Ничего художественного у Сартра я доселе не читала, только хрестоматийные философские статьи. Опасалась.
Повлияло то, что один из моих первых издателей назвал мою прозу «русским экзистенциализмом». И вместо того чтобы тут же кинуться читать «коллегу», я получила ступор на полжизни.
Но вот после чтения Симоны де Бовуар, особенно ее автобиографического романа «Мандарины», поймала себя на том, что хочу узнать, как же пишет (на что годится) персонаж — муж главной героини, прототипом которого был Сартр. Он там всё сидит в кабинете и трудится.
Так что «Тошноту» читала как роман, написанный героем «Мандаринов»! Поначалу. Потом произошел разворот. Я поняла, что ГГ, а значит, и его создатель — братья по разуму, что их состояния и мысли так знакомы, так понятны — обнять и плакать. В искусство совершенных мгновений нельзя было не влюбиться. Сартра-писателя приняла и оценила. Дождался он у меня!
А вот страдания юного Рокантена воспринялись не столько как экзистенциальный кризис/кризис среднего возраста, сколько как обыкновенный писательский затык, точнее — кризис жанра. Прокорпев в библиотеке над историческим трудом, ГГ теряет к нему интерес, а тут и женщина уходит навсегда, и городишко осточертел провинциальный. И только когда сообразил, что его эксцентричный маркиз просится в роман, а не в сухую научную биографию, душе настало пробужденье.
В общем, в книге есть и диагноз, и рецепт. Конечно, ГГ еще не знает, что творчество — не универсальное лекарство от жизни и спасает не всегда. И, возможно, еще придется уткнуться снова в эту безысходность, и все написанные романы, и ненаписанные тоже, ровно ничего не будут значить, как ушедшая любовь, превратясь в тупое «ну и что?». А может, этот этап его и минует. Это всего лишь призрак за чертой страницы, а книжка Сартра — с хорошим концом.
Однако, если бы автор сохранил первое название — «Меланхолия» — у романа, думаю, было бы больше читателей. Все-таки «Тошнота» — чересчур физиологично. Но «Меланхолия», возможно, слишком буржуазно.