Ольга Николаевна В. пожалела, что зонтик оставила дома: с востока, со стороны леса, приближалась огромная грозовая туча — клубящаяся темно-синяя тьма, в глубинах которой то и дело вспыхивали электрические разряды, хотя звуки грома еще не докатывались до городка.
Впрочем, самого городка Ольга пока не видела — только блещущие, как вода, рельсы, водонапорная кирпичная башня, здание вокзальчика да два магазинчика под общей вывеской «Все для вас». Возле магазинчиков стояли несколько разномастных стареньких машин такси.
— Вам до города? - окликнул Ольгу пожилой лысый таксист. - Двести рублей все удовольствие.
— А далеко?
— До города? Четыре кэмэ. - Лысый кивнул на грозовую тучу. - А докуда вам в городе?
— До какого-нибудь кафе — проголодалась чертовски.
— Тогда все пять. На полдороге под дождь попадете, если пешком. Из Москвы?
Ольга кивнула.
— Ну кто ж в Москве вас за двести рэ повезет, а?
В этот миг до железнодорожной станции докатился звук грома, раскатившийся над лесами, которые со всех сторон окружали вокзальчик.
Таксист развел руками.
Ольга села рядом с водителем, достала из сумочки деньги.
Подпрыгивая на выбоинах, машина выбралась с привокзальной площади и понеслась по гладкому асфальту между березами, вскоре сменившимися соснами.
Когда дождевые капли ударили в ветровое стекло, Ольга вдруг заметила двух девочек, бежавших по обочине взявшись за руки.
— Давайте возьмем. Если надо, доплачу.
Водитель сдал на обочину и тормознул.
— Быстро в машину! - крикнула Ольга, приоткрыв дверцу. - Бегом!
Девочки забрались на заднее сиденье.
— Не хлопай дверью, - сказал водитель. - Уселись?
— Спасибо,- пробасила старшая.- Чуть не намочились...
— Вам куда? - спросила Ольга.
— На Советскую.
— Кафе как раз там, на Советской, - сказал водитель. - «Бом-бом» называется.
— «Бон-бон», - попробавила его старшая. - Его еще «Бомбой» называют.
— Там вкусно? - спросила Ольга.
— Конечно, - ответила старшая. - Только дорого. Стакан кофе — пятьдесят рублей.
— А там кофе в стаканах подают?
Девочка смутилась.
— Не, это я просто так сказала. В чашках.
— Зайдете со мной в кафе? - спросила Ольга. - Съедим что-нибудь, кофе выпьем, сока какого-нибудь, расскажете о городе. Я плачу. Как тебя зовут?
— Олька, - сказала девочка. - Ольга.
— А ее?
— Тоже Олька. Она мне двоюродная.
— Две Ольги, надо же, - сказал таксист. - Можно загадать желание.
— Три, - сказала Ольга Николаевна. - Я тоже Ольга.
— Оливия, - вдруг проговорила младшая. - Меня зовут Оливия.
— Надо же, - сказала Ольга Николаевна. - Редкое имя.
— А у нее и мамка была такая редкая, - сказала старшая. - Стишки писала, когда трезвая.
— Почему была? Умерла?
— Нашла какого-то мужика и укатила с ним на севера. Золото, говорит, будем копать лопатой. Года три уже ничего не знаем, живая она там или нет.
— Знал я ее, - сказал таксист. - Чума, а не баба.
— Тогда давайте так, - сказала Ольга. - Я буду Ольгой Николаевной, ты — Ольгой-старшей, а ты — Оливией.
— Тоже мне, - сказала старшая. - Оливии не косолапят и сопли свои не едят — какая из нее Оливия? Срам, а не Оливия.
— Зонтик забыла, - сказала Ольга Николаевна, когда машина остановилась у кафе. - Ну ладно... - Протянула таксисту еще сто рублей. - Спасибо вам.
— Возьмите мой. - Протянул Ольге зонт. - Оставьте тут, в кафе, заеду вечерком — заберу.
Поблагодарив таксиста, Ольга схватила Оливию за руку и в три прыжка влетела в кафе. Ольга-старшая бежала за ними, держа ладонь над головой.
Они устроились за столом у окна.
К ним подошла юная официантка с бейджиком на блузке, на котором было написано «Наталия», и положила перед Ольгой Николаевной меню.
— Яичницу с колбасой будете? Значит, три яичницы, булочки, масло, конфитюр, два кофе — будешь лимонад, Оливия? - и лимонад.
— С трубочкой, - сказала Оливия.
— С трубочкой.
— И хлеба побольше.
— Ты бы руки хоть вымыла, мелкая, - сказала Наталия, - и моську умыла б.
Ольга-старшая смутилась, схватила Оливию за руку и потащила в туалет.
— А есть у вас коньяк? - спросила Ольга Николаевна. - Я бы выпила капельку.
— Стакан?
— Рюмку. Чуть-чуть.
— Вы и за них платите? - Официантка покачала головой. - Вы бы поосторожнее с ними — известная у них семья. Мамаша у них бэ, и эти вырастут бэ.
— Вы их знаете? Эта Оливия — ее мать и правда бросила девочку?
— Ее мать еще та бэ.
Ольга Николаевна вздохнула.
— Яичница долго готовится?
— Быстро, - сказала Наталия. - Поосторожнее с ними.
— А пока несите коньяк.
Официантка кивнула и ушла.
Когда Ольга-старшая и Оливия вернулись из туалета, на столе уже ждал завтрак.
Оливия выпила лимонад и набросилась на яичницу, ее сестра ела не торопясь, степенно, время от времени прихлебывая кофе.
— А вы чего к нам сюда приехали? На церковь посмотреть?
Ольга Николаевна пригубила коньяк и рассеянно огляделась. В кафе они оказались единственными постителями. Наталия у стойки болтала с высоким парнем в фирменной куртке.
— Церковь? А, нет... я просто приехала... просто езжу — туда, сюда, вот к вам приехала...
— В командировку?
— Нет. Просто так. В прошлом году у меня погибла дочь... в аварию попала вместе с отцом... она погибла, он в коме... ей было двенадцать...
— А муж в коме — это как в кино? Проснется через двадцать лет и вас не узнает?
— Не думаю... - Ольга Николаевна помолчала, ковыряя вилкой яичницу. - Там все плохо. Вообще все плохо. Потому и разъезжаю... туда, сюда... не знаю — почему, зачем...
— А вы кем работаете?
— Юристом.
— Адвокатом?
— Юрисконсультом в большой компании.
— И зарабатываете, наверное, хорошо?
— Хорошо, да.
— А муж был богатый?
— Ну как сказать... бедным он точно не был...
— Уеду в Москву, выйду замуж за богатого, поеду на острова, буду жить в пяти звездах и носить такие платья... ну такие...
— Ты очень красивая, Оля,— сказала Ольга Николаевна. — Тебе, наверное, уже сто раз это говорили...
— Говорили... — Ольга-старшая допила кофе. — Только что толку? Мужикам только одно надо, а я не хочу. Я хочу по-честному...
Ольга Николаевна помахала рукой — к столу подошла Наталия.
— Еще коньяка, пожалуйста.
— Столько же?
— Можно побольше.
— А как вы с мужем познакомились? - спросила Ольга-старшая, когда официантка отошла к бару. - На островах?
— О каких таких островах ты мечтаешь, Оля? Канары? Мальдивы?
— Не знаю. Просто острова. С пальмами и мартини чтоб...
— Ты когда-нибудь пробовала мартини?
— Неа. А вы были на островах?
— Была. На Майорке. С мужем.
— Который умирает?
— Тогда он был жив-здоров, и нам было очень, очень хорошо. Именно на Майорке мы впервые стали мужем и женой...
— На острове?
— Да, в отеле...
Официантка принесла коньяк и постояла у столика, но все молчали, и она ушла.
— Видишь ли, Оля... - Ольга Николаевна пригубила коньяк. - У меня были проблемы, но я о них долго не знала, даже не догадывалась. А потом стала встречаться с одним человеком...
— С мужем?
— Нет, это был другой человек, и это было задолго до Майорки. В общем, однажды мы с этим другим человеком занялись любовью... ну, в общем, переспали, понимаешь? А утром он сказал, что он больше не может со мной... в общем, мы расстались... Тот человек ничего мне не сказал, а я не понимала, что произошло... - Допила коньяк. - А потом я пошла к гинекологу, и тут-то и выяснилось...
— Он вас наградил?
— В смысле?
— Заразил чем-нибудь?
— Кто?
— Тот человек, который не муж...
— Нет-нет! - Ольга Николаевна рассмеялась. - Все было проще и глупее. Понимаешь, обычно у женщин это — понимаешь? - как кувшинчик...
— Это?
Ольга Николаевна похлопала себя по животу, опустила ладонь ниже.
Ольга-старшая вдруг покраснела.
— А-а...
— Так вот, кувшинчик. А у меня — блюдце.
— Почему?
— Природа — она так распорядилась.
— А как вы это поняли?
— Врач сказал. Гинеколог.
— Мужик?
— Мужчина, да.
— Фу-у!
— Да дело-то не в том, что он мужчина...
— И вы перед ним голая?
— Оля... - Ольга Николаевна вздохнула. - Дело не в этом. Дело во мне. Тогда я поняла, что дело во мне. В моем блюдце. И это был удар... о, это был шок! Гинеколог сказал: да, девушка, ну и намучаются с вами мужчины! Представляешь? Так и сказал. В общем, это была травма — еще какая травма...
— А операцию нельзя было сделать?
— Ну... в общем — нет... вот я и жила с этим, пока не встретила Олега...
— Мужа?
— Будущего мужа, да. Тогда, на Майорке, у нас случился первый секс, и какой это был секс! Боже, как это было хорошо... и я думать забыла об этом чертовом блюдце...
— А как же это? Ну... как ему... как вам удалось?
— Не знаю! - Ольга Николаевна откинулась на спинку стула и рассмеялась. - У нас все прекрасно получилось. Всегда получалось! И знаешь почему? - Она подалась над столом к Ольге-старшей и понизила голос. - Потому что это была она самая — любовь!
— И все? - растерянно спросила девочка.
— И все.
— Писать хочу, - сказала Оливия.
Ольга-старшая повела ее в туалет.
Ольга Николаевна позвала официантку.
— Счет, пожалуйста.
Через минуту Наталия принесла чек.
Ольга Николаевна бросила на стол деньги, потом прибавила сторублевку.
Наталия открыла было рот, чтобы что-то сказать, но промолчала. Взяла деньги и вернулась к стойке.
Сестры вернулись из туалета.
— А можно я булочку с собой возьму? - спросила Оливия.
Сестра зашипела, но Ольга Николаевна завернула булочку в салфетку и сунула в карман куртки.
— Вроде дождь закончился, - сказала она. - А где здесь кладбище?
— Зачем вам?
— Когда я вот так езжу по разным городам вроде вашего, обязательно бываю на кладбищах. Просто хожу, сижу на лавочке, а однажды даже заснула...
— На кладбище? - Глаза Ольги-старшей округлились от ужаса. - Я б со страху сдохла!
— Ну это ж днем было, солнце вовсю светило. Покажешь?
— Ну пойдемте. - Ольга-старшая взяла сестру за руку. - Иди смирно!
— За что ты ее так?
— Да ничего не так. Она на самом деле дурочка и злая, чтоб вы знали.
— Не любишь ее...
— А с чего б мне ее любить? Она ж не слушается. Слушалась бы — никто ее и пальцем не тронул бы.
— А обычно — трогают?
Ольга-старшая вздохнула тяжело, по-бабьи.
— Мамка наша училкой в школе работает, физкультуре учит, платят мало. Ну и мужа у ней нет. Тут не до радости. И вдруг счастье вышло — сосед наш помирать собрался. Дядя Володя. Мамка с ним одно время крутила, вот он и вспомнил про нее. Говорит, дом тебе подпишу, только и ты мне удовольствие сделай на прощание. Мамка говорит, так я вся теперь больная, две операции перенесла. А он говорит, ну ты ж не одна — у тебя вон девки растут. Понимаете? Я мамке сразу сказала: я выйду замуж по-честному, так что как хочешь, так и выкручивайся. Раньше выкручивалась, и теперь как-нибудь справишься. Подумали, подумали и решили эту к делу приставить...
— Оля!
— А че сразу Оля? Дядя Володя старый, ему и двигаться-то больно, так что этой приходится только это... ну... ну пососет полчасика — и весь день свободна...
— Оля, Боже мой, но она ж ребенок! Ребенок! Как же можно, черт возьми... сколько ей? Семь? Восемь?
— Это ж дом, Ольга вы Николаевна! Дом! За него можно пятьсот тыщ взять. Пятьсот! Или жить в нем — с моим удовольствием. Там и огород, и банька — все как у людей. Вы там в своей Москве в мармеладе купаетесь, а мы тут... что ж, мне прикажете у него сосать?
— Тебе лет-то сколько, Оля?
— Двадцать.
— Учишься?
— В педучилище. Колледж сейчас называется. Через полтора месяца получу диплом, пойду воспиталкой в детсад...
— А потом уедешь в Москву?
— Конечно уеду! Где я тут себе мужа нормального найду? Ну есть, конечно, парни непьющие — так они все женатые, с детьми.
— Оля ты Оля... - Ольга Николаевна вдруг остановилась. - А если я вам дам пятьсот тысяч, отдадите мне Оливию?
— В смысле — продать? Я бы, если честно, только за, но мамка не отдаст. А вдруг сестра вернется? Спросит, где моя дочь, а мы ей что? Не, она нас потом по судам затаскает, а мне в тюрьму нельзя...
— Никому туда нельзя. Далеко еще?
— А вон за почту завернем и будет кладбище. Вы чего, Ольга Николаевна, плохо вам?
— Нет-нет, просто, видимо, давление... вон опять тучи подходят... ничего, сейчас пройдемся — отойду...
— А что будет, если ваш муж так и не проснется, но не умрет?
— Не знаю...
— А отключить его нельзя от всех этих аппаратов?
— Ну что ты, у нас это законом запрещено. Отключение — это убийство. Врачи на это ни за что не пойдут. У них еще и инструкции строжайшие. Там даже установлено до миллиметра, на каком расстоянии друг от друга должны быть электроды на голове, когда делают энцефалограмму... вот если мозг умрет, тогда да, это смерть...
— Думали об этом?
— Что?
Ольга-старшая усмехнулась.
— Что слышали. Ведь думали об этом. Думали. А что? Дать врачам денег — они что угодно напишут...
Ольга Николаевна вздохнула.
— Ты ведь не мерзавка, Оля, ты просто не знаешь, что такое любовь. И никогда не узнаешь, может быть, но это — не дай Бог...
— Я крещеная, - с обидой сказала Ольга-старшая.
— Нам туда?
— Ага.
Улица из одноэтажных домов, крытых где шифером, где железом, высокие сплошные заборы, липы, березы, выбитый асфальт — все это закончивалось почти круглой площадкой, посыпанной гравием, в дальнем конце которой высились беленые кирпичные ворота с аркой, увенчанной крестом, а за воротами — беленая церковь с синим куполом в золотых звездах.
— Красиво, - сказала Ольга Николаевна. - Как она называется, эта церквушка?
— Скорбященская, - сказала Ольга-старшая. - Там скорбят.
— И ты скорбишь?
— От такой жизни, сука, еще как заскорбишь...
— Пойдем? Или вернемся? Опять дождь будет...
Церковь стояла на взгорке и ослепительно пылала белизной на фоне приближающейся тучи, заполонившей все небо с севера и востока, бурлящей, вспыхивающей, грохочущей.
— Может, мимо пройдет, - неуверенно сказала Ольга-старшая. - Вон она, кажется, налево идет...
— Ну была не была — пойдем.
Взяв Оливию за руку, Ольга Николаевна стремительно зашагала к воротам, свернула налево и поднялась к полузаросшему участку, занятому старыми могилами с крестами черного мрамора и надгробиями. Глубоко врезанные надписи, яти и еры, головки ангелов с отбитыми ушами и пальцами...
— Сколько ж здесь физалиса...
— Мы его жидовником зовем, - сказала Ольга-старшая. - Здесь еще при царях хоронили. Пошли туда, что покажу.
Через несколько метров они вышли к обрыву, на краю которого догнивала деревянная оградка, клонившаяся к реке, и остановились перед прямоугольным камнем, вертикально стоявшим в изголовье могилы. Часть мраморной поверхности справа была сколота, но слева еще читалось начало надписи: «Дорогая О». Ниже, в самом низу, крупным курсивом было выбито «Чашу спасения прииму и имя Господне призову». Могила выглядела ухоженной.
— Кто такая эта О?
— Не знаю, - сказала Ольга-старшая. - Никто не знает. Сюда народ приходит — поямнуть эту самую О. Может, Ольга, может, Оксана...
— В те годы все Оксаны были Ксениями. Русских женских имен на «о» мало. Ольга да Олимпиада — вот и все, пожалуй...
— У нас была училка математики Октябрина Викторовна.
— Но здесь точно не Октябрина похоронена.
— Ну не знаю. Ходят сюда, плачут, молятся... как будто у каждого лежит тут какая-то О...
— И ты ходишь?
— А мне зачем? Не я ж тут лежу. Тут какая-то всехняя О лежит.
— Всехняя?
Ну все ее своей, наверное, считают, раз приходят и молятся.
Ольга Николаевна присела на корточки. К глазам вдруг подступили слезы.
Внезапно что-то как будто лопнуло и с грохотом раскатилось над их головами, и они разом повернулись к обрыву, к которому вплотную подошла стена бушующей тьмы.
— Пошли-ка отсюда! - крикнула Ольга Николаевна. - Оливия, руку! Руку дай!
На несколько мгновений тьма окутала их, а когда чуть-чуть прояснилось, на краю обрыва оказались только Ольга Николаевна и Оливия. Хилый заборчик исчез.
— Где Ольга? - Ольга Николаевна схватила Оливию за руку и потащила к выходу. - Ольга где?
Но голос ее утонул во тьме — тьме клокочущей, пылающей, ревущей и рыдающей, в диком бушующем хаосе, накрывшем кладбище, церковь, реку, город, и Ольга Николаевна побежала наугад, не выпуская руку Оливии, упала, вскочила, бросилась вперед с закрытыми глазами, открыла глаза, угадала во тьме арку ворот, вытащила за собой Оливию, снова упала, подгребла под себя девочку, накрыла собой, замерла и так лежала, пока тьма не прошла дальше, грохоча и воя...
Оливия с кряхтеньем выбралась из-под женщины, ткнула ее в плечо.
— Пойдем, что ли...
— Надо вернуться — там Ольга...
— Нету там ее, упала она...
— Упала? Господи... Оливия, что ты... это ты сделала? Оливия!
— Пошли отсюда...
Через полтора часа они сидели в вагоне электрички, мчавшейся к Москве.
Слева, почти у окон поезда по-прежнему клокотала тьма, а справа светило яркое солнце.
Ольга Николаевна держала Оливию за руку и пыталась привести мысли в порядок.
Она украла ребенка. Они едут в Москву. Муж умирает. Сергей Федорович зовет замуж — умоляет, клянется в любви, и Ольге Николаевне с ним хорошо в постели и, видимо, хорошо будет и вообще в жизни. Как он отнесется к Оливии? Поможет ли спрятать девочку от всей этой тьмы? Может, и нет: он старший советник юстиции, полковник, метит в генералы. Но если действительно любит, поможет. Нельзя же девочку всю жизнь прятать. А вдруг ее мать вернется? Вдруг девочку уже сегодня объявят в розыск? Вдруг у нее ничего не получится и девочка так и останется диким зверенышем, и вся жизнь полетит в тартарары? Она уже летит в тартарары. Уже. Из-за девочки с маленьким злым личиком, убившей свою сестру. Что это на нее нашло? Почему? Зачем? Оливия — слишком необычное имя. Наверное, имя у нее будет другим. Ольга, например. Почему бы и не Ольга?
Боже, Боже, что она натворила!..
Ольга-старшая погибла, Оливия едет в Москву, новая жизнь грозна — пылает и клокочет, ревет и рыдает, и нет спасения, но придется — придется жить, потому что мир рушится, а жизнь продолжается...
— Почему ты плакала? — спросила вдруг Оливия. — На кладбище почему плакала?
— Стало жалко эту О... себя жалко, всех жалко... и стыдно стало... когда папа умер, мне так стыдно было, как будто это он из-за меня умер, а он умер от рака... а там эта О — как будто я... или вот Олег... нет, как будто я в чем-то опять виновата...
— Почему? - холодно поинтересовалась Оливия.
— Ну, может, потому, что человек без стыда неполон... - Ольга Николаевна перевела дух. - Ладно про меня. Тебе нравится имя Ольга?
— Нет, - сказала девочка. - Мне нравится Оливия. А булочка спаслась?
— Какая булочка, Господи?
— В кармане у тебя. В куртке.
Ольга Николаевна сунула руку в карман, нащупала булочку, завернутую в салфетку.
— Проголодалась?
— Я всегда голодная. - Оливия отломила кусок булки и бросила в рот. - Мне расти надо. Что-нибудь да вырастет.
Ольга Николаевна слабо улыбнулась.
— Наверное, вырастет...