Голос мужа раздался прямо над головой и в буквальном смысле вернул Людмилу в реальность.
— Ты меня слушаешь вообще, нет?! — Федор был заметно раздражён.
— Да да, конечно, — женщина захлопнула альбом в бархатном переплете со старыми фотографиями и подняла глаза. — Я тебя слушаю.
— Я говорю, деньги от продажи дома добавим к сбережениям и поменяем квартиру на большую, — присев рядом, повторил Федор. — Это будет лучшим решением.
Повисла пауза. Людмила молча обвела взглядом стены, в которых родилась, выросла и прожила практически до своего совершеннолетия. Тяжело было представить, что через какое-то время здесь будут жить чужие люди. Не просто тяжело, невыносимо. Она любила этот дом и старалась приезжать сюда как можно чаще, при каждой возможности. Пока было к кому приезжать. Пока её здесь ждали. Сначала родители и бабушка, потом только родители. В последние годы - одна мама. А теперь вот и мамы нет. И вроде никто теперь Людмилу здесь не ждёт, а дом всё равно к себе тянет. Есть в нём что-то такое... Как будто частичка души навсегда поселилась в этих стенах.
— Ты что молчишь?! — Федор снова повысил голос. — Не хочешь продавать дом?!
— Может ещё подумаем? — неуверенно произнесла Людмила. — Можно как дачу использовать.
— Ты совсем что-ли?! — муж резко вскочил. — На чёрта нам дача в этом захолустье?!
И закончил чуть мягче:
— Давай до́ма поговорим? Ехать пора.
Шагнул решительно к выходу и вдруг со всего маху вписался головой в притолоку. Вскрикнул от боли, приложил ладонь ко лбу и ошарашенно осмотрелся. Проём был не таким уж и низким и Федору казалось, что пригнулся он достаточно. А вот поди ж ты... Такое ощущение, что притолока сама качнулась вниз, саданула его по башке, а потом встала на место. Мужчина хмыкнул удивлённо, пригнулся посильнее и вышел из комнаты. Звук, раздавшийся за спиной, со стороны печки, был подозрительно похож на смешок. Причём на гадкий такой, издевательский смешок. Федор сделал шаг назад, отодвинул занавеску, осмотрел лежанку и, никого не обнаружив, вернулся к двери.
— Я тебя в машине подожду, — бросил жене и вышел во двор.
— Ну и зачем ты это сделала? — спросила Людмила, с трудом сдерживая улыбку.
Существо, сидящее на печной лежанке, свесив вниз босые ноги, было вроде как обычной женщиной. И в то же время необычной. Ростом меньше метра, спутанные, словно пакля, волосы зелёного цвета, длинный нос и маленькие, до невозможности хитрющие глаза.
— Зачем, Шиши́ня? — повторила женщина. — У Феди теперь синяк будет.
— И поделом, — был ответ. — Дрянной у тебя, Милка, муж, как есть дрянной.
— Ты не права, — возразила женщина не очень уверенно. — Федя, он...он заботливый.
— Пффф, — собеседница спрыгнула с печи, прошлёпала в комнату и умостилась рядом. — Я по-твоему заботливых мужчин что-ли не видела? Твой отец, например, вот он был заботливым. Дед, опять же. Тоже настоящим мужчиной был. Прадед... Тот жену поколачивал, не скрою. Но любя, и не сильно. Тогда все так делали, положено было. А твой чего? Дом ему видите ли не нужон, продать хочет, площадь расширить. А на кой вам большая площадь, коли детей нет?
Людмила открыла было рот, чтобы возразить, но Шиши́ня продолжила тараторить.
— И не будет! — сказала категорично. — С этим вот - не будет. Так и знай. А со мной что станется, когда дом продастся, ты подумала? И так уж сколь времени не у дел. Тебя маленькую нянчила, матери твоей по ночам песни пела и даже бабку в люльке качала. А ты вот не порадовала дитём. А ведь тридцать семь скоро, пора бы, ваш людской век короток.
— Шиши́ня! — грубо оборвала женщина словесный поток . — Не режь по больному!
Правда тут же и осеклась, потому что услышала всхлипывания и причитания:
— Думаешь мне легко это говорить? Думаешь мы, кикиморы, бессердечные совсем? О тебе ж, глупой, пекусь. Не твой это человек, Милка, не твой.
— Ну перестань, Шиши́ня, — Людмила провела рукой по "зелёной пакле". — Раньше, чем через полгода дом продать все равно не получится, а там глядишь и найдем выход.
— Ууу, — продолжала реветь кикимора — ыыы. Через полгооода. А ничего, что зима на носу? А дом бесхозный? И печь нетоплена? Как я выживу то эти полгода, ты подумала? Сгину, сгину во цвете лет, на третьей сотне. Ууу...
— Не сгинешь, Шишиня, не сгинешь, — у женщины даже сердце зашлось от жалости. — Настю вон, соседку, попрошу печь топить. Она согласится. А я приезжать буду, проведать тебя.
— Правда? — рёв как-то уж слишком внезапно прекратился и в маленьких глазках засветилась надежда.
— Правда, Шиши́нюшка, правда, — рассмеялась Людмила. — Ну, мне пора, не скучай тут.
И Людмила уехала. А Шиши́ня осталась, одна. И грустно стало, и тоскливо, и непривычно. Шутка ли, двести лет бок о бок с людьми. И хоть не на правах члена семьи, а всё ж... Вот были же времена раньше. Большими семьями жили, старики, дети внуки. Суета, шум, гам, весело. Не успеешь одного вынянчить, уж другой народился. Всегда было чем заняться кикиморам, помощницам домашним. И ей, Шиши́нюшке, работы хватало. И это было настоящим счастьем.
А нынче что? Старая хозяйка преставилась, молодая в городУ своём, дом опустел. Сгинет Шиши́ня, как пить дать сгинет. Не от холода, так от тоски. Разве что Милка приезжать будет, обещалась ведь. Да куды там, её этот ирод Федор ни за что не отпустит.
Но Людмила приехала, уже через неделю навестила и дом свой, и единственную его теперь обитательницу. И опять Шиши́не счастье, пусть и недолгое. К тому же Милка гостинцев разных привезла, пирожными называются. Ох и вкуснота же. Сдобные булки, что раньше хозяйки дома пекли, тоже вкусные, но это... Это прям блаженство какое-то, кикиморка аж глаза от удовольствия прикрыла. А когда открыла, увидела в глазах женщины слёзы.
— Милк, ты чего? — перепугалась Шишиня. — Чё ревёшь то?
И тут же погрустнела, догадавшись:
— Дом ли чо-ли продала? А?
— Нет, — Людмила вытерла глаза и шмыгнула носом. — Не продала. Вообще продавать передумала. И Федору об этом сказала. А он...
И женщина опять расплакалась.
— Побил?! — кикимора подскочила с места и сжала сухонькие кулачки. — Вот ирод! Ну я ему!
И выглядело всё это так комично, что Людмила перестала лить слёзы и засмеялась.
— Нет, не побил. Не побил, успокойся, Шиши́ня. Ушел, просто. К другой женщине.
— Фух, — кикимора села и снова принялась за пирожное — ну и леший с ним, с твоим Федором. Баба, как говорится, с возу... Чё реветь то?
— Так он мне неделю сроку дал, чтоб съехать, — пояснила Людмила — квартира то его. Куда мне вот теперь?
— То есть как это куда? — Шиши́ня сначала уставилась на хозяйку непонимающе, потом потом поднялась, раскинула руки в стороны. — Смотри! Смотри, какие хоромы то! И они твои! Здесь три поколения твоих предков счастливы были! И ты будешь, обязательно!
— И я, — добавила тише, снова усевшись и заглянув хозяйке в глаза. — Ну как, согласна со мной?
— А знаешь, согласна. — ответила Людмила, повеселев. —Ты абсолютно права. Я сегодня же соберу вещи, а завтра приеду насовсем. Вернусь, так сказать, к истокам.
"Ну вот и хорошо, — радовалась Шиши́ня, глядя вслед уходящей женщине — вот и славно. В своем то домУ Милке лучше будет, как пить дать. Глядишь, и парень хороший сыщется, а там и детки народятся. И будет тогда кикиморе снова заделье. И будет ей счастье."
* * *
Читайте продолжение: