське Кузнецову, своему давнему приятелю. Тот выслушал внимательно, почесал затылок: – А что, дело говоришь. Надоели уже эти паразиты. Только кто с нами пойдёт?
– Найдутся люди, – уверенно ответил Петька. – У каждого свой счёт к этой троице имеется.
И точно – к вечеру собралась целая компания. Пришёл Мишка Воронин, у которого Витька с дружками велосипед украли. Подтянулись братья Савельевы, которым "нечисть деревенская" прошлым летом сад обчистил. Даже старик Семёныч приковылял – сказал, что хоть силой помочь не может, но советом поделится.
– Главное, – говорил он, попыхивая самокруткой, – чтобы все заодно были. Один кулак – это сила, а врозь пальцы переломать легко.
План составили простой: установить дежурство, завести специальный колокол (старик Семёныч отдал свой, который ещё с войны хранил), и главное – держаться вместе.
Витька с компанией поначалу не поверил. Явились как обычно вечером к Петькиному дому, а там не только он – целая толпа собралась.
– Вы чего это? – растерялся Витька. – Мы же просто поговорить...
– Вот и поговорим, – спокойно ответил Петька. – Только теперь по-другому разговор пойдёт.
И рассказал им про дедову тетрадь, про Стёпку Хромова и про то, как деревня тогда объединилась.
– Выбирайте, – закончил он. – Либо живёте как люди, либо вся деревня против вас будет. А там уж сами думайте, каково это – когда все вокруг враги.
Серый переминался с ноги на ногу, Колька-Губошлёп прятал глаза, а Витька... Витька вдруг побледнел: – Так это правда, про деда моего?
– Правда, – кивнул старик Семёныч. – Я его помню. Только он потом исправился, между прочим. Как деревня против него встала – одумался. Даже бригадиром потом стал, хорошим человеком оказался.
Витька долго молчал, потом махнул рукой: – Ладно, поняли мы всё. Не будет больше... этого.
– Точно? – не поверил Петька.
– Точно, – кивнул Витька. – Не хочу я, как дед, позором семьи быть.
С той поры в деревне что-то изменилось. Нет, "гнилушки" не стали сразу ангелами во плоти. Но постепенно, день за днём, что-то менялось. Витька устроился к Семёнычу в помощники – тот как раз пасеку держал. Колька-Губошлёп пошёл к Савельевым, они его плотницкому делу учить взялись. А Серый... Серый вдруг оказался на редкость толковым механиком – трактора чинить научился.
Прошло несколько месяцев. Как-то вечером Петька снова сидел на крыльце, глядя на закат. Только теперь рядом с ним была бабка Аграфена.
– Что, внучок, – спросила она, глядя на него хитрыми глазами, – понял теперь, что я тогда сказать хотела?
Петька кивнул: – Понял, бабуль. Правда сильнее кулаков оказалась.
– Не правда, – покачала головой старуха. – Люди. Когда вместе собираются да за доброе дело берутся – нет такой силы, что их одолеть может.
В этот момент со стороны пасеки донёсся знакомый голос – Витька что-то громко рассказывал, размахивая руками. Рядом с ним стоял Семёныч, одобрительно кивая.
– А знаешь, – вдруг сказал Петька, – я ведь тогда, в начале, совсем другое хотел. Думал, соберу ребят, и проучим их как следует. Чтоб знали...
– И что бы это дало? – перебила его бабка. – Новую злобу, новую драку? Нет, внучок, зло оно как зараза – если его злом лечить, только хуже становится.
Она помолчала, потом добавила: – Вот дед твой понимал это. Потому и написал всё, для потомков сохранил. Знал, что пригодится когда-нибудь.
Петька посмотрел на заходящее солнце. Оно было таким же красным, как в тот вечер, но теперь это не казалось зловещим. Просто закат, просто конец ещё одного дня в их деревне.
– Слышь, Петька! – донеслось со стороны улицы. Это был Витька. – Завтра с утра на пасеку пойдёшь? Семёныч говорит, мёд качать будем!
– Пойду! – крикнул в ответ Петька и повернулся к бабке: – Представляешь, бабуль, Витька теперь главным помощником у Семёныча. Говорит, пчёл любить научился.
Бабка Аграфена улыбнулась, разгладила складки на переднике: – Оно и правильно. У пчёл, знаешь ли, многому научиться можно. Они ведь тоже общиной живут, друг дружку поддерживают. А злого человека за версту чуют – жалят почём зря.
С улицы донёсся детский смех – соседские ребятишки гоняли мяч. Среди них мелькнула знакомая фигура – это Серый возился с малышнёй, показывал им какие-то футбольные приёмы.
– А помнишь, как его все боялись? – тихо спросил Петька.
– Человек он, – просто ответила бабка. – А в человеке всякое есть – и хорошее, и плохое. Какую сторону души своей растить будет, такая и перевесит.
Вечер потихоньку опускался на деревню. Где-то вдалеке замычала корова, послышался скрип телеги – это Колька-Губошлёп вёз свежие доски от Савельевых. Теперь он не просто помогал им – настоящим мастером становился, даже заказы из соседних деревень брал.
– Знаешь, бабуль, – задумчиво произнёс Петька, – а ведь они и правда не гнилые оказались. Просто заплутали немного.
– В том-то и дело, внучок, – кивнула бабка Аграфена. – Потому и нельзя человека гнилым называть. Заклеймишь так – он и поверит, что гнилой, и жить начнёт соответственно. А вот когда веришь в человека, добро в нём видишь – оно и прорастает, как зерно весной.
Она достала из кармана потёртый платочек, промокнула вдруг заблестевшие глаза: – Дед твой, царствие ему небесное, всегда это говорил. "Нет, – говорит, – гнилого народца. Есть заблудшие души, которым путь указать надо". Вот и указали...
В этот момент у калитки появился старик Семёныч. Он прихрамывал сильнее обычного, но глаза его светились: – Агафья Тимофеевна, а я к тебе с гостинцем! – он протянул баночку свежего мёда. – Это Витька специально для тебя отложил. Говорит, самый лучший.
Бабка Аграфена приняла банку, и на лице её появилась тёплая улыбка: – Садись, Семёныч, чай пить будем. С мёдом-то он особенно хорош.
Пока бабка хлопотала у самовара, Петька достал дедову тетрадь. На последней странице была сделана приписка его собственной рукой: "Осень 1998 года. История повторилась, но закончилась так же хорошо, как и тогда. Прав был дед – нет гнилого народца, есть только люди, которым вовремя руку протянуть надо".
Над деревней загорались первые звёзды. С пасеки доносился тихий гул пчёл, устраивающихся на ночлег. Где-то совсем рядом играла гармонь – это Колька-Губошлёп развлекал молодёжь у клуба.
Всё было правильно. Всё было так, как и должно быть в их маленькой деревне, где каждый человек – не гнилушка, а просто человек. Со своими слабостями и силой, падениями и взлётами, но главное – с живой душой, способной меняться и расти.
А дедова тетрадь осталась лежать на полке – ждать своего часа. Может быть, через много лет кто-то снова откроет её и найдёт в пожелтевших страницах ту же простую истину: зло побеждается не злом, а добром и верой в человека. И нет такой темноты, которую нельзя рассеять светом.
Понравился Вам рассказ?
Также рекомендую почитать: