— Дорогая Катя! Спасибо, что веришь в чудеса. Твои мама и папа скоро найдут тебя. С любовью, Дед Мороз, — такое письмо нашла в детском доме под новогодней Ёлкой маленькая Катя.
"Дорогой Дедушка Мороз..." — прошептала она, и её голос дрогнул, как струна старенькой гитары, на которой иногда играл их воспитатель Сергей Петрович. "Или просто Дед Мороз?" — Катя наморщила лоб, и в её небесно-голубых глазах отразились падающие за окном снежинки.
Время здесь, в детском доме, текло по-особенному. Дни были похожи один на другой, как близнецы, но декабрь всегда выделялся. Он приносил с собой не только морозные узоры на стёклах и запах мандаринов, но и особенное чувство — предвкушение чуда. Катя знала это чувство, оно поселялось где-то под сердцем, как маленькая тёплая птичка, которая иногда взмахивала крыльями.
Наконец, решившись, она вывела аккуратными буквами: "Дорогой Дедушка Мороз!" Красный фломастер оставлял яркий след на бумаге, будто прокладывая дорожку к самому важному желанию.
"Меня зовут Катя, мне восемь лет," — продолжила она писать, и каждая буква ложилась на бумагу, как маленькая частичка её надежды. — "Я живу в детском доме. Ты, наверное, знаешь, что мы здесь тоже ждём Новый год..."
Она остановилась, закусив губу. За спиной послышались шаги — это Машка из младшей группы пробежала по коридору, громко хихикая. Где-то вдалеке играла музыка — девочки из старшей группы репетировали танец для новогоднего утренника.
"...только у нас нету кого обнять за столом," — эти слова Катя произнесла совсем тихо, словно боялась, что их может услышать кто-то кроме бумаги. Но потом, собравшись с духом, как перед прыжком в холодную воду, она начала писать быстрее, будто боясь растерять храбрость:
"В этом году я была очень послушной. Я учусь хорошо, всегда убираю за собой постель и помогаю малышам. А ещё мы сделали открытки для бабушек в больнице. Знаешь, а Лидия Ивановна учила нас вырезать снежинки! У меня получались самые красивые, и одну я подарила новенькой девочке Соне, потому что она плакала в свой первый день здесь."
Катя подняла глаза к потолку, где покачивались бумажные снежинки, которые они развесили всей группой. Одна из них, немного кривоватая, была её первой — она хранила её уже второй год, и каждый декабрь эта снежинка занимала своё почётное место под потолком.
"На Новый год я хочу попросить у тебя..." — рука с фломастером замерла над бумагой. Катя сглотнула комок в горле. Вокруг было так тихо, что она слышала, как бьётся её сердце — быстро-быстро, словно маленький испуганный зайчонок.
"...родителей," — наконец написала она, и буквы получились чуть кривыми, будто стеснялись сами себя. — "Пусть они будут добрые и улыбаются, когда я рассказываю стихи. Пусть они обнимают меня, когда мне страшно, и читают сказки на ночь..."
За окном стемнело, и снежинки теперь были едва различимы в свете уличного фонаря. Они кружились и кружились, словно исполняя какой-то одним им известный танец. Катя положила фломастер и прижала ладони к щекам — они были горячими, как будто она долго бежала.
"Я правда больше ничего не хочу... только маму и папу," — эти слова она прошептала так тихо, что даже снежинки за окном, казалось, замерли, прислушиваясь.
В коридоре снова послышались шаги — на этот раз тяжёлые, взрослые. Это была Марина Сергеевна, она всегда проверяла, все ли дети в своих комнатах перед сном.
Катя торопливо сложила письмо, спрятала его под подушку своей любимой куклы Маши — старенькой, с немного потёртым носом, но самой красивой на свете. Завтра, решила она, завтра утром она отнесёт письмо на почту. А пока можно лечь в кровать и смотреть на снежинки за окном, представляя, как одна из них, самая волшебная, долетит до самого Деда Мороза и шепнёт ему о маленькой девочке, которая очень-очень ждёт чуда.
***
Утро следующего дня принесло с собой тот особый предновогодний шум, который бывает только в детских домах перед праздником. Дети носились по коридорам, как маленькие вихри, размахивая разноцветными гирляндами. В воздухе витал запах хвои — вчера вечером привезли ёлку, и теперь она стояла в главной комнате, величественная и пока ещё не наряженная, роняя редкие иголки на потёртый паркет.
Катя проснулась раньше обычного. Первым делом она потянулась к подушке куклы Маши — письмо было на месте, аккуратно сложенное вчетверо. Она достала его и перечитала ещё раз, водя пальцем по строчкам, которые в утреннем свете казались особенно важными и торжественными.
— Катюш, ты уже встала? — в комнату заглянула Марина Сергеевна. — Идём завтракать, а потом будем ёлку наряжать!
За завтраком Катя почти не притронулась к своей манной каше. Она всё думала о письме, которое лежало в кармане её клетчатого платья. Надо было обязательно отправить его сегодня — до Нового года оставалось совсем немного времени, и письмо должно было успеть добраться до Деда Мороза.
— Земля вызывает Катю! — рассмеялась Алёнка, её соседка по столу, помахав ладошкой перед её лицом. — Ты чего такая задумчивая? О чём мечтаешь?
— Ни о чём, — быстро ответила Катя, но щёки её предательски покраснели.
После завтрака все собрались вокруг ёлки. Из старенького магнитофона доносилась "В лесу родилась ёлочка", чуть хрипловатая из-за изношенной кассеты. Но никто не обращал на это внимания — все были слишком увлечены украшением ёлки.
Коробки с игрушками открывали с особой осторожностью — некоторым украшениям было больше лет, чем самим детям. Катя особенно любила старинного стеклянного космонавта с потёртым серебристым скафандром. Она каждый год вешала его на одно и то же место — чуть выше середины ёлки, там, где веточки были особенно пушистыми.
— Смотрите, что я нашёл! — закричал Димка, доставая из коробки большую звезду. — Давайте её на верхушку!
— Подожди, — остановила его Марина Сергеевна, — звезду мы всегда вешаем в последнюю очередь. Это же самое главное украшение!
Катя стояла на маленькой лесенке, развешивая серебристый дождик. Её руки двигались механически, а мысли всё возвращались к письму. Вдруг оно не дойдёт? Или Дед Мороз не успеет его прочитать? Или...
— Катюша, ты чего задумалась? — голос Марины Сергеевны вырвал её из размышлений.
— А я письмо Деду Морозу написала, — ответила Катя, и тут же прикусила язык — она же не хотела никому рассказывать!
— Вот это молодец! — улыбнулась воспитательница. — И что ты попросила у него?
Катя почувствовала, как краснеют уши. Она опустила глаза, разглядывая свои потёртые сандалики, но потом всё-таки подняла взгляд:
— Это секрет... Но я надеюсь, он услышит.
Марина Сергеевна как-то странно посмотрела на неё — так взрослые иногда смотрят, когда знают что-то важное, но не могут сказать. Потом она легонько потрепала Катю по волосам:
— Конечно услышит, милая. Дед Мороз всегда слышит тех, кто по-настоящему верит в чудеса.
День пролетел незаметно. Ёлка превратилась в настоящее волшебное дерево, усыпанное игрушками, мишурой и гирляндами. Когда Димка наконец водрузил звезду на верхушку, все захлопали. Даже вечно хмурая уборщица тётя Валя улыбнулась, проходя мимо с ведром и шваброй.
А вечером, когда все уже готовились ко сну, Катя тихонько выскользнула из своей кровати. Она надела тёплое пальто, которое ей досталось от какой-то добренькой тёти с соседней улицы, намотала на шею колючий шарф и, крепко сжимая в руке письмо, направилась к выходу.
Снег всё ещё падал — теперь уже совсем медленно, словно небо устало и собиралось отдохнуть. Почтовый ящик казался огромным в темноте, его синяя краска облупилась от времени и непогоды. Катя встала на цыпочки и, последний раз прижав письмо к груди, опустила его в щель.
— Пожалуйста, Дедушка Мороз, — прошептала она, глядя в тёмное небо, — пусть моё письмо долетит до тебя. Читать далее...
Ещё рассказы Ольги Орловой:
