— Мам, ну сколько можно? — Лена устало потёрла переносицу, глядя на очередные шесть мешков с картошкой, громоздившихся у крыльца. — Зачем столько? Вы же вдвоём с папой живёте!
— А ты? — Валентина Петровна выпрямилась, упирая руки в бока. Её седые волосы выбились из-под выцветшего платка, а на загорелом морщинистом лице застыло упрямое выражение. — Тебе разве не нужно?
— Господи, да у меня с прошлого года половина в погребе сгнила! Я же говорила...
— Вот именно! — торжествующе перебила мать. — Сгнила, потому что неправильно хранила. Я тебе сто раз объясняла: картошку надо...
Лена отвернулась, чувствуя, как внутри поднимается глухое раздражение. Сколько она себя помнила, мать всегда была такой — несгибаемой, как чугунная сковородка, которой та так гордилась. "Ещё моей бабушки! Теперь таких не делают!" А может, и делают. Но разве ж переубедишь?
Огород расстилался перед ней, словно поле боя после затяжного сражения. Грядки, вскопанные и взрыхлённые, тянулись ровными рядами до самого забора. Между ними змеились узкие тропинки, по которым едва можно было пройти, не зацепив ботву. Каждый клочок земли использовался с какой-то отчаянной, почти болезненной рачительностью.
— А вот здесь, — мать уже тянула её за рукав к дальнему углу участка, — я в этом году решила ещё три грядки под картошку сделать. Папа говорит — много, а я считаю...
Лена механически кивала, пропуская мимо ушей привычный монолог. Сорок пять лет, два высших образования, успешная карьера — а здесь, рядом с матерью, она снова чувствовала себя той самой девочкой, которая боялась сказать слово поперёк.
Память услужливо подкинула картинку из детства: вот она, десятилетняя, сидит на корточках между грядками, выпалывает сорняки. Июльское солнце печёт немилосердно, в горле пересохло, а мать стоит над душой:
— Не так! Сколько раз показывать? Траву нужно с корнем выдирать, а не как попало! Неумеха...
Последнее слово впивалось острой занозой, застревало где-то глубоко внутри. Сколько их там накопилось за эти годы, этих заноз?
— Лен, ты меня слушаешь вообще?
Она вздрогнула, возвращаясь в реальность. Мать смотрела требовательно, чуть склонив голову набок — совсем как раньше, когда проверяла домашнее задание.
— Да, мам. Конечно, слушаю.
— Так вот, я говорю: может, теплицу поставим? Папа всё артачится, говорит, сил не хватит за всем управляться. А я думаю...
"А ты думаешь, что мы с папой — бессловесные кролики, которые должны прыгать по твоей указке", — мысленно закончила Лена. Отец, семидесятитрехлетний, с больным сердцем и пошаливающим давлением, давно махнул рукой на споры с супругой. "А, делай как знаешь!" — его любимая фраза последних лет.
Небо над огородом постепенно затягивалось тучами. Где-то вдалеке глухо громыхнуло — собиралась гроза. Но Валентина Петровна, казалось, не замечала ничего вокруг, увлечённо расписывая преимущества теплицы из поликарбоната.
— Мам, — Лена решительно перебила её на полуслове. — Давай хотя бы картошки поменьше посадим в следующем году? Ну куда столько? Вы же не съедаете, я не съедаю...
— Как это куда? — в голосе матери зазвенело праведное возмущение. — А если неурожай? А если кризис? Ты думаешь, эти твои компьютеры тебя прокормят?
"Мои компьютеры" кормили её уже больше двадцати лет, позволяя не только безбедно жить самой, но и помогать родителям. Но объяснять это в сотый раз было бесполезно. Для матери всё, что не росло из земли, не имело настоящей ценности.
Первые тяжёлые капли дождя упали на вскопанную землю, оставляя тёмные пятна. Запахло мокрой травой и чем-то неуловимо детским — так пахло в те далёкие летние дни, когда они всей семьёй работали в огороде, а потом пили чай с малиновым вареньем на веранде.
— Пойдём в дом, — Лена мягко тронула мать за плечо. — Сейчас ливанёт.
— Да погоди ты, — Валентина Петровна раздражённо дёрнула плечом. — Вот смотри, здесь можно будет...
Дождь припустил сильнее, но мать, словно не замечая его, продолжала что-то говорить про севооборот и органические удобрения. Лена стояла рядом, чувствуя, как холодные струи затекают за воротник, и думала о том, что завтра снова нужно будет ехать на работу, проводить совещание, принимать важные решения. А здесь, в родительском огороде, время словно остановилось, законсервировалось, как огурцы в трёхлитровых банках, которыми заставлен весь подвал.
Гром грохнул совсем близко, заставив обеих вздрогнуть.
— Ну всё, хватит! — Лена почти силой потянула мать к дому. — Промокнем же насквозь!
К её удивлению, Валентина Петровна не стала спорить. Может, тоже устала? Они добежали до крыльца, когда дождь превратился в настоящий потоп. С крыши хлестало как из ведра, а по дорожкам между грядками уже бежали мутные ручейки.
На веранде пахло укропом и смородиновым листом — мать опять заготавливала специи для засолки. Старые половицы поскрипывали под ногами, навевая воспоминания о детстве, когда этот звук казался уютным и родным. Сейчас же он почему-то раздражал, словно ноющий зуб.
— Переоденься, — привычно скомандовала мать, доставая из шкафа полотенце. — Твои вещи там, где всегда.
"Где всегда" — это в маленькой комнате на втором этаже, которую мать до сих пор называла "детской", хотя Лена давно выросла и жила отдельно. Там, в старом шкафу, хранилась её одежда — футболки и джинсы для работы в огороде, купленные ещё лет пять назад.
Поднимаясь по лестнице, Лена поймала своё отражение в настенном зеркале: успешная бизнес-леди превратилась в нахохлившегося мокрого воробья. В глазах — усталость и что-то ещё, похожее на затаённую обиду. На кого? На мать, которая никак не может или не хочет понять, что времена изменились? На себя — за то, что до сих пор не научилась говорить "нет"?
В детской ничего не менялось годами. Те же обои в мелкий цветочек, пожелтевшие от времени; тот же письменный стол, за которым она когда-то делала уроки; те же занавески, выцветшие, но тщательно отглаженные. Мать не признавала перемен — ни в доме, ни в жизни.
Переодевшись в сухое, Лена присела на краешек кровати. За окном всё так же шумел дождь, но теперь в его монотонном стуке слышалась какая-то убаюкивающая мелодия. Глаза начали слипаться — сказывалась усталость последних недель.
— Лена! — голос матери снизу прозвучал как удар хлыста. — Ты что там застряла? Иди, поможешь мне банки разобрать!
Сон как рукой сняло. Вот оно — снова начинается. Вечное "помоги", "сделай", "принеси"... Когда-то в детстве она мечтала вырасти и стать свободной от этих бесконечных указаний. Выросла. А свободной так и не стала.
— Иду, мам! — откликнулась она, с трудом поднимаясь.
На кухне Валентина Петровна уже раскладывала на столе банки разных калибров. Некоторые были такими старыми, что этикетки на них выцвели до неузнаваемости.
— Вот эти, — мать показала на стопку трёхлитровок, — надо помыть. А потом будем огурцы закатывать.
— Мам, — Лена попыталась говорить спокойно, — может, не надо столько? У тебя же ещё с прошлого года полподвала забито...
— А ты откуда знаешь, сколько надо? — В голосе матери появились знакомые металлические нотки. — Ты когда последний раз домой приезжала? На Пасху? А сейчас уже июль!
"Вот оно", — подумала Лена. Сейчас начнётся: про неблагодарную дочь, которая совсем забыла родителей, про то, как тяжело они с отцом работают в огороде...
— Я занята была, мам. Проект важный...
— Проект! — мать фыркнула, с громким стуком ставя банку на стол. — Всё у тебя проекты да проекты! А родители подождут, да?
Лена молчала, механически протирая банки. Что тут скажешь? Что она действительно много работает? Что благодаря этим "проектам" может оплачивать родителям коммунальные услуги и покупать лекарства? Что приезжала бы чаще, если бы каждый визит не превращался в бесконечную череду попрёков и указаний?
В памяти всплыл эпизод двадцатипятилетней давности. Она, студентка второго курса, приехала на выходные. Мать тогда так же стояла над душой, командуя: — Банки не так моешь! Надо с содой, сколько раз говорить? И этикетки отскребай как следует!
А она, тогда ещё робкая и послушная, только кивала, глотая слёзы обиды. Сейчас слёз уже не было — выплакала все за эти годы. Осталась только глухая усталость и что-то похожее на отчаяние.
— Знаешь что, мам, — Лена осторожно поставила банку на стол, — давай я лучше деньгами помогу. Купите консервов в магазине...
— Это не то! — Валентина Петровна всплеснула руками. — Магазинное разве сравнится с домашним? Там же одна химия!
"А у нас на огороде, конечно, всё экологически чистое, — хотелось съязвить Лене. — Особенно после того, как ты весь участок химическими удобрениями засыпала". Но она промолчала. Спорить с матерью было бесполезно — всё равно что пытаться голыми руками остановить танк.
За окном постепенно темнело. Дождь превратился в морось, окутывая огород серой пеленой. В такие минуты дом казался маленьким ковчегом, застрявшим где-то между прошлым и настоящим.
— Вот что я тебе скажу, — мать вдруг понизила голос до заговорщицкого шёпота, — я тут места присмотрела. Можно ещё один участок разработать, за забором. Там земля хорошая...
У Лены внутри что-то оборвалось. Ещё один участок? Да они с существующим-то огородом едва справляются! Отец после последнего сердечного приступа еле ходит, она сама приезжает урывками...
— Нет, мам, — она сама удивилась твёрдости в своём голосе. — Никаких новых участков.
— Как это — нет? — Валентина Петровна выпрямилась, становясь похожей на учительницу, отчитывающую нерадивую ученицу. — А кто тебе помогать будет, если что? У тебя же своего огорода нет! Вот помрём мы с отцом...
— Мама! — Лена почувствовала, как внутри поднимается волна гнева. — Прекрати! Ты же сама себя загоняешь! И папу! И меня!
В кухне повисла звенящая тишина. Было слышно, как в соседней комнате тикают старые ходики — тик-так, тик-так... Словно отсчитывают секунды до взрыва.
Мать медленно опустилась на табурет. В электрическом свете её лицо казалось особенно усталым и старым. Когда она заговорила, в её голосе впервые за долгое время появились нотки неуверенности:
— Я же как лучше хочу... Чтоб у тебя всё было...
— Мам, — Лена осторожно присела рядом, — у меня всё есть. Правда. И я хочу, чтобы вы с папой просто жили спокойно. Не надрывались на этом огороде.
— Как это — спокойно? — В глазах матери мелькнуло что-то похожее на страх. — А что делать-то? Целыми днями телевизор смотреть?
И тут Лена вдруг поняла: мать боится. Боится остановиться, боится оказаться ненужной, боится пустоты, которая может возникнуть, если вдруг исчезнут все эти бесконечные заготовки, грядки, банки...
За окном окончательно стемнело. Дождь прекратился, и в воздухе повис тот особенный летний запах, который бывает только после грозы — свежий, пьянящий, полный обещаний.
— Давай чаю попьём, — неожиданно предложила Лена. — С малиновым вареньем. Помнишь, как раньше?
Валентина Петровна кивнула, и что-то в её лице дрогнуло, смягчилось. Пока она доставала из шкафа чашки — те самые, праздничные, с золотым ободком, — Лена думала о том, как давно они не сидели вот так, просто разговаривая.
— Папа! — позвала она. — Иди чай пить!
Отец появился в дверях кухни — сутулый, с потухшим взглядом. За последний год он сильно сдал, хотя мать, кажется, этого не замечала. Или не хотела замечать.
— А я тут сидел, телевизор смотрел, — сказал он, присаживаясь к столу. — Программа была интересная, про садоводство...
— Ну вот! — тут же оживилась Валентина Петровна. — Я же говорю: надо новый участок осваивать! По телевизору даже показывают...
— Мам, — мягко перебила Лена, разливая чай. — Давай сначала с этим огородом разберёмся. Смотри, что я придумала...
И она начала рассказывать: про умное планирование посадок, про то, как можно организовать полив, чтобы не таскать тяжёлые вёдра, про новые сорта картошки, которые дают хороший урожай даже на маленьком участке.
К её удивлению, мать слушала внимательно, не перебивая. Только иногда хмурилась, когда речь заходила о сокращении посадок.
— Вот ты говоришь — меньше сажать, — наконец сказала она. — А вдруг неурожай? Вдруг...
— Мам, — Лена накрыла ладонью морщинистую руку матери. — Ты же не о неурожае беспокоишься, правда? Ты боишься, что мы с папой без твоей помощи не справимся?
Валентина Петровна замерла, словно её поймали на чём-то постыдном. Потом медленно опустила глаза:
— А как же... Вот состаримся мы совсем... Кто о вас позаботится?
— Мы сами о себе позаботимся, — твёрдо сказала Лена. — И о вас тоже. Только по-другому, не через огород. Знаешь, что я заметила? Мы с тобой только об огороде и разговариваем последние годы. А ведь есть столько всего другого...
— Какого другого? — В голосе матери звучало искреннее недоумение.
— Ну, например... — Лена задумалась. — Помнишь, как ты мне в детстве сказки рассказывала? А потом мы вместе книжки читали? А помнишь, как на рынок ходили? Не за рассадой, а просто так — смотреть, выбирать, разговаривать...
Что-то дрогнуло в лице Валентины Петровны. Она отвернулась к окну, но Лена успела заметить, как блеснули слёзы в уголках глаз.
— Стара я уже для этого, — пробормотала мать. — Какие там книжки...
— Не стара, — возразила Лена. — Просто устала. Мы все устали от этой бесконечной гонки. Давай попробуем по-другому? Оставим немного грядок — столько, сколько вам с папой в радость, а не в тягость. А освободившееся время...
— На что? — перебила мать. — На телевизор?
— Нет, — улыбнулась Лена. — На жизнь. На разговоры. На то, чтобы просто быть вместе. Без этого вечного "надо" и "должны".
В кухне повисла тишина. Было слышно, как потрескивает старый холодильник, как где-то далеко лает собака. Отец тихонько прихлёбывал чай, искоса поглядывая на жену.
— Знаешь, — неожиданно сказала Валентина Петровна, — а ведь я правда давно книг не читала. Всё некогда было...
Это прозвучало так просто, так обыденно, но Лена почувствовала, как что-то неуловимо изменилось в воздухе. Словно открылась маленькая форточка в душной комнате.
— У меня есть отличная книжка, — оживилась она. — Привезу в следующий раз. И знаешь что? Давай съездим на выходных в город? Просто так, погулять. Кафе новое открылось, с видом на реку...
Мать хотела что-то возразить, но осеклась, глядя на мужа. Тот вдруг выпрямился и сказал негромко:
— А что, Валя? Правда, давай съездим. Когда мы в последний раз просто гуляли?
Валентина Петровна растерянно посмотрела на дочь, на мужа, снова на дочь. В её взгляде мелькнуло что-то похожее на испуг — и тут же сменилось неуверенной улыбкой:
— Ну... разве что ненадолго...
Лена почувствовала, как внутри разливается тепло. Не победа — нет. Маленький шажок к чему-то новому. К тому, что могло бы быть, если...
Она встала, подошла к окну. Небо после дождя очистилось, и первые звёзды уже проклёвывались сквозь темноту. Огород внизу был едва различим — тёмная масса, потерявшая свои грозные очертания.
"Он больше не победит, — подумала Лена. — Не заслонит собой всё остальное. Не встанет между нами неприступной стеной из грядок и банок".
А вслух сказала:
— Так что, договорились? В субботу едем в город?
И услышала в ответ тихое, но твёрдое материнское:
— Договорились.
Где-то в глубине дома пробили часы. Лена вдруг поняла, что впервые за долгое время чувствует себя легко и спокойно в родительском доме. Словно исчез тот незримый груз, который давил на плечи каждый раз, когда она переступала порог.
Может быть, это и есть настоящая забота — не раствориться полностью в чужих заботах и тревогах, а найти способ быть рядом, оставаясь собой? Может быть, именно сейчас, глядя на звёзды над затихшим огородом, она наконец-то нащупала ту тонкую грань между долгом и свободой, о которой так долго мечтала?
Валентина Петровна тихонько собирала со стола чашки, и в её движениях уже не было той лихорадочной суетливости, что раньше. Отец задремал в своём кресле, и его лицо казалось удивительно умиротворённым.
А за окном, в тёмном летнем небе, зажигались новые звёзды — чистые и яркие, как обещание завтрашнего дня.
Интересный рассказ: