В старом доме на Вишнёвой улице все вещи оставались на своих местах. Пожелтевшие фотографии в серванте, старое кресло-качалка у окна, потёртый плед на спинке дивана – всё как при маме. Только пыль, неумолимо оседавшая на поверхностях, напоминала о том, что прошёл уже месяц.
Нина приходила сюда каждый день после обеда. Размеренно протирала фотографии, перебирала документы, раскладывала их по стопкам. За этот месяц она не выбросила ни единой вещи – всё казалось важным, всё хранило мамино тепло.
Вчера позвонила Вера. "Приеду завтра к пяти, нам надо поговорить." И всё – ни расспросов, ни объяснений, в своём стиле. После похорон она не появлялась, только звонила пару раз, ссылаясь на проблемы в магазине. "Цветы не могут ждать", – говорила она. Как будто мамин дом мог.
Нина посмотрела на часы – четыре тридцать. Достала из серванта старый фотоальбом в коричневой обложке, села в кресло. На первой странице – они с Верой в одинаковых платьях в горошек. Нина держит сестру за руку, обе улыбаются. Лето восемьдесят четвертого, если память не подводит...
Скрип калитки вырвал Нину из воспоминаний. Она подняла глаза от альбома – по дорожке шла Вера, как всегда стремительная, в ярком шарфе, с объёмной сумкой через плечо. Совсем другая, не как на старой фотографии.
"Открыто!" – крикнула Нина, прежде чем сестра успела постучать. Вера вошла, цокая каблуками по старому паркету. Остановилась на пороге гостиной, окинула взглядом комнату.
– Здесь всё как будто время остановилось, – она сбросила сумку на диван. – Ты что-нибудь вообще трогала?
– А что здесь трогать? – Нина захлопнула альбом. – Всё мамино, всё на своих местах.
– То есть ты целый месяц просто приходила и сидела?
– Я разбирала, – Нина кивнула на аккуратные стопки бумаг на столе. – В отличие от некоторых, у меня было время этим заняться.
Вера прошла к окну, постояла, разглядывая старую яблоню во дворе.
– Знаешь, – она обернулась к сестре, – я ведь не просто так приехала. Нам нужно решить вопрос с домом.
Нина почувствовала, как внутри всё сжалось. Этого разговора она ждала и боялась все эти недели.
– И что ты предлагаешь? – её голос прозвучал глуше, чем хотелось бы.
– Продать, – Вера произнесла это просто, как что-то очевидное. – Район хороший, дом крепкий. Думаю, хорошую цену можно выручить. Поделим, и каждая распорядится своей частью как хочет.
– Продать? – Нина прижала альбом к груди. – Вот так просто? Дом, где мы выросли?
– А что ты предлагаешь? Законсервировать его как музей? – Вера подошла к серванту, провела пальцем по пыльной полке. – Посмотри, он уже месяц стоит пустой. Ещё год простоит – совсем зарастёт пылью. Тебе что, правда нужен этот дом?
– Дело не в том, нужен или нет. Это мамин дом.
– Мамы больше нет, Нина, – Вера сказала это мягче, но от этого слова не стали менее болезненными. – И она оставила дом нам обеим. Значит, нам обеим и решать.
Нина встала с кресла, бережно положила альбом на столик. Медленно подошла к серванту, встала рядом с сестрой.
– Знаешь, что мама говорила каждый раз, когда ты не приезжала? "Верочка занята, у неё свой бизнес, ей тяжело вырваться". Всегда тебя оправдывала, – Нина провела рукой по стеклянной дверце серванта. – А я сидела с ней в больницах, возила по врачам, готовила, убирала... Каждый день, Вера. Каждый.
– Начинается, – Вера закатила глаза. – Опять ты за своё. Святая Нина и непутёвая Вера. Классика жанра.
– А разве не так? Где ты была, когда ей химию назначили? Когда на операцию готовили?
– Я деньги присылала! На лекарства, на процедуры...
– Деньги, – Нина горько усмехнулась. – Ей нужна была не твоя кредитка, а ты сама. Просто побыть рядом.
Вера отвернулась к окну, её плечи заметно напряглись.
– Ты думаешь, мне не хотелось? – её голос дрогнул. – Думаешь, я не рвалась? У меня кредит на магазин, пять человек работников, дочь в институте... Я крутилась как могла.
– А я, значит, не крутилась? – Нина подошла ближе. – У меня тоже работа была, между прочим. Но я находила время.
– Ну конечно, ты же у нас всегда была идеальной дочерью, – Вера резко развернулась. – Правильной, послушной. Никуда не уехала, замуж вышла за одноклассника, работала в школе под боком. Мама тобой гордилась, а я... я всегда была той, кто "могла бы и лучше".
– Неправда! – Нина качнула головой. – Она любила нас одинаково.
– Любила – да, – Вера подошла к дивану, села, обхватив себя руками. – Но гордилась тобой.
В комнате повисла тяжёлая тишина. За окном медленно темнело, старая яблоня отбрасывала причудливые тени на стену. Нина смотрела на сестру – такую чужую сейчас, и такую родную одновременно.
– Давай хотя бы чаю попьём, – наконец произнесла она. – Заварю мамин любимый с чабрецом.
Вера кивнула, не поднимая глаз:
– Давай.
На кухне всё тоже застыло во времени. Банки с крупами на полках, старенький заварочный чайник с облупившейся эмалью, мамина чашка с васильками.
– Помнишь, как мама всегда говорила: "Нет ничего, что нельзя решить за чашкой чая"? – Нина достала из шкафчика жестяную банку с травами.
– И печенье своё доставала, – тихо добавила Вера. – Овсяное, в синей коробке.
– Кстати... – Нина открыла буфет и, помедлив секунду, вытащила знакомую синюю коробку. – Представляешь, оно до сих пор здесь.
Вера невольно улыбнулась:
– Она всегда держала про запас. На случай, если я вдруг приеду.
– И правильно делала. Ты же как снег на голову – раз в полгода, без предупреждения.
В этот раз в словах Нины не было упрёка, скорее лёгкая грусть. Она поставила чашки, разложила печенье.
– Знаешь, – Вера крутила в руках чайную ложку, – я ведь каждый раз собиралась приехать. Планировала, откладывала дела... А потом что-то случалось – то поставщик подведёт, то работник заболеет...
– А я каждый раз её успокаивала: "Мам, у Веры свой бизнес, она не может всё бросить." И знаешь, что она отвечала?
– Что?
– "Доченька, я же не в претензии. Главное – она счастлива. Я всегда боялась, что вы будете жить как я – от звонка до звонка, от получки до получки."
Вера отвернулась к окну, но Нина успела заметить, как блеснули слёзы в её глазах.
– А ты знаешь, – вдруг оживилась Вера, – что она приезжала ко мне в магазин? Тайком от тебя, когда ей получше стало. Сказала, что к подруге едет...
– Что? – Нина застыла с чайником в руках. – Когда?
– Прошлой весной. Приехала утром, просидела у меня полдня. Всё расспрашивала про цветы, про поставщиков... Так гордилась, что я с нуля всё построила.
– Она мне не сказала...
– А я просила не говорить. Боялась, ты будешь переживать, что она одна поехала.
Нина медленно опустилась на стул:
– Вечно вы что-то от меня скрывали. То ты, то она...
– Потому что ты всегда слишком остро реагировала, – Вера вздохнула. – Помнишь, как истерику закатила, когда я в другой город уезжала?
– Потому что знала – всё на меня свалится.
– А что мне было делать? – Вера резко поставила чашку. – Сидеть здесь? Работать в школе, как ты? Выйти замуж за местного? Это твоя жизнь, Нина, не моя.
– И что в этом плохого? – Нина поджала губы. – Между прочим, я была счастлива. До того как Павел...
Она не договорила, отвернулась к окну. Вера виновато притихла – не стоило напоминать сестре о недавно умершем муже.
– Прости, – тихо сказала Вера. – Я не хотела... Просто мы с тобой такие разные. Всегда были.
Нина молча кивнула, потом вдруг встрепенулась:
– Слушай, раз уж ты здесь... Поможешь мне на второй этаж подняться? Там мамины вещи, я всё не решалась одна.
– Конечно, – Вера встала. – Только... может, сразу решим, что оставить, а что... – она замялась.
– Что выбросить? – Нина грустно усмехнулась. – Да, наверное, ты права. Нельзя вечно жить прошлым.
Они поднялись по скрипучей лестнице. В комнате наверху пахло лавандой – мама всегда раскладывала саше по ящикам. Большой шкаф, комод, трюмо с потускневшим зеркалом...
– С чего начнем? – спросила Вера.
– Давай с комода? – Нина подошла к нему. – Тут должны быть её документы, украшения...
Выдвинула верхний ящик. Знакомые коробочки, конверты с фотографиями, и в глубине – резная деревянная шкатулка.
– Никогда её раньше не видела, – Нина достала шкатулку. – Ты знаешь, что это?
Вера покачала головой, подошла ближе:
– Открой.
Внутри лежала стопка писем, перевязанных выцветшей лентой, и тетрадь в коричневой обложке.
– Это её почерк, – Вера взяла тетрадь. – Дневник?
Нина развязала ленту, достала первое письмо:
– "Моим дорогим девочкам..." – она запнулась. – Это нам.
– Читай вслух, – тихо попросила Вера, присаживаясь на край кровати.
Нина развернула пожелтевший лист:
"Моим дорогим девочкам.
Если вы читаете это письмо, значит, меня уже нет с вами. И наверняка вы опять спорите – как всегда, как в детстве. Нина, моя правильная, строгая, надёжная доченька. И Вера – моя непоседа, мечтательница, бунтарка. Такие разные, и обе такие родные.
Я часто думаю о том, что сделала что-то не так в вашем воспитании. Может, слишком часто сравнивала вас, слишком по-разному хвалила и ругала. Нину – за послушание, Веру – за смелость. А надо было просто любить вас такими, какие вы есть.
Знаете, чем я по-настоящему горжусь? Что каждая из вас выбрала свой путь. Нина, ты осталась хранить наш маленький мир, нести знания детям, заботиться о близких. А ты, Вера, решилась всё изменить, начать с нуля, построить своё дело. Вы обе такие сильные, хоть и по-разному."
Нина остановилась, смахнула слезу. Вера сидела неподвижно, стиснув руки.
– Дальше есть, – тихо сказала она.
"Я оставляю дом вам обеим не просто так. Это не просто стены – это ваше детство, ваши корни, ваша память. И я хочу, чтобы вы научились договариваться. Не для меня – для себя. Потому что вы – семья, а семья – это главное, что у нас есть.
Простите меня, если что-то было не так. Я любила вас больше жизни – обеих, одинаково сильно.
Мама."
В комнате повисла тишина, только ветер шелестел занавеской. Вера открыла дневник, пролистала несколько страниц:
– Смотри, она писала о нас... каждый день что-то записывала.
– Что там? – Нина присела рядом.
– Вот, – Вера водила пальцем по строчкам. – "Сегодня звонила Верочка, рассказывала про свой магазин. Как она загорается, когда говорит о цветах! Совсем как в детстве, когда притаскивала домой все букашки и травинки. А через час пришла Ниночка, принесла пирог. Сидела со мной, рассказывала про своих учеников... Мои девочки, такие разные, такие родные. Как же я хочу, чтобы они снова стали близки, как в детстве..."
Нина заглянула через плечо сестры:
– А вот здесь, смотри: "Нина заботится обо мне, как когда-то я о своей маме. Всё успевает – и работа, и дом, и я. Но я вижу, как она устает. А Вера звонит каждый вечер, спрашивает про лечение, присылает деньги... Обе любят по-своему, но одинаково сильно."
Вера перевернула страницу и вдруг замерла:
– Это последняя запись... За неделю до...
"Сегодня смотрела наши старые альбомы. Вот они – мои девочки – в одинаковых платьях в горошек, держатся за руки. Нина присматривает за младшей, а Вера тянет сестру к качелям. Всегда так было – одна тянула вперёд, другая удерживала. А вместе они были идеальным целым. Я так мечтаю, чтобы они вспомнили это чувство. Чтобы поняли – нет правильного или неправильного пути. Есть просто любовь..."
– А ведь я помню тот день, – тихо сказала Нина. – Помню это платье в горошек.
– И качели, – Вера улыбнулась сквозь слёзы. – Ты всё ворчала, что я слишком сильно раскачиваюсь.
– А ты хохотала и кричала "выше, выше!"
Они посмотрели друг на друга – и вдруг рассмеялись, как в детстве.
– Слушай, – Вера вытерла глаза, – а может... может, нам не продавать дом?
– А что ты предлагаешь? – Нина закрыла дневник, бережно положила его на колени.
– Можно сдавать его. Хорошим людям, чтобы следили... А деньги... – Вера помедлила. – Знаешь, Алёнка, моя дочка, она ведь на врача учится. Мама так радовалась, когда узнала. Может, будем откладывать на её учёбу? Мама бы этого хотела.
Нина внимательно посмотрела на сестру:
– А ты сама как? С магазином всё нормально?
– Справляюсь, – Вера пожала плечами. – Кредит почти закрыла. Знаешь, когда я к маме приезжала в последний раз, она сказала такую вещь... Сказала: "Доченька, деньги – это важно, но не главное. Главное – чтобы было куда вернуться."
– И чтобы было к кому, – тихо добавила Нина.
За окном совсем стемнело. Старая люстра отбрасывала тёплый свет на стены, на знакомые с детства обои, на лица сестёр.
– Слушай, – вдруг оживилась Вера, – а давай здесь Новый год встретим? Все вместе – ты, я, Алёнка. Как раньше...
– Ёлку поставим в угол, как мама любила...
– И твой фирменный пирог...
– Мамин пирог, – поправила Нина. – Я же по её рецепту пеку.
Вера встала, подошла к окну:
– Яблоня совсем одичала. Надо бы обрезать весной...
– Значит, весной приедешь? – в голосе Нины мелькнула надежда.
– Приеду. Теперь буду приезжать чаще. Обещаю.
***
Полгода спустя...
Из открытых окон старого дома на Вишнёвой улице доносился смех и звон чайных чашек. На столе дымился пирог, в саду цвела яблоня, а на комоде стояла мамина шкатулка – теперь уже не с письмами, а с квитанциями об оплате за учёбу Алёнки и списком дел по ремонту дома.
На стене в рамке висела выцветшая фотография: две девочки в платьях в горошек у качелей. А рядом – новая: две женщины, так похожие и так непохожие на тех девочек, сидят в старых креслах и улыбаются в камеру.
Дом снова жил. Теперь в нём хранились не только старые воспоминания, но и создавались новые.
КОНЕЦ!