Возрожденный в 2024 году Международный конкурс вокалистов имени М. И. Глинки состоялся этой осенью в Москве и принес много интересных результатов. С лауреатом Первой премии, солисткой Музыкального театра имени К.С. Станиславского и Вл.И. Немировича-Данченко меццо-сопрано Екатериной Лукаш побеседовал музыкальный критик Александр Матусевич.
Прежде всего поздравляю вас с победой на Конкурсе Глинки – таком важном и значимом. Это ваш первый конкурс?
Фактически да: конкурс такого уровня – первый. У меня была победа в конкурсе на Международной Олимпиаде искусств «Дельфийские игры» в Москве, мне было 18 лет, я тоже заняла тогда первое место. И после этого был такой огромный перерыв – до Конкурса Глинки.
Почему? Вы чего-то боялись?
Я не конкурсный человек. Для меня лучше показать себя в спектакле, в роли. Там другой масштаб, и как артист ты показываешь себя со всех сторон. И в течение спектакля можно реабилитироваться, если что-то пошло не так в какой-то момент. А на конкурсе у тебя всего десять минут, за которые ты должен показать максимум всего – технических умений, артистизма. Потом, всегда есть момент личного восприятия тебя кем-то, сравнение, у всех свой сформированный вкус и эстетика. Это неизбежно. И я всегда сомневалась, считала себя не готовой к такого рода испытаниям, прежде всего психологически.
И вы даже никуда не подавались?
Нет, никогда. У меня нет в биографии такого, что я подавалась, но не проходила. Все вокруг говорили – давай, а меня что-то все время останавливало.
А как тогда вы решились на этот раз?
Трудности часто готовят обычных людей к необыкновенной судьбе. Наверно я стала психологически более крепкой и взрослой что ли. И потом у меня уже такой, в общем-то, большой опыт на сцене, около десяти лет, что я подумала – наверно пора. Конкурс Глинки мне всегда был близок – я следила за ним, за тем, что там происходило в прежние годы, какие результаты, мне всегда казалось, что это исторически что-то важное в культурном мире.
Но Конкурс Глинки – один из самых сложных, особенно своим сумасшедшим вторым туром.
Тем не менее, мне это было интересно. Я люблю камерную музыку, люблю музыку Глинки, особенно опять же его камерную музыку. Мне, например, всегда хотелось спеть романс «Стой, мой верный, бурный конь» - обычно его берут мужские голоса, а вот Ирина Константиновна Архипова его включила обязательным номером для меццо-сопрано, тем не менее, его редко выбирают, а там такая интересная история – хотелось это сделать по-своему.
А в операх Глинки доводилось петь?
Пока пела Ратмира только в концертах. С травестийными ролями у меня все хорошо, это мое, но, на самом деле, Глинка – композитор очень сложный. Тонкая материя – нужно очень долго впевать, заниматься музыковедением. Это касается и оперных партий, и его романсов. Альбина Шагимуратова говорила, что это один из самых сложных для исполнения композиторов.
А в чем сложность?
В культуре звукоизвлечения, эмоциональном настрое, в мысли, которую ты проводишь, когда поешь. Глинку сразу узнаешь, когда слушаешь: эта музыка кажется простой, естественной, но когда открываешь ноты и начинаешь учить, становится понятно, что это очень непросто сделать хорошо и технически, и эмоционально. Мне вскоре предстоит исполнение дуэта из «Сусанина» на концерте с Михаилом Казаковым – очень сложный дуэт: и написано все же для контральто, много колоратуры, мелкой техники – нужно упорно работать, чтобы получилось.
Для вас мелкая техника – это нормально?
У меня довольно подвижный голос, я могу это петь, есть к этому склонность, но я никогда не специализировалась на таких партиях. Были отдельные выступления в операх Беллини, например, но глубоко я в это не погружалась – это требует отдельной серьезной работы. Например, я сейчас спела Адальжизу в Красноярске с Альбиной Шагимуратовой и Дмитрием Юровским – это был пробный шар, и, готовясь к этому выступлению, я месяц просто ничего другого не пела, настраивала свой голос на этот стиль. Перед этим у меня была Княгиня в «Русалке» - партия совсем другого плана, более насыщенная, объемная, драматическая, и после нее настраиваться на бельканто очень сложно.
Глинка и Даргомыжский идейно вроде очень близки, один – последователь другого, тем не менее, музыка у них очень разной стилистики. В чем главное отличие?
Глинка – это еще итальянское бельканто, во многом взгляд в прошлое оперы, а Даргомыжский – это взгляд в будущее, он стилистически уже ближе к Мусоргскому, чем к Глинке. Та же Княгиня – огромная нагрузка на средний и нижний регистр, партия драматическая, насыщенная. Хотя травестийные партии Глинки ниже написаны, для контральто, в них больше легкости, колоратурных задач, они ближе к такому россиниевскому блеску, а в партиях Даргомыжского уже во всю проглядывает поздний романтизм с его стремлением к остродраматическому пению – прямой путь к Марине Мнишек.
Вам с детства пророчили музыкальное будущее. Почему вы пошли учиться в ГИТИС, а не в консерваторию?
Меня первоначально больше привлекало театральное дело, актерское наполнение, чем музыка, я видела себя драматической актрисой, нежели оперной певицей. Консерватория слишком академична для моего характера. А ГИТИС мне нравился тем, что ты буквально там живешь, это твой дом и творческое укрытие. Я очень хотела быть не просто певицей, а именно поющей актрисой, для меня это очень важно. Потом имена многих великих артистов, кто там учился – это привлекало.
ГИТИС вам дал в актерском плане то, что вы ожидали?
Безусловно. Мастерская Александра Тителя и Игоря Ясуловича дала мне профессию и понимание театра. Часто к нам в театр приходят люди после консерватории и часто они совсем не опытны , нет даже базовых вещей – что касается театрального ремесла. А у выпускников ГИТИСа это все уже есть.
А в плане вокальной подготовки? Ведь в музыкальном театре без хорошего вокала делать нечего…
С этим было сложнее: я не сразу нашла своего педагога, и в итоге он оказался вне ГИТИСа – это Наталья Алексеевна Попова из Академии хорового искусства. Я слышала как поют ее ученики, мне это нравилось, убеждало, она – последовательница школы Светланы Нестеренко, как-то я пришла к ней на консультацию и мы начали заниматься. Наталья Алексеевна была солисткой в Хоре Певзнера, но уже очень давно занимается педагогикой и с большим успехом, результаты хорошие и многочисленные.
После мастерской Тителя вы наверно не мыслили себя в другом театре, кроме как в Театре Станиславского?
Я тут росла с 19 лет, участвовала в студенческой «Волшебной флейте», потом был «Орфей» - мой дебют, на котором меня заметили. Я даже и не думала, что есть какой-то другой театр. Александр Борисович меня растил, и мне его наука подходила, я его понимала, уже знаю, чего бы ему хотелось от меня сейчас, хотя он держит меня в строгости, наверное это правильно. Поэтому не было никаких метаний – в другие театры Москвы даже не пыталась устроиться.
То есть, как говорит Титель, это – театр-дом, и это – ваш дом?
Это даже больше – это театр-жизнь: ты тут от зари до зари. Уроки, спектакли, ты во всем этом варишься и совершенно забываешь про какую-то другую свою жизнь. Потом у меня появились желания попробовать себя на других сценах, попеть и там, и сям, стали поступать приглашения. Но все равно хочется возвращаться всегда сюда – домой.
Но другая жизнь все же есть?
Совсем мало. Когда есть свободное время – идешь к педагогу, или занимаешься языками, словом, все равно делаешь все, что нужно для профессии, профессионального роста. Моя личная жизнь неотделима от творческой, и творческая определяет все, диктует график и условия. Другая жизнь - это работа над ошибками вне сцены.
Голос вами повелевает?
Да: лишний раз не расслабишься, не посидишь нигде, не поешь чего-то, чего хотелось бы.
Какой театр, кроме родного, вам больше всего понравился, где было комфортно работать?
В Казани пою уже много лет, в этом театре всегда комфортно, хорошо и по-настоящему дружелюбно. В Красноярске мне интересно работать с Дмитрием Юровским, Ириной Лычагиной, замечательная атмосфера и интересные задачи. Там я спела Орфея, Адальжизу, Амнерис. В родном театре я пока не рискую последнюю партию исполнять, только примериваюсь к ней, а вот в Красноярске попробовала. Теперь отложила – партия зреет. Очень понравилось в Новосибирске – творческая атмосфера и очень заботливое отношение к приезжим солистам. Там я спела Кармен и Кончаковну.
Как вам акустика этого театра – знаменитого, но весьма коварного?
Все меня пугали – будь осторожна, тяжелая акустика, никого не слышно: я не могу такого сказать. Мне было комфортно. Потом это дело привычки – в любом зале можно освоиться, если есть достаточное время на адаптацию.
Вы из Воронежа: ходили в детстве там в оперный театр?
Достаточно часто: в моей семье всегда любили искусство, хотя музыкантов и артистов нет, кроме меня, но всегда этому уделялось внимание – культуре: походы в театры, на концерты, на выставки, в музеи. Помню, что часто бывала на концертах нашей знаменитой воронежской певицы Ирины Макаровой, каждый раз как она приезжала в родной город, я ходила на ее выступления и думала – какая она счастливая, я тоже так хочу!
В театр ходили, а хотели в нем петь?
Об этом я тогда не думала: любила очень этот театр, знала репертуар. Но любила как зритель – мысли выступать там не было.
Но, тем не менее, вы там уже спели?
Да, Керубино в «Свадьбе Фигаро» в 2021 году. Ощущения прекрасные – дома тебя ждут родители, ползала – твои друзья, приходят педагоги из музыкальной школы, а это особой трепет, потому что пригласить всех в Москву на свои спектакли нет возможности, а тут – пожалуйста. Вообще этот спектакль в театре родного города – это был значительный толчок в моей карьере: в тот момент я была в свободном плавании, много пела в Казани, а в МАМТ вернулась именно после воронежской премьеры. «Свадьба Фигаро» - это трамплин к новой творческой жизни, она мне принесла номинацию на «Золотую маску», это по-настоящему начало нового этапа моей театральной жизни.
Интересный спектакль?
Постановка Михаила Бычкова - это перенос в межвоенный период ХХ века, герои в ощущении мира и ищут любовь и влюбленность в этом коротком промежутке передышки. На тот момент мне очень хотелось спеть именно эту партию: казалось бы, популярная вещь, ее даже во всех оперных студиях ставят, да и травестийные роли я люблю, но вот все никак не получалось спеть, и наконец, мечта сбылась на родине. Надеюсь теперь, что в нашем театре в дополнение к «Дон Жуану» появится и «Свадьба Фигаро».
В МАМТе у вас все партии любимые, или есть что-то, что поете по необходимости: назначили – надо петь, а не ваше…?
Ко всему привыкаешь и начинаешь любить, искать хорошее, а иначе и нельзя – если через себя не пропустил материал, не присвоил, не сделал своим, то и исполнять его не получится. Ну, может быть, Зульма в «Итальянке в Алжире» - не самая любимая партия, о ней не мечталось. Конечно, например, в опере Россини мне всегда хотелось петь Изабеллу, а не Зульму.
А что самое любимое?
Я обожаю Никлауса в «Сказках Гофмана»: к сожалению, очень редко идет этот спектакль. И сама постановка замечательная, и роль великолепная, многоплановая – можно поиграть, есть, где развернуться. Очень полюбила Княгиню в «Русалке» - чувствую эту героиню, хочется ее петь. Обожаю Ольгу в «Евгении Онегине» - вообще это был первый спектакль, который я увидела у Александра Борисовича, и сидела в зале как завороженная от и до. Кармен мне очень близка, и мне очень нравится эстетика именно нашего спектакля.
А Любаша?
Я вообще не была уверена, что мне ее надо петь: много душевных сил отнимает. Сомневалась: может быть еще слишком рано, это на вырост, когда-нибудь потом? Говорят, получилось неплохо. Силы забирает, большая нагрузка вокальная. Все же, Любаша для зрелого голоса и для зрелой личности. Будет расти вместе со мной, много работы впереди. Кроме того, эта партия требует особого впевания, настройки на нее моральной, и психологического отдыха после нее. Эта та роль, которая требует полного погружения, полной самоотдачи.
Голос меняется с возрастом?
Да: ты взрослеешь, становится в тебе все меньше озорства, и голос взрослеет вместе с тобой, крепнет, тяжелеет, открываются новые возможности для исполнения драматического репертуара, но и уходят возможности для исполнения более легкого стиля, той же оперы бельканто. Хотя я весьма осторожно отношусь к нижнему регистру и крепким партиям. Жизнь певца должна быть длинной и поэтому надо уметь развиваться правильно и от чего-то отказываться.
Озорство – это вообще про вас? Где вам его больше всего удавалось проявить?
Я люблю пошутить и посмеяться. К сожалению, хорошего юмора так мало, особенно на сцене. Наверное в партии Пятницы в «Робинзоне Крузо» Оффенбаха – хулиганила как могла, весь свой актерский драйв задействовала. Веселый спектакль – мне нравится. Я вообще люблю характерные персонажи, где есть какая-то изюминка, где ты можешь сделать своего героя выпуклее, объемнее, интереснее. Я не боюсь быть на сцене смешной или некрасивой. Мои меццовые героини в основном более статуарные, тяготеют к царственным особам, поэтому, когда появляется возможность активно поиграть, поучаствовать в комической опере – я только за.
А оперетту любите?
Очень. К сожалению мало возможности ее петь. У нас в театре есть только «Зимний вечер в Шамони», и в Большом я спела на Камерной сцене «Периколу» - для меня одна из любимых партий. Очень надеюсь спеть «Прекрасную Елену» в недалекой перспективе.
На вашем конкурсном выступлении в финале большое впечатление произвела Варвара из оперы Щедрина «Не только любовь». Вы ее уже спели в спектакле?
Пока нет. Хотела, но, к сожалению, в спектакле нашего театра меня не увидели в этом образе. Героиня мне очень близка, я ее мечтала петь, но пока влиться в спектакль не удается и вряд ли получится, он идет крайне редко. Душа лежит к этой героине, да и в целом ко всей опере. Поэтому все вложила в арию на конкурсе – много хороших отзывов было, значит, получилось. Хотя, конкурс очень сложный механизм. Выбор правильного репертуара — это очень важно. И у меня на конкурсе случились не стопроцентные попадание в некоторых произведениях. Но и конечно, я всегда самая первая знаю, где не получилось и что конкретно. Я к себе предельно сурово отношусь. Но Щедрин, да: мечта сбылась в Частушках Варвары.
Словом, современной музыки вы не боитесь?
Нет, но мне не доводилось ее много петь. А то, что пела, оно было современно по эстетике и времени написания, но технически совсем не сложно. Это не Шенберг – все гораздо доступнее. Речь идет об операх «Рабочий и колхозница» Владимира Николаева и «Сожженная глава» Игоря Райхельсона. Это оба проекта Павла Каплевича – постановки очень интересные, но, к сожалению, это все одноразово. Идеи из Каплевича просто хлещут – ему бы свой театр, думаю, это было бы очень здорово.
Кого из режиссеров, кроме Тителя, можете отметить особо, с кем было увлекательно работать?
Евгений Писарев и Филипп Григорян: я была в восторге от работы с ними с обоими. Хотелось бы встретиться с ними вновь на какой-нибудь постановке.
О чем мечтается?
Я очень бы хотела попеть Массне. Особенно Шарлотту. Или оперу «Сафо» Гуно. Это целая вселенная – безбрежная и прекрасная. К сожалению, у нас этих композиторов исполняют очень мало, ставят еще реже. А еще мечтается о серьезной, вдумчивой работе с музыкой – не хватает постоянно времени, не хватает погружения в материал, все нужно делать быстро, все бегом, нет времени на рефлексию, обдумывание, прочувствование музыки. Темп жизни сейчас такой бешеный, что оглянуться и подумать часто совершенно некогда. Хотелось бы более взвешенного и долгосрочного планирования – за месяц большую партию хорошо не сделаешь. Хочется нырнуть в какую-то оперу, которую готовишь, и вынырнуть из нее не сразу, чтобы было время, дистанция на осмысление. На «Русалке», кстати, был удивительный период, когда мы все такой большой командой работали над спектаклем достаточно долго и тщательно: у нас была просто настоящая русалочья семья. Даже Дмитрий Ульянов и Елена Гусева, которые постоянно везде гастролируют: как-то так сложилось, что они были здесь, и мы могли долго, серьезно и вдумчиво вместе работать над спектаклем.
В конкурсах еще будете участвовать?
Думаю, что нет: конкурс – это затратно и эмоционально, и психологически. Мне кажется, на таком хорошем результате, на который я совершенно не рассчитывала, надо остановиться. А потом и некогда – у меня очень много работы в театрах, чему я очень рада.
Считается, что для вокалиста самый важный человек – это концертмейстер. У вас есть такой?
атьяна Евгеньевна Лобырева, концертмейстер нашего театра: очень строгая, у нее всегда много замечаний и пожеланий, но ты постоянно с ней растешь. Очень многое мне дает: если с ней что-то выучиваю, то это значит – навсегда.
Музыкальный критик Александр Матусевич специально для «Музыкального Клондайка»