Первый канцлер Германской империи, создатель объединённой Германии.
Отто фон Бисмарк стоял у окна своего кабинета. На улице сгущался вечер, а холодное серое небо нависало над Берлином, как потолок комнаты, где кто-то умер. Его взгляд был прикован к облакам, густым и неподвижным, словно они знали, что впереди что-то страшное, но не хотели говорить об этом. Он видел в этом небе своё отражение, своё будущее, свою жизнь. Оно всё ещё было величественным, но уже начинало крошиться, как статуя из песчаника.
— Величие требует жертв, — пробормотал он, едва осознавая, что говорит.
Но чьи это были жертвы? Солдат, павших на полях сражений? Политиков, что шли на компромиссы с самим дьяволом, чтобы угодить ему? Или это была его собственная душа, распахнутая, как дверь в пустоту, через которую ветер власти выдул всё человеческое?
Он знал ответ. Он всегда знал. Но в этом и была его трагедия — он никогда не признавал его вслух.
Империя, которую он создал, родилась в боли. Это было похоже на создание монстра, который должен был нести разрушение, но Бисмарк видел в этом своё предназначение. В 1871 году, когда в Версале провозглашали Германскую империю, его душа дрожала, как струна, натянутая слишком туго. Толпа кричала, флаги взмывали в воздух, но он слышал только гулкое биение своего сердца.
— Ты это сделал, — шептал он себе, стоя рядом с Вильгельмом I. — Но что ты создал? Победу? Или нечто такое, что тебя поглотит?
И с того самого дня он не мог избавиться от этого вопроса.
Империя стала его детищем, его гордостью, но и его тюрьмой. Он правил ею, как дирижёр, заставляющий оркестр играть на грани истерики. Каждая политическая интрига, каждый договор, каждая война — всё это было частью его великой симфонии, которая звучала тревожно, как саундтрек к фильму ужасов. Он держал эту симфонию в голове, как человек держит карту лабиринта. Но он знал: любая карта — это иллюзия. Лабиринт всегда сложнее.
***
С годами власть стала для него не удовольствием, а бременем. Она была, как корона, сделанная не из золота, а из свинца. Её вес давил на его плечи, его сердце, его разум. Он чувствовал её даже ночью, когда ложился в постель и смотрел в потолок, пытаясь найти там ответы. Но потолок молчал.
Иногда он слышал шёпот. Это были не обычные звуки. Это был шёпот тех, кого он предал ради Империи. Солдат, которые остались лежать в холодной земле, политиков, чьи карьеры он сломал, как дети ломают игрушки. Женщин и детей, чьи дома сгорели, потому что их судьбы оказались частью его игры.
Он не был человеком, который плакал. Слёзы для слабых, а слабость — для проигравших. Но были ночи, когда его сердце будто наливалось свинцом, и он знал, что этот груз останется с ним до самого конца.
***
Однажды ночью шёпот стал громче. Он не был похож на прежние звуки. Он был знакомым, будто голос из прошлого, из самого сердца леса.
— Помни нас, — сказал голос.
Бисмарк вскочил с постели. Его взгляд был диким, словно он снова оказался мальчиком, заблудившимся в зимнем лесу. Он зажёг свечу и подошёл к окну. Луна висела в небе, бледная и хрупкая, как старое зеркало с трещинами. Комната выглядела чужой, как будто это был не его кабинет, а клетка, построенная для зверя, который отказывается умирать.
«Лес снова зовёт меня», — подумал он. Этот шёпот, этот голос — он был таким же, каким был тогда, когда Бисмарк впервые осознал страх.
Сны его стали ещё темнее. Он видел лес, но не тот, где бродил в детстве. Этот лес был огромным, бескрайним, его ветви сплетались, образуя стены, а тени вытягивались, превращаясь в руки. Эти руки тянулись к нему, пытались схватить, утащить в темноту. Иногда он видел глаза. Они смотрели на него без злобы, без гнева, но с ожиданием. Эти глаза не обвиняли. Они знали, что их час придёт.
***
Однажды он проснулся в холодном поту. Его жена, Иоганна, уже ушла, и он был один. Совсем один. Тишина комнаты давила, как грузовик, стоящий у него на груди. Он чувствовал, что лес ждёт. Лес всегда ждал.
— Что ты хочешь от меня? — прошептал он в потолок.
Но ответа не было.
***
Политика, которая когда-то была для него искусством, превратилась в пьесу, которую он знал наизусть. Роли, реплики, движения — всё было предсказуемо. Но в этом таилась опасность. Бисмарк всегда знал, как играть, но теперь он просто исполнял написанное. Император, министры, иностранные послы — они казались ему тенями, которые движутся по сцене, не зная, что их спектакль уже близок к концу.
Он начал замечать мелочи. Его имя реже звучало в письмах министров. Молодые политики смотрели на него с презрением, прикрытым маской почтения. Император Вильгельм II всё чаще говорил о необходимости перемен.
Перемены. Это слово преследовало его, как кошмар. Он ненавидел его, потому что понимал: в этих переменах для него не было места.
***
Однажды его вызвал император. Вильгельм сидел за столом, его лицо казалось уверенным, но в глазах была какая-то странная смесь страха и решимости. Бисмарк знал, что это был момент истины.
— Вы сделали многое, — начал император, стараясь не смотреть на него. — Но времена меняются. Империи нужны новые идеи, новый подход.
Бисмарк смотрел на него, но видел не императора. Он видел лес. Тот самый лес, где он однажды заблудился. Лес, который научил его бояться. Лес был здесь, в каждом углу кабинета, в каждой тени.
— Вы хотите, чтобы я ушёл, — сказал он голосом, холодным, как лёд.
Император отвёл взгляд.
— Это необходимо.
Бисмарк поднялся. Он был высоким, выше императора, и в этот момент казался выше самого здания. Его глаза блестели, как клинки.
— Я ухожу, — сказал он.
***
Его последние годы были наполнены тишиной. Он ушёл в поместье, которое стало для него лесом. Он больше не был дирижёром. Он был только наблюдателем.
Но лес не отпускал его. Он был в каждом дереве, в каждом закате, в каждом сне. Иногда он чувствовал, что снова теряется. И снова слышал шёпот.
— Ты помнишь нас?
Он помнил.
Однажды ночью он встал, подошёл к письменному столу и написал письмо. Оно было коротким, но в нём была вся его жизнь.
«Империя была создана кровью и железом. Но она была построена на жизнях. Я помню их. Я помню их всех».
Когда он закончил, он сел у окна и посмотрел на ночь. Луна висела в небе, как сломанное зеркало. И он улыбнулся.
Потому что он знал: лес всегда был с ним.
***
Обсуждают прямо сейчас:
✔Будем рады вашей подписке!