— Нечего рассказывать! — Егор почти выкрикнул эти слова. — Всё нормально, просто...
— Именно что не нормально, — перебила она мужа. — Ты последний месяц сам не свой. Ночами не спишь, думаешь, я не слышу, как ты ворочаешься?
— Алло, здравствуйте, а где Егор Андреевич? – голос в трубке был незнакомым. Антонина долго не хотела брать телефон мужа, но тот звонил и звонил, а Егор всё ещё был в душе.
— Он пока не может подойти, я его жена. Что ему передать?
– Добрый день! Я звоню по поводу дачи. Клиенты готовы приехать на просмотр завтра, часов в одиннадцать.
— Какой просмотр? О чём вы говорите? — Антонина почувствовала, как у неё холодеют пальцы.
— Как о чём? Егор Андреевич поручил нашему агентству продажу вашей дачи в Васильково...
— Он что, серьёзно решил продать нашу дачу без моего согласия? Как так можно? — голос её дрогнул, а телефон выскользнул из ослабевших пальцев и упал на стол.
За окном кружился крупными хлопьями снег, укрывая двор белым одеялом, а она стояла, не в силах пошевелиться, глядя на телефон так, словно он превратился в ядовитую змею.
Шум воды в ванной стих. Антонина медленно опустилась на стоявшую позади табуретку, всё ещё гипнотизируя взглядом телефон мужа. Ей хотелось, чтобы этого звонка не было, и того, что за ним стоит, тоже. Мысли путались. Как он мог? Почему не сказал?
Егор появился в дверях кухни свежий, благоухающий любимым парфюмом. Увидев жену, ошарашенно уставившейся перед собой, он замер, и улыбка сползла с его лица.
— Тебе звонил риелтор, — тихо произнесла она. — Насчёт показа дачи клиентам. Объясни мне, что происходит?
— А что тут объяснять? — Егор попытался говорить небрежно, но голос предательски дрогнул. — Я давно хотел с этим вопросом разобраться. Дача требует вложений, ты же видишь. Крышу перекрывать нужно, забор менять...
— Какие вложения, о чём ты говоришь? — Антонина резко встала. — Ты же сам прошлым летом говорил, что дом крепкий, простоит ещё много лет, ремонта не требует. Нет, ты не продашь дачу. Я не позволю!
Перед глазами, как кадры старой киноплёнки, замелькали воспоминания. Вот они только купили участок — молодые, счастливые, строили планы. Потом отец, Константин Прохорович, отец Антонины, помогал ставить дом. «Строй основательно, зятёк, — приговаривал он, — чтоб внукам досталось». Четыре яблони, по числу лет их брака на тот момент, теперь уже раскидистые деревья. Дочка, совсем ещё кроха, топает по грядке босыми ножками, тянется к первой клубничке... Сколько лет прошло? Двадцать пять? Теперь уже внучка бегает по тем же дорожкам.
— А я и не спрашиваю твоего позволения, — вдруг жёстко ответил Егор. — Решение уже принято.
Он отвернулся к окну. За стеклом продолжал кружиться снег, укрывая двор белым одеялом. В другое время они бы сейчас пили горячий чай, обсуждали планы на выходные. Но сейчас повисшее между ними молчание казалось плотным и вязким, как предгрозовой воздух.
Антонина почувствовала, как у неё перехватило дыхание от этих слов. За тридцать лет брака Егор никогда не говорил с ней таким тоном. Даже в самых серьёзных ссорах они всегда находили компромисс, всегда слышали друг друга.
— Решение принято? — она с трудом справилась с дрожью в голосе. — А ты помнишь, что дача — это наша совместная собственность? Я могу запретить продажу.
Егор резко обернулся, и Антонина невольно отступила на шаг — таким незнакомым показалось ей лицо мужа. Желваки ходили на скулах, в глазах появился какой-то лихорадочный блеск.
— Тоня, не начинай! Ты же разумная женщина. Подумай сама — зачем нам сейчас эта дача? Только деньги и силы на неё тратим. То забор подправить, то теплицу перекрыть...
— Да когда ж ты на это жаловался? — Антонина всплеснула руками. — Сам же всегда говорил — своё хозяйство, свои овощи, фрукты. Внучку вон как любишь на участке с собой возиться учить. Помнишь, как в прошлом году грядку с ней копал? Она потом неделю всем хвасталась, что с дедушкой морковку сажала.
— При чём тут внучка? — поморщился Егор. — Нина с мужем всё равно редко приезжают. У них своя жизнь.
— Неправда! — в голосе Антонины зазвенели слёзы. — Каждые выходные летом у нас. А ты... ты сам каждую весну твердишь — надо пораньше открыть сезон, воздух там другой, природа... Что случилось, Егор? Я же вижу — что-то не так.
Егор дёрнулся, словно от пощёчины. На мгновение его лицо исказилось, будто от невыносимой боли, но он тут же справился с собой.
— Ничего не случилось, — отрезал он. — Просто пришло время перемен. Хватит возиться с этими грядками. Продадим дачу, купим путёвки куда-нибудь на море...
— Не ври, — оборвала его Антонина. — Ты же знаешь, я всегда чувствую, когда ты врёшь. Тридцать лет вместе прожили.
Она осторожно коснулась его руки, но Егор отшатнулся, как от огня. И в этом движении было столько отчаяния, что у Антонины защемило сердце.
— Егор, — Антонина проговорила медленно, чеканя каждое слово, — Ты никогда не умел врать. Это у тебя с молодости. Помнишь, как ты мне в любви признавался? Три дня ходил вокруг да около, лепетал что-то про погоду, а я всё ждала, когда же ты наконец решишься. Так и сейчас — я же вижу, мучаешься, вертишься... Расскажи.
— Нечего рассказывать! — Егор почти выкрикнул эти слова. — Всё нормально, просто...
— Именно что не нормально, — перебила она мужа. — Ты последний месяц сам не свой. Ночам не спишь, думаешь, я не слышу, как ты ворочаешься? А тут ещё дачу продать вздумал. Да как продать — тайком! Это на тебя совсем не похоже.
Он молчал. Плечи напряжены, спина прямая, как струна. Антонина вдруг поняла — ещё немного, и он уйдёт. Закроется в себе, спрячется за своей гордостью. Как в тот раз, когда его обошли с повышением на работе. Неделю тогда не разговаривал, всё сам с собой мучился.
— Мы же семья, — тихо сказала она. — Что бы ни случилось, мы всегда справлялись вместе. Помнишь, как в девяностые было? Ты без работы остался, я с Ниной маленькой... А выкарабкались. Потому что вместе.
Егор вздрогнул. Его плечи поникли, словно из них разом вышел весь воздух.
— Я... — он запнулся, провёл рукой по лицу. — Я в долгах, Тоня. Три миллиона должен. Банк грозит подать в суд через неделю, забрать весь бизнес.
Антонина почувствовала, как у неё подкосились ноги. Она медленно опустилась на стул.
— Три миллиона? Но как... почему?
— Решил расширить бизнес. Взял кредит, вложился в новое направление. А оно не пошло. — Егор говорил глухо, не поворачиваясь. — Всё просчитал, всё должно было получиться. А вышло... Поставщик подвёл, сроки сорвались. Я пытался перекрутиться — занял у знакомых, заложил что мог... Думал, вот-вот выправлюсь. А теперь или срочно возвращать деньги, или банк заберёт всё.
— И ты решил продать дачу.
— А что делать? — он наконец повернулся к ней. В глазах стояла такая тоска, что у Антонины сжалось сердце. — Квартиру не могу — там Нинина доля. Машину продам — не хватит. Друзья уже все в курсе — кто мог, помогли, но где взять такую сумму разом? Остаётся дача. Я много раз всё просчитывал, пересчитывал, все варианты перебрал. Думал... Думал, решу всё тихо, быстро. Чтобы тебя не расстраивать. Чтобы ты не знала...
— Чтобы я не знала, что мой муж вляпался в неприятности? Чтобы не расстраивалась? — Антонина покачала головой. — А то, что ты нашу дачу собрался продать, меня, значит, не расстроит? Сколько ты уже не спишь по ночам? Месяц? Два? И всё это время молчал...
— Тонечка...
— Нет, помолчи. Ты хоть понимаешь, что натворил? Не то, что деньги занял — это ладно, с кем не бывает. А то, что от меня скрывал! Что решил один, втихаря! За тридцать лет впервые... Я же помню, как мы начинали — крутились как могли, но всё друг с другом обсуждали. Каждую копейку вместе считали. А теперь что? Успешным бизнесменом стал и решил, что один всё можешь?
Она замолчала, справляясь с подступившими слезами. За окном всё так же кружился снег. Тихий зимний день, который ещё час назад казался таким обычным, вдруг раскололся, как лёд на весенней реке.
— Три миллиона, говоришь? — наконец произнесла она. — И дача примерно столько стоит?
— Даже больше, — Егор кивнул. — Риелтор говорит, сейчас можно за четыре с половиной продать. Я всё узнал — и про документы, и про налоги. Две недели на оформление… Придётся договариваться с банком, но под конкретное решение банк даст отсрочку, я уверен.
— А другие варианты ты искал? — перебила его Антонина. — Или сразу решил, что только дачу продавать?
