Моя бабка, царство ей небесное, была, как это в народе говорят - знахаркой. Я помню из детства, что к ней постоянно приезжали какие-то люди, и она никогда никому не отказывала. "Лечила" травками-муравками да словом Божьим. Наверное, это было действенно, потому что поток людей не убывал.
Но однажды...
Была ранняя весна, только - только сошёл снег, по ночам оттаявшая земля ещё покрывалась инеем, а днём, когда пригревало солнышко, напоминала вязкую, чёрную жижу. Просёлочные дороги превратились в непроходимое болото, и, конечно, народу стало меньше. Бывали дни, когда вообще никто не появлялся на пороге. Я очень любила такие дни, бабушка пекла пироги, и я уплетала их за обе щёки, а она, пристроившись рядом, рассказывала мне старинные легенды о нашей семье, о юности, о добрых и хороших людях.
Вечерело. Дрова приятно потрескивали в печи, озаряя дрожащим пламенем небольшую побеленную комнатку с низким бревенчатым потолком. Пригревшись на маленьком диванчике, я слушала бархатистый голос бабушки, и сон слеплял мне глаза.
Вдруг в окно постучали, и этот настойчивый звук мгновенно выдернул меня из сна. Бабушка встала, размяла затёкшие ноги и шаркающей походкой пошла открывать. Я не слышала её слов, но прильнув к окну, видела красивое женское лицо, видела как нежданная гостья жестикулировала, видела, как она сложила руки, умоляя о чём-то. Бабушка только отрицательно качала головой, а когда вернулась, то была очень сильно взволнована, если не сказать, напугана.
Тогда впервые она отказала. Что послужило тому причиной, бабушка не сказала, а мои вопросы очень разозлили её. Больше о визите странной незнакомки она никогда не вспоминала. И я тоже.
А через год бабушки не стало. Моя мать, особа ветренная и чрезвычайно влюбчивая, несколько дней безутешно рыдала. Я никогда до этого не видела маминых слёз. Домик в деревне она продала за какие-то совсем маленькие деньги, и больше я туда никогда не ездила.
******
Прошло шестнадцать лет.
-Татьяна Анатольевна, да очнитесь вы наконец!
Я почти силой заставила себя вернутся из дрёмы в зал суда. Мой патрон - адвокат с огромным опытом Юрий Петрович Куницын коснулся до моей руки.
-Передайте мне результаты экспертизы. И не спите!!!
Судебный процесс был в самом разгаре. Судья допрашивала свидетелей по делу, и когда обвинение заявило ходатайство пригласить ещё одного, то Юрий Петрович просто взвился от гнева. Он не любил подобных сюрпризов, не проиграв ни одного дела, всегда бы во всеоружии, и его команда, в которую я влилась в качестве помощника адвоката чуть меньше года назад, работала не покладая рук.
-Что за свидетель? Я заявляю протест, - пробасил он и сел, тяжело дыша.
Я протянула стакан с водой. Он отказался, а я так и держала его в руках.
Судья отклонила протест и попросила пристава привести в зал суда нового свидетеля.
Как хорошо, что стакан всё ещё был в моей руке, потому что уже через минуту я осушила его залпом.
Яркий белый свет упал на вошедшую в зал женщину. На первый взгляд ей было не больше тридцати. Она двигалась по проходу к трибуне, где должна была давать показания. Невысоко роста не больше метра шестидесяти в джинсовой длинной юбке и чёрной атласной блузке с воротником жабо, который подчёркивал её длинную шею. Стрижка каре и волосы цвета воронового крыла шли её невероятно, делая её похожей на французскую певицу из семидесятых. Подбородок её был приподнят вверх, фарфоровое лицо со здоровым персиковым румянцем сияло каким-то неестественным светом, а огромные серые глаза, смело подведённые чёрным карандашом, в обрамлении длиннющих бархатных ресниц делали её взгляд очень притягательным и одновременно таинственным. Узкие губы были плотно сжаты, но это её совсем не портило, напротив выделяло среди многих красавиц со стандартными пухлыми губами в яркой красной помаде. Она уверенно двигалась к трибуне и одновременно с этим успевала каждого коснутся взглядом.
Несмотря на то, что была она прекрасна, её колючий взгляд отталкивал, а когда упёрся в меня, то я почувствовала удар током. Во рту сразу пересохло, как будто бы я и не выпила только что целый стакан воды. Она видела, что мне нехорошо, видела и улыбалась.
Я сразу её узнала, хоть и прошло шестнадцать лет. Это была та самая женщина, которой отказала моя бабушка. Волнение засело в груди, с нарастающей тревогой какое-то смутное, неприятное, липкое чувство страха родилось и к тому моменту, когда она представилась судье, завладело мною всецело.
Надо сказать, что все присутствующие в зале суда, начиная с пристава и заканчивая судьёй в чёрной мантии с несвежим когда-то белым воротничком, как заворожённые смотрели на неё.
То, что решалась судьба нашего подзащитного, мы все забыли. Юрий Петрович никак не мог сообразить, какие привести аргументы против её показаний, и бросив свои потуги внимательно слушал каждое слово свидетельницы.
- Марина Эдуардовна Исаева, тысяча девятьсот девяносто третьего года рождения, - её чистый звенящий голос нёсся по залу.
Что она говорила дальше, как отвечала на вопросы судьи, я почти не помню. Я просто старалась абстрагироваться и, заткнув уши, не слышать её голоса.
А между тем, наговорила она на семь лет колонии нашему подзащитному, против которого были только косвенные улики, и парень явно не совершал того, в чём его обвиняли.
Всё было кончено. Показания Марины Исаевой перечеркнули все усилия адвоката, и Юрий Петрович проиграл дело в первый раз.
Странная свидетельница медленно удалилась из зала, ей было совсем не интересно, что будет дальше.
И когда уже на выходе, а выходили мы последними, потому что Юрий Петрович никак не мог заставить себя встать, пристав передал мне визитку из чёрного плотного бархата с золотыми вензелями, я смогла прийти в себя и удивлённо спросила:
-Вы не ошиблись? Она просила передать визитку именно мне?
-Именно вам! - ответил пристав и вложил мне плотную карточку в руки.
Ладонь сразу обожгло. Мысли заметались: кто она? Зачем я ей? Что она от меня хочет?
То, что ничего хорошего, я чувствовала кожей, нутром, каждой клеточкой.
Домой вернулась разбитая, бросила визитку в мусорное ведро и упала на диван, не раздеваясь.
Спала я или провалилась в небытие, я не помню, но когда утром открыла глаза, то моей соседки, с которой мы снимали квартиру в Москве, уже не было, а на журнальном столике чернела эта пугающая меня визитка.