Наше общество свыклось с тем, что люди — по умолчанию мужчины. Эта идея такая древняя, что к ней можно приложить бирку «античный артхаус».
Уже в IV веке до нашей эры сам Аристотель зарядил, что человечество — это в первую очередь мужчины. И тут без вариантов, как без Wi-Fi на природе. «Первое отступление от природы заключается в том, что приплод может оказаться не самцом, а самкой, — наставлял он в трактате „О возникновении животных“. — Хотя самка и необходима по своей природе». Великий философ буквально намекал, что женщина — это сбой в матрице эволюции, который просто выгодно монетизировала природа.
Если этого аргумента вам мало, идём дальше. Гендерный бубен звучит прямо в языке, и бьёт он, конечно, в женский пол. Слово «человек» — супер-подвижная деталь в культурной коробке передач. Иногда оно вроде бы обо всех, а иногда — явно про мужиков. У Мюриэл Рукейзер есть поэма, где Эдип жалуется: «Почему я не узнал свою мать?» (перед тем, как сами знаете, что). Сфинкс, пожимая лапами, отвечает: «Потому что ты неправильно понял вопрос. Ты решил, что „человек“ — это мужчина. А женщина в твоём сознании на троечку с натяжкой». Эдип, конечно, возражает: «Все знают, что слово „человек“ включает и женщин!» Сфинкс парирует: «Эдип, ты прекрасный пример древнегреческого умолчания».
Тема «мужчин по умолчанию» разгоняется исследователями, которые доказали: гендерно-нейтральные слова — это как штанга на пресс в спортзале, которую все видят, но почти никто не берёт. В английском, например, местоимение he якобы универсальное, но люди в большинстве случаев представляют мужчину. А уж профессии, как «fireman» (пожарный мужчина), напрямую сшиты из мужских стереотипов.
Когда первая женщина — глава Лондонской пожарной бригады предложила заменить слово «fireman» на более дружелюбное «firefighter» («огнеборец»), её чуть не закидали ссаными тряпками. Казалось бы, всего лишь слово. Но нет, в глазах возмущённой толпы это было покушением на британскую классику.
Во флективных языках (типа нашего русского, немецкого или испанского) дело ещё печальнее. Там грамматический род как цемент залит в каждую часть речи. Даже нейтральный «адвокат» по-немецки — это Anwalt, подразумевающий мужчину. Женская форма Anwältin — не просто существительное, а будто бы ярлык, приклеенный к мужчине. Добавим сюда и наш родной русский, где, если в группе из 100 преподавателей будет хоть один мужчина, то всех назовут «преподаватели». А 100 женщин без мужчины – «преподавательницы». Упоминание мужского пола сразу активирует режим массового ребрендинга.
И это не просто лингвистический прикол. В странах с такими языками гендерное неравенство порой ощущается как перелом ноги: больно, медленно заживает, и большинство предпочитает терпеть, чтобы не менять привычную жизнь. Даже Всемирный экономический форум подтвердил: языковая флексия (где есть род: «умная/умный» и тд) напрямую связана с гендерным разрывом. А в странах с гендерно-нейтральными языками (английский) такого нет. Но тут подвох — язык не решает всего. Без культурных изменений даже самая удобная лексика не закроет гендерный разрыв.
Итог:
Пока «человек» означает «мужчину», женщина остаётся где-то в нижнем регистре, словно примечание в сноске. А чтобы язык стал дружелюбнее, придётся перестать оправдывать откровенный сексизм нормами грамматики. А то получается, что у нас в языке всё через одно место. Если «друг» — это такой универсальный человек любого пола, которому можно доверить сжечь сарай, то «подруга» — это ну такое. Типа знакомая из «Тиндера», но не той категории, чтобы сарай доверить.
🔥 И вот вам классика жанра напоследок: «Вы обронили перчатку, молодой человек!» — говорим мы парню. А когда девушка потеряла сей предмет, то: «Девушка, вы перчатку обронили!». Почему же не «молодой человек», если слово «человек» действительно нейтральное? 🤡