— Какие тут варианты? — он нервно дёрнул воротник рубашки. — В банке только под залог дают, а закладывать нечего. К частникам я не пойду — это все знают, чем кончается.
— А ты не подумал... — Антонина встала, подошла к мужу вплотную, заглянула в глаза. — Не подумал, что можно было просто рассказать всё отцу? Он бы помог.
Егор дёрнулся, как от удара.
— Тесть? Чтобы я пошёл к тестю с протянутой рукой? После стольких лет? — Егор горько усмехнулся. — Да он же посмеётся надо мной. Или того хуже — откажет. А если и даст денег — разве будет по-прежнему уважать? Нет, Тоня, не могу я...
— Егор, ты что, до сих пор не понял? Для отца ты давно уже не просто зять. Ты ему как сын. Он же постоянно тобой хвастается — вот, говорит, какой у меня зять, всего сам добился, своим трудом...
— Вот именно, — глухо отозвался Егор. — Сам добился. А теперь приду и скажу — помогите, прогорел, как мальчишка?
— Не как мальчишка, а как сын, — твёрдо сказала Антонина. — Собирайся.
— Куда? — Егор растерянно посмотрел на жену.
— К отцу. Прямо сейчас поедем.
— Тоня, не надо...
— Надо, Егор, надо. — Она уже доставала из шкафа его зимнее пальто. — Или ты предпочитаешь похоронить всё, что мы с тобой создавали столько лет? Все наши воспоминания, все планы? Имей в виду, дачу я тебе не прощу.
Егор молчал, но Антонина видела — её слова попали в цель. В глазах появилось какое-то новое выражение. Может быть, надежда?
— Поехали, — она протянула ему пальто. — Отец сейчас дома.
— Тоня... — он попытался что-то возразить, но она уже набирала номер отца.
— Папа? Здравствуй! Мы с Егором к тебе сейчас заедем... Ну, есть повод, поговорить надо.
Всю дорогу к тестю Егор молчал. Нервно постукивал пальцами по рулю, хмурился. Антонина не тревожила его — знала, что мужу нужно собраться с мыслями. Снег всё так же кружил за окном машины, укрывая город белым покрывалом. Странно, но на душе у неё было спокойно. Она знала — поступает правильно.
Константин Прохорович встретил их в дверях. Высокий, прямой, несмотря на свои семьдесят пять, он по-прежнему излучал какую-то особенную надёжность.
— Ну, рассказывайте, что стряслось, — сказал он, как только они расположились в гостиной. — По телефону-то я сразу понял — неспроста вы среди зимы вдруг собрались.
Егор молчал, опустив голову. Антонина легонько подтолкнула мужа в бок.
— Константин Прохорович... — начал он хрипло, запнулся, — мне нужна помощь.
И он рассказал всё. Про кредит, про сорвавшуюся сделку, про долг. Про бессонные ночи и отчаянные попытки найти выход. Про дачу.
Константин Прохорович слушал молча, только седые брови хмурил. А когда Егор закончил, вдруг рассмеялся.
— И из-за этого ты, значит, дачу продавать надумал? Ту самую, где мы с тобой каждое бревно сами укладывали?— Я... — Егор побагровел.
— Эх, сынок. — Тесть поднялся, подошёл к серванту. — Я, знаешь ли, всегда думал — вот нужен будет тебе совет или помощь, ты сразу ко мне придёшь. А ты, значит, молчком всё решить хотел?
К вечеру все документы были подписаны. Три миллиона Константин Прохорович собрал быстро — часть снял со счёта, часть взял из тех, что копил внучке на свадьбу.
— Потом вернёшь, — только и сказал он зятю. — А дача пусть стоит. Ещё правнуков дождаться должна.
Домой возвращались в сумерках. Снег уже не кружился — падал ровно, крупными хлопьями. Егор вёл машину медленно, осторожно, а у Антонины было время подумать. За один день столько всего случилось — и страх потерять дачу, и отчаяние в глазах мужа, и спокойная уверенность отца.
Через полгода Егор с Антониной приехали к Константину Прохоровичу. Тесть, как всегда по субботам, играл в шахматы с соседом. Дождавшись окончания партии, Егор торжественно положил перед тестем несколько пачек денег.
— Всё до копейки, — коротко сказал он.
— Я в тебе не сомневался, сынок.
Тем же вечером, уже дома, Егор признался жене:
— Знаешь, я тогда чуть самую большую глупость в жизни не совершил.
— Какую?
— Хотел от гордости отказаться от самого дорогого — от доверия близких. Спасибо, что не дала мне этого сделать.
Антонина улыбнулась. Всё правильно. Ведь семья — это не только общая дача или воспоминания. Это ещё и умение быть вместе, что бы ни случилось.