Венедикт лежал на больничной койке, чувствуя, как боль постепенно уходит. Его сегодня, после вновь случившегося приступа, перевели из обычной палаты в палату интенсивной терапии. Слава богу, не в реанимацию. И сейчас он лежал, наслаждался тем, что может спокойно и свободно дышать, не задыхаясь, что боль в груди отступила. Лежал и думал. Вспоминал. Звуки системы мониторинга и перешептывания медицинских сестер вспоминать не мешали.
Зина, когда всё пошло не так? Когда ты изменилась?
Он вдруг вспомнил, как увидел её тогда, в первый раз, стоящую в парке — цветы, которые она держала в руках, касались её лица, и в тот момент он понял, что его жизнь никогда не будет прежней...
Венедикт смотрел на её лицо, пытаясь запомнить каждую черточку. Её глаза были полны света, а улыбка была искренней и безмятежной. В ту минуту он почувствовал, как что-то в нём шевельнулось, как будто давно забытое чувство пробуждалось снова. Он не хотел этого признавать, но это было приятно — переживать эмоции, на которые он и не надеялся.
С тех пор, как не стало жены, мир вокруг него потускнел, сплошные серые тона вместо ярких красок. Единственное, что не давало скатиться и держало на плаву, заставляло жить, дышать, работать — это дочка. Точнее, падчерица.
Тогда он закрылся в своей раковине, пряча чувства и никому их не показывая. Лишь с дочкой становился самим собой. Теплым, живым, настоящим. Человеком, а не роботом. Который все делает на автомате. И вот теперь — Зина, появившаяся словно яркое пятно на фоне его бесцветной жизни. Кажется, именно в тот миг Венедикт впервые за долгое время ощутил, что все-таки может быть счастлив. Мысли о любви, о теплоте и нежности снова дали свои ростки.
Зинаида не была красавицей в общепринятом смысле — у неё не было модельной внешности, да и одевалась она достаточно просто. Косметику почти не использовала… Но в её симпатичном облике была какая-то особая сила, которая притягивала его. Её уверенная походка и прямой взгляд говорили о волевой натуре, обещали спокойствие и поддержку. Кроме того, она умела прекрасно готовить, и Венедикт вспомнил, как она однажды приготовила ему ароматный и вкусный борщ… Сразу нестерпимо захотелось домой. Даже не домой, а в то время, когда всё было просто… Когда Зина была рядом, когда Наденька жила с ними, и когда не было ни следствия, ни разборок с квартирой…
Зинаида ведь тогда не только приняла его падчерицу, но и сделала это искренне. Венедикт видел, как она спокойно, чутко и бережно общалась с Наденькой, смогла создать между ними доверительную атмосферу. Он понимал, что именно такая женщина ему и нужна — сильная, готовая быть рядом. В своём сердце Венедикт ощущал, что это именно то, что поможет не только ему, но и самой девочке: ей нужна была мать, и пусть Зинаида не была идеальной, она могла стать той, в ком они оба так нуждались.
Мысли о том, что Зина сможет подставить своё плечо и поддержать его в трудные времена, обустроить быт и помочь с дочкой, помогали Венедикту чувствовать себя уверенно. И, не прошло и двух месяцев, как он сделал ей предложение. Она — согласилась. Венедикт вспомнил, как ему тогда сразу стало легче дышать, а уж когда отзвучал марш Мендельсона, и они стали официально мужем и женой — надежда и вовсе расправила свои крылья, и мир снова заиграл яркими красками. Все стало так, как он мечтал: домашнее тепло, доверие и любовь в сердце. О том, что всё может измениться, даже мысли не возникало.
Когда же, Зина, все пошло не так? Почему я не заметил, не принял меры?
Анафема Петровна тоже размышляла. Сидела у себя на кухне и размышляла. Но, не о душевных терзаниях Венедикта Александровича, хотя объект размышлений был тот же — Зинаида. До терзаний же Венедикта ей не то, что не было дела, просто она о них не знала: Наденька ничего об этом не рассказывала. Да и сама Наденька, честно говоря, ничего об этом тоже не знала — так уж случилось, что за последние годы, пока приходилось ухаживать за бабушкой, они с отцом (точнее — с отчимом) как-то отдалились друг от друга. И та связующая их ниточка, что раньше крепко держала их рядом, со временем становилась всё тоньше и тоньше, пока почти совсем не перетерлась.
