В главной роли – Андрей Мягков.
«Казалось, что фильм заинтересует шахматистов, – писал в автобиографии режиссер «Гроссмейстера» Сергей Микаэлян. – Оптимист [драматург Леонид] Зорин пророчил успех: «Первый в мире художественный фильм о шахматистах! Снимаются советские гроссмейстеры! У нас в стране пять миллионов только зарегистрированных поклонников этой игры, которые придут на фильм со своими близкими!..»
Зорин ошибся. Шахматисты не проявили даже элементарного любопытства и не пошли на картину. Я разозлился и в душе обозвал их эгоистами».
В журнале «Искусство кино» сценарий «Гроссмейстера» опубликовали с посвящением – «памяти Владимира Симагина». Этот московский гроссмейстер выигрывал турнир в Варне и чемпионат Москвы, но добился бы большего, если бы меньше рисковал и экспериментировал. Осенью 1968-го Симагин умер от сердечного приступа на международном турнире в Кисловодске.
«Гроссмейстер» начинается с того, что отец с сыном наблюдают с улицы за ходом шахматного поединка. Начинается дождь, но они не уходят – накрываются газетой. Потом обсуждают увиденное по пути домой.
– Мы, любители, банальны, – говорит отец. – Там, где мы останавливаемся перед невозможным, мастер делает еще один шаг – и невозможное оказывается возможным.
– Как в сказке? – спрашивает сын, Сергей Хлебников.
– Нет. В шахматах любое чудо имеет основу. Царство разума, брат.
В следующий миг слышится скрип тормозов и грохот. Грузовик насмерть сбивает отца. Сергей уходит в себя и на поминках решает в комнате шахматный этюд. Его отвлекает учитель:
– Сейчас вы скажете: «Ты теперь мужчина в семье», – говорит ребенок.
– Зачем? Ты и так это знаешь.
– Давайте лучше сыграем, – предлагает Сергей.
Годы спустя он же, шахматист-перворазрядник, лезет во дворе в драку сверстников, и ему разбивают губу. Девочка Лена, из-за которой разгорелась свара, вытирает ему кровь, и рекомендует заняться спортом, чтобы Сергей мог защитить ее на улице.
– Не представляю, что мы с тобой гуляем, – говорит Сергей.
– Значит, у тебя нет воображения, – обижается Лена.
Они начинаются дружить, встречаться, и однажды, после поцелуя, Сергей слышит:
– Ты мог бы бросить шахматы, если бы я попросила?.. Молчишь? Ну, и оставайся со своими деревяшками.
Автор сценария «Гроссмейстера» – Леонид Зорин – вспоминал, что как-то раз (в молодости) так увлекся шахматной партией, что запамятовал про свидание. Потом-то опомнился, примчался, но возлюбленная уже ушла. Зорин говорил, что утешился, только вставив этот случай в сценарий.
В романе «Трезвенник» Леонид Генрихович признавался, что шахматы всю жизнь были для укрытием.
«У меня нет одержимости. И слава богу, – говорит в романе преподаватель шахматного кружка. – Чем выше уровень, тем больше политики. Не выношу. Шахматы – это бомбоубежище, а не политический ринг. Шахматы – это укромный приют, в нем ты спасаешься от погони».
В мемуарном романе «Авансцена» Зорин рассказывал, что в 1963-м, когда его пьесы истязали главный советский идеолог Ильичев и критики, он спасался от депрессии участием в шахматном турнире писателей.
«В моей жизни шахматы значили многое, – писал Зорин. – Поистине – другая планета, где живы еще законы разума, а тлеющая в душе агрессия находит выход в борьбе интеллектов.
Шахматы учат свежести взгляда, когда одолевает рутина. Они дают тебе воспарить, они же тебе дают убежище. За этой монастырской стеной можно укрыться в час безнадежности».
В конце 1970-го запретили ставить зоринскую пьесу «Медная бабушка» и, чтобы не свихнуться от черных мыслей, Леонид Генрихович взялся за «Гроссмейстера». В процессе работы над шахматным сценарием выяснилось, что «Медную бабушку» худрук МХАТа Олег Ефремов все же отстоял.
«Духоподъемное состояние, которое во мне поселилось с началом репетиций во МХАТе, позволило сдвинуть с места сценарий, который долго мне не давался, – вспоминал Зорин в «Записках драматурга», – я вдруг почувствовал вкус к работе, с удовольствием сочинял эпизоды и все завершил в положенный срок».
В «Гроссмейстере» Сергей и Лена после долгих лет разлуки случайно видятся на сеансе одновременной игры в Крыму. Он уже мастер спорта по шахматам. Она – переводчица, веселится с друзьями и притащила их на шахматы, увидев на афише знакомую фамилию.
После сеанса Сергей отказывается идти с друзьями Лены в горы.
– Не люблю большого общества.
– С таким характером чемпионом не станешь, – говорит Лена, убежденная: если отдаваться чему-то, то ради первого места.
– А я не стремлюсь. Мне бы это мешало – я слишком люблю шахматы.
– Но ведь шахматы – это борьба, – спорит Лена.
– Когда люди дерутся, истина уже не важна, – объясняет Сергей. – Важна только победа.
– А разве не так? Важна только победа. – утверждает Лена.
– Победа не всегда за тем, кто прав.
– Разве ты не хочешь выиграть? – удивляется Лена.
– Хочу, конечно. Но не любой ценой.
– Я тебя переделаю. Иначе пропадешь.
Лена становится женой Сергея и пытается сделать из него победителя. Напоминает перед матчем городского первенства: для выхода в финал хватит ничьей. Уже готовится к празднику, но Сергей отказывается от ничьей, строит в голове победную комбинацию и не замечает, что время ушло.
Лена убегает на вечеринку к успешным людям и уезжает оттуда со старым другом, дипломатом Орловым.
Сергей остается играть на интерес и домой возвращается счастливый: вычислил, что в партии был-таки победный вариант, – не зря он побрезговал ничьей.
Лена его радость не разделяет и в ярости показывает опечатку в журнале: шахматист Митчелл умер «на 68-м ходу жизни».
– Даже в смерти шахматы его не отпустили, – говорит Лена. – Это же про тебя. Вот так и движется время – ход за ходом. А ты все там же – в конце таблицы.
Режиссер «Гроссмейстера» Сергей Микаэлян любил шахматы, играл с Зориным и говорил, что в сценарии его привлекла тема чистоты творчества: только шахматы, без азарта заработка.
В 18 лет Микаэлян ушел на фронт (ранее его репрессированный отец, армянский писатель Карен Микаэлян умер на пересылке) и логически доказал там себе бесполезность трусости: «На слабо приседал и вставал под трассирующими пулями, я ведь математик, шахматист, все рассчитал: пуля проходила примерно через каждые три-четыре секунды, на уровне живота, и она видна – красивые оранжевые огоньки», – вспоминал Микаэлян в интервью «Аргументам и фактам».
После двух ранений он устроился шлифовщиком на автозавод. Удалял лишний слой металла с грубо обработанных деталей, а в свободное время учил «Мцыри», «Полтаву», «Евгений Онегина» и «Медного всадника».
На режиссера Микаэлян учился дважды. В конце пятидесятых – с Данелией и Таланкиным – закончил мосфильмовские курсы, где преподавали Юткевич, Райзман, Ромм и Трауберг, а прежде – режиссерский факультет ГИТИСа.
«В «Гроссмейстере» я впервые решил отойти от привычного мне сюжетно-хронологического построения фильма, попытался опоэтизировать жизнь шахматистов, – писал Микаэлян в мемуарах, – Но ничего не придумал, кроме вставных реминисценций, подсознательных воспоминаний героев.
Оператор Мезенцев снял их с изыском, еще не встречавшимся методом соляризации – это походило на негативное цветное изображение и в фильме выглядело весьма интересно. Я смотрел потом на эти «вставные номера» с изрядной долей изумления, и до сих пор не знаю, требовалось это картине или нет.
Утешал себя тем, будто в чем-то походил на Михаила Ромма, который избегал всяческих вкраплений в ткань фильма, избегал даже авторской музыки, считая, видимо, что эти вкрапления разрушают естественную, правдивую атмосферу картины. А может, отсутствие усложненности – мой главный творческий недостаток?
Зато как удались шахматные сцены! Не было ни одной неточности в ходах, в позициях, в положении стрелок на шахматных часах. Помогло знание этой игры и помогли гроссмейстеры-консультанты и гроссмейстеры-артисты.
Вопреки опасениям скептиков, что сражения на шахматной доске некинематографичны и скучны, эти сцены волновали конечным исходом борьбы».
В фильме Микаэляна шахматист Хлебников после расставания с женой встречает сильного тренера, которого играет Виктор Корчной, и выигрывает турниры пачками.
Не за горами матч за шахматную корону – нужно только обыграть шведского гроссмейстера. Тренер (Корчной) советует: первую из дополнительных партий, где Сергей играет черными, лучше без риска свести к ничьей, а потом, играя белыми, вложиться в победу.
Хлебников согласен, но в шаге от ничьей опять размышляет о выигрышной комбинации.
«Кажется, я становлюсь авантюристом, – говорит про себя Хлебников. – Обещал Виктору никаких экспериментов, но может попробовать, а? Нет, нет, нет. Нелепо, просто преступно ставить на карту все, чего достиг. Виктор меня убьет за безумие.
Никогда мне не встретиться с чемпионом, никогда. Время мое уходит, его все меньше. А вдруг, это к лучшему. Или… Вот он тот ход, единственный. Прости меня, Виктор. Простите все. Это сильнее меня».
Зрители шумят:
– Он проигрывает ладью. Или это жертва?
– Либо это вспышка гениальности, либо сумасшествие, – отвечает Корчной.
Через несколько минут Хлебников ставит шведу мат.
Среди торжествующих зрителей – безучастное лицо Лены. Накануне матча, после нескольких лет разлуки, Сергей навестил ее.
– Ты теперь в центре внимания, – говорит Лена. – Ты меня посрамил.
– Перестань. Вернись ко мне, Лена.
– Это невозможно. Ты доказал, что можешь обойтись без меня.
– Я не могу без тебя.
Микаэлян считал, что ошибся с выбором актрисы на главную ролю, осознав это слишком поздно.
Режиссер объяснял в автобиографии: «В сценарии, казалось, элементарно выстраивалась любовная линия. Она (Лена) говорила Ему (Хлебникову): «Станешь гроссмейстером – выйду за тебя».
И действительно, когда он получил это звание, они поженились, когда у него начались неудачи, она его бросила, когда к нему пришел успех, вернулась. Я не хотел, чтобы героиня фильма казалась попрыгуньей, и решил облагородить ее, сделав интересной личностью, мятущейся в поисках интересного человека.
Роль Лены предложил прекрасной актрисе Ларисе Малеванной. И она хорошо сыграла. Сыграла женщину серьезную, умную, которую никак нельзя было заподозрить в легкомысленном отношении к жизни и к любви.
Но выигрыш оказался частичным. Лена выглядела расчетливой, сухой, себе на уме. И зрителя не волновало, поженятся ли Хлебников (его играл Андрей Мягков) с Леной и чем закончатся их любовные перипетии.
А будь предметом воздыханий гроссмейстера существо именно легкомысленное, обаятельное, наивное, пусть даже и глупенькое, – зритель, может, и простил бы ей бесконечные перепады настроения. Если бы он и не захотел, чтобы герои оказались вместе, то история их отношений не оставила бы его равнодушным.
А если учесть, что все остальное, происходящее в фильме, было предельно серьезно – шахматисты-головастики только и думали о своих вариантах и дебютных новинках, – то я обязан был понять, что картине требовалась... менее серьезная героиня».
«Судьба «Гроссмейстера» удалась – Микаэлян снял славную ленту, а я получил персональный приз за лучший сценарий на фестивале в Югославии», — писал Леонид Зорин в «Записках драматурга».
В июне 1973-го успех фильма отмечали в гостинице «Европейской» (в том же году Мягков начал сниматься в «Иронии судьбы»). «Был и гроссмейстер Виктор Корчной, всех удививший актерским даром, – вспоминал Зорин. – Играл он тренера и друга героя.
Я слышал, что в повседневной жизни Корчной отличается сложным характером и весьма нелегок в общении. В фильме предстал деликатный, нежный, не слишком решительный человек, готовый раствориться в товарище. Мы проговорили полвечера – он находился в поре цветения, уже готовился штурмовать звание чемпиона мира».
Вскоре Корчной проиграл Карпову, дал раздраженное интервью, не вернулся в Москву с амстердамского турнира и осел в Швейцарии.
Микаэлян писал в мемуарах: «Началась кампания газетной травли Корчного, игравшего у нас большую роль тренера. Корчной оказался невозвращенцем, и фильм тихо сняли с экранов.
Эта картина оказалась для меня знаменательной. Впервые я до конца выдержал характер и отстоял свое решение.
Когда фильм снимался, в Исландии проходил матч на звание чемпиона мира по шахматам между Спасским и Фишером. Победил Фишер. И тогда наша редактура и сам автор сценария надумали переделать финал картины, где Хлебников выигрывает отборочный матч у иностранного гроссмейстера.
Надумали, что после поражения Спасского наш гроссмейстер тоже должен проиграть. Иначе, мол, получится художественная неправда, и будет стыдно за такую своеобразную лакировку действительности. Я не согласился.
Меня жали два месяца. Но я не нервничал, не переживал, в споры не вступал и ничего не переделал. Финал остался прежним. Причем очень хорошим».