«Каждый глубокий дух нуждается в маске: более того, вокруг каждого глубокого духа маска постоянно растёт…» (Ницше, «По ту сторону добра и зла»).
Идея о том, что безумие Ницше было маской, вполне вероятна. Временами его ближайшим товарищам, Францу Овербеку и Питеру Гасту, и даже его собственной матери казалось, что он симулирует безумие. Но стоит задаться вопросом, какой был бы смысл и насколько правдоподобно было бы продолжать этот акт безумия более десяти лет, до самой его смерти.
Но даже если Ницше не симулировал безумие, есть другая альтернатива возможности того, что он был психически ненормальным: так называемое безумие Ницше могло быть тем, что древние греки называли божественной манией.
«Есть два вида безумия: одно возникает из-за человеческих болезней, а другое — из-за божественного освобождения от привычных привычек…» (Платон, «Федр»).
Чтобы лучше понять божественную манию, мы можем обратиться к отчёту британского поэта XIX века Альфреда Теннисона, который сравнил божественную манию с «трансом наяву», или, как объясняет этот опыт Теннисон:
«…сама [моя] индивидуальность, казалось, растворилась и исчезла в безграничном бытии, и это не запутанное состояние, а чистейшее из чистейших, страннейшее из страннейших, совершенно не поддающееся описанию, где смерть была почти смехотворной невозможностью, потерей личности… казавшейся не исчезновением, а единственной истинной жизнью» (Альфред Теннисон).
После перехода из состояния сильного страдания в состояние отличного здоровья, как это произошло с осенними месяцами 1888 года, могло ли быть так, что впоследствии Ницше жил в состоянии божественной мании, которое было ошибочно истолковано врачами как свидетельство дегенерирующего безумия?
Как объясняет историк Юлия Устинова в своей книге о божественной мании, большинство людей слишком быстро клеймят все ненормальные состояния сознания как патологические:
«…нежелание признать, что нахождение в необычном состоянии сознания не является синонимом сумасшествия, характерно для нашей культуры, которая стремится медикализировать несоответствия, особенно поведенческие отклонения. В исторических и культурных ситуациях, отличных от современных западных норм, люди считают само собой разумеющимся, что человек может быть не в своем уме, но не сумасшедшим; например, в традиционном обществе инуитов шаман, занимающийся врачеванием, не считается сумасшедшим. В нашем обществе идея о том, что отклонение от нормального состояния сознания может быть полезным, все еще считается многими экстравагантной, если не абсурдной» (Юлия Устинова, «Божественная мания: изменение сознания в Древней Греции»).
После пребывания в психиатрической лечебнице Ницше вернулся домой и прожил остаток своей жизни под присмотром матери и сестры. В течение этих лет они сообщали, что большую часть времени связаться с ним было практически невозможно — он в основном был немым, казалось, что он почти покоится над самим собой, на вершинах своего разума. Он ходил на прогулки со своей сестрой и не отвечал, когда с ним заговаривали; а затем ни с того ни с сего давал краткие и вразумительные комментарии. Как сообщал Юнг:
«Например, однажды он сказал своей сестре: ‘Разве мы не совсем счастливы?’ — совершенно разумно, а потом он ушел… Люди пришли к выводу… что его безумие было божественной манией — тем, что греки называли манией, божественным состоянием, состоянием наполненности богом; человек — энтеос, бог внутри. Это замечание было процитировано как свидетельство того, что он достиг своего рода состояния нирваны» (Carl Jung, «Nietzsche’s Zarathustra»).
В афоризме, озаглавленном «В великой тишине», Ницше, кажется, передаёт идею о том, что возможно жить в необычном состоянии сознания — божественной мании, — которое большинству других людей показалось бы признаком психического заболевания. Как писал Ницше:
«Теперь всё стихло! Море лежит бледное и сверкающее, оно не может говорить. Небо играет свой вечный тихий вечер… О море, о вечер! Вы злые наставники! Вы учите человека перестать быть человеком! Сдастся ли он вам? Станет ли он таким, как вы сейчас, бледным, сверкающим, немым, огромным, возвышающимся над самим собой? Превознёсся над самим собой?» (Ницше, «Рассвет дня»).
На протяжении всей своей жизни Ницше находился под сильным влиянием древнегреческого бога Диониса; он называл себя «последним учеником и посвящённым бога Диониса». Дионис был богом праздников и вина, но он также был богом божественной мании — безумия, которое исцеляет, освобождает и разрывает бесплодные цепи жизни.
«Его пришествие приносит безумие», — писал Вальтер Отто о Дионисе (Вальтер Отто, «Дионис: миф и культ»).
В день своего разрыва, 3 января 1889 года, Ницше написал в письме следующее:
«Я прихожу как победоносный Дионис, который устроит на земле праздник» (Nietzsche, «Nietzsche’s Letters»).
Возможно, это всего лишь совпадение, но в древнем мире зимний праздник Диониса отмечался каждый год в начале января, в то же время, когда Ницше переходил в новое состояние ума:
«… именно зимой, когда солнце готовится отправиться в свой новый путь, Дионис совершает своё самое бурное вхождение» (Вальтер Отто, «Дионис: миф и культ»).
Было ли наступление предполагаемого безумия Ницше праздником; его собственным дионисийским праздником — высшим символом его победы над великой болью, которая преследовала его жизнь?
«Безумие, называемое Дионисисом, — это не болезнь, не жизненный недостаток, а спутник самой здоровой жизни… [это безумие], которое возвестило о первичном спасении среди первобытной боли» (Вальтер Отто, «Дионис: миф и культ»).
В конечном счёте, мы никогда не узнаем, нашёл ли Ницше сокровище возрождения и обновления и прожил остаток своей жизни в состоянии божественной мании, потерял ли он себя в глубинах бессознательного и сошёл с ума, или же его безумие имело органическое происхождение. Безумие Ницше навсегда останется окутанным тайной.
Мы завершим эту серию из двух частей афоризмом из «Зари дня» под названием «Как человек должен превратиться в камень». Ибо, если «безумие» Ницше было божественной манией, этот афоризм предвещает психологическое состояние, которое позже развернётся в нём:
«Медленно, очень медленно становиться твёрдым, как драгоценный камень, и, наконец, лежать там, безмолвный и радующийся вечности» (Ницше, «Рассвет дня»).
Следуйте своему счастью
Внук Эзопа