Не знала Анафема о мыслях, думах и терзаниях Венедикта, поэтому и не заморачивалась над этим. А если бы знала — тоже не стала бы заморачиваться: дала бы хорошего пинка его мыслям и просветлила бы болезную головушку — не время посыпать голову пеплом и заниматься самокопанием, когда ребенка поднимать надо. Лиля, хоть и достаточно взрослая барышня уже, но все же еще несовершеннолетняя, а значит — значит надо быстрее выздоравливать, вставать с койки и заниматься воспитанием ребенка. Ибо: мы в ответе за тех, кого родили.
По крайней мере, пока они мелкие. А с Лилечкой, может, еще и не поздно…
Посему, Анафема хоть и думала о Зинаиде, но, совсем в другом ракурсе: «откуда деньги, Зин?».
Черная гладкошерстная кошка Фима, естественно, находилась рядом: возлежала на коленях у своей хозяйки и помогала думать, даже принимала непосредственное участие в мысленном диалоге.
— Вот скажи мне, Фима, ты же у них дома была, заметила какое-то богатство или предметы роскоши? А то, может, Николаю почудилось или он со своей колокольни смотрел, а у них на самом деле всё очень и очень даже неплохо. А, Фима?
— Да ничего там такого нет. Все правильно Николай тогда сказал: квартира не сказать, что убитая, но ремонта давно не было. В ванной, в туалете плитка старая, потрескалась уже местами и отпала. Мебель — тоже старая. Хотя нет, не так: у Лили в комнате — новая, хорошая, а в остальных местах — старая.
— И куда деньги они тогда девали? — ведь не на еду же всё тратили.
— Ну…, — кошка задумалась, — У дочки ихней в комнате все новое. И ремонт там хороший. И телевизор большущий. И этот, как его, ну, у тебя такой же, с экраном и буковками, по которым ты тычешь…
— Ноутбук, смартфон?
— Ага. И ноутбук, и смартфон, и планшет — всё новое. Одежда опять же у неё — дорогая. Да и у самой Горгоны — не дешевая.
— Фима, это все, конечно, хорошо, но деньги на адвоката она откуда взяла? Его услуги стоят на порядок дороже, а у них даже машины нет… Думай, Фима, думай, что-то мы пропустили.
Кошка задумалась. Анафема тоже сидела и думала. Никак у неё пазл не складывался: есть семья Кирдяшкиных, которые живут совсем не богато, хорошие вещи только у дочки; есть Зинаида Матвеевна, которая запрещенными веществами «из-под полы» приторговывала; и есть дорогущий адвокат, услуги которого бешеных денег стоят.
Не вытанцовывается. Не складывается.
— Может, полковник, Сергей Иванович, не все рассказал? Как думаешь, Фима?
— Да не, он все рассказал. Сам в шоке от того, кто адвокатом у Горгоны.
— Тогда мы действительно что-то не знаем. А, может, очень даже многое.
Полковник тоже ломал голову над этой загадкой: откуда у Зинаиды Матвеевны деньги на столь дорогого адвоката? Его лучшие специалисты и сотрудники проверяли все возможные источники, включая работу с агентурой, пытаясь выяснить, не могли ли деньги скрытно уходить наличными.
Однако даже при всём этом, никаких следов подозрительных операций или наличных расчетов, связанных с Зинаидой Матвеевной, найти не удавалось. Полковник заподозрил, что они упускают какую-то важную деталь, но никак не мог понять, что именно. Предстояло еще тщательнее изучить все обстоятельства дела, чтобы распутать этот запутанный клубок.
Ну, а пока Сергей Иванович соображал, что ему делать дальше, с какой стороны подступиться к «клубку», чтобы ухватиться за нужную «ниточку», Анафема продолжала думать. И ей было намного проще: ни с вышестоящим начальством ничего не надо согласовывать, ни шоры никакие не мешали взглянуть на ситуацию под самыми разными углами.
— Фима, а может быть так, что она кому-то должна? Или у неё есть кто-то на попечении, и мы об этом ничего не знаем? Ну, не знаю, может, сестра, брат, подруга тяжело больная? — и она все деньги туда отправляет?
Кошка ничего не ответила, но в голове Анафемы так и пронеслось: «Ты слишком хорошо о ней думаешь» — обрывки разных событий, картинки, вырванные из жизни, которые так и кричали, что Анафема действительно слишком хорошо думала о Горгоне.
Продолжение — «Тайна Зинаиды: расследование продолжается» — см. ссылку ниже: