Все части детектива здесь
Детективный рассказ. Часть 6
– Как зачем? Откуда я знаю, опечатана она или нет? Я в этом ничего не понимаю! Старший администратор позвонил и сказал, что сегодня снимут опломбирование, и клуб начнет работать. Вот я и пошла пораньше! Чтобы успеть подготовиться, а то потом штрафа не избежать!
– Ну как так можно?! Могли бы хотя бы поинтересоваться, можно или нет вскрывать! А сейчас сидите тут и ревете! Но коли уж вы тут, давайте тогда с вами побеседуем, видимо, оперативники до вас еще не добрались. Я правильно понимаю, что вы работаете уборщицей в клубе «Танцы-шманцы»?
– Да, я сотрудник по клинингу.
– Скажите-ка мне, сотрудник по клинингу, хорошо ли вы знали Германа Михайлова?
– Не очень хорошо. Он не слишком-то обращал внимания на таких, как мы.
Стриптиз - дело тонкое. Детектив. Часть 6
Мои глаза лезут на лоб от увиденного, у Клима состояние не лучше, чем у меня, он смотрит на видеозапись, открыв рот, и переводит бешеный взгляд то на меня, то на Даню, то на Пескарева.
– В жизни подобного не видела – наконец говорю я – Даня, а откуда у тебя эта запись, а?
– А это прислал один из сотрудников службы безопасности, по доброй воле. Но я не скажу, кто это – он в упор смотрит на Пескарева – а то бедный сотрудник потеряет работу. Видимо, им было крайне интересно, чем же занимались в приват - кабинке Герман, директор Брыльцов и наш многоуважаемый Степан Николаевич.
– В этом нет ничего такого! – вдруг громко визжит Пескарев – мы тоже хотели, как и посетители, насладиться прекрасным танцем Германа!
– Так вы же каждый почти день наблюдаете это в клубе? Или что – на общих основаниях не так интересно? Поэтому нужно было звать его в приват – кабинку? И наверняка, за дополнительную плату?
– Стриптиз – дело тонкое! – бубнит Пескарев – и наслаждаться им можно в полной мере только в непосредственной близости.
Ах, да! Про само видео. На нем представлена одна из приват – кабинок клуба. Там стоят только стулья и посредине небольшой шест. Полуобнаженный, в одних кожаных трусах, Герман танцует для директора и старшего администратора танец. Движения его куда более откровенные, чем на сцене – он энергично двигает бедрами навстречу сидящим и подходит к ним так близко, что его серьезное мужское достоинство, размер которого можно определить даже при наличии белья, оказывается практически на уровне их лиц. Мой взгляд переключается с завораживающего танца на лица директора и старшего администратора. И тут я понимаю, что мои моральные принципы рушатся прямо у меня на глазах.
– Что-то я не поняла – говорю я медленно – ваш директор что... Охоч до представителей мужского пола?
Степан Николаевич делает неясное движение рукой.
– И до них тоже – говорит он.
– А вы, простите?
– Это мое личное дело! – взрывается он – но если вам так нужно знать, то я всего лишь получал эстетическое наслаждение, за компанию посещая приват – кабинку.
– Еще один подозреваемый – бубнит Клим.
– Что вы хотите этим сказать?
– А то, Пескарев, что ваш многоуважаемый директор мог убить Эдуарда за то, что тот убил Германа.
– Да вы что? Вы это серьезно? Вряд ли Макар Егорович будет рисковать своей свободой и бизнесом из-за какого-то пацана! Он себе хоть завтра двадцать таких найдет!
– Хороших стриптизеров найти трудно – не вы ли об этом говорили совсем недавно?
– Но не рисковать же из-за этого своей свободой?
– У вас, Степан Николаевич, насколько я помню, алиби-то нет?
– Я тоже его не убивал! Не убивал!
– Слушай – шепчу я Климу – мне кажется, он трусоват для этого...
– Пескарев, но пили-то вы из-за этого, видимо?
– Если хотите знать, то да. Я понимал, что следствие рано или поздно отсмотрит камеры в клубе, а потом задастся вопросом – зачем же Герман ходил в определенные дни и определенное время в приват – кабинку.
– Ладно, Клим – говорю я помощнику – поговори с ним сам. Про девушек я послушаю потом. У меня разговор с сестрой Устиновой по видеосвязи.
Он кивает, и я ухожу в одну из допросных, где располагаюсь с ноутбуком за столом, ожидая времени видеосвязи с сестрой Глафиры Прокопьевны. За эти минуты я успеваю накатать часть отчета. Наконец, перед собой на экране вижу женщину в возрасте, ухоженную и немного высокомерную, с аккуратным макияжем на лице и располагающей улыбкой.
– Здравствуйте, Светлана Эрастовна! – приветствую я женщину – спасибо, что согласились помочь нам и предоставить информацию о вашей сестре. И примите мои соболезнования относительно ее смерти.
– Да, мы были очень близки с Глашей, созванивались каждый день, нам было о чем поговорить, ведь из всей большой семьи нас осталось только двое, ну, если не считать наших детей. Я надеюсь, этот разгильдяй Мишка готовится к похоронам?
– Пока еще мы не отдали сыну тело его матери, но думаю, что на поверхности он его точно не оставит.
– С него станется! Он может и в коврик ее завернуть, да на помойку выкинуть. Дерьмо человек!
– Странно, мне он показался довольно приятным.
– О, Маргарита Николаевна, поверьте, он весь в своего покойного папашу!
– Светлана Эрастовна, скажите, вы знали о беременности вашей сестры?
– Глупо было бы это отрицать. Ведь рожать она приехала сюда и здесь же, в роддоме Москвы, отказалась от ребенка.
– Но...почему? Ведь на тот момент муж, насколько я знаю, был уже мертв, а именно он сопротивлялся рождению общих детей.
– Это так. Но дело в том, что Глашка боялась на такой длительный срок оставлять Мишку одного, и взяла его с собой. И когда тут этот эгоист осознал, что скоро Глаше суждено рожать, он закатил такую истерику! Кричал, что сбежит или покончит с собой, что она не чтит память его отца, своего мужа... И Глашка пошла у него на поводу – ну как же, ведь она обещала мужу на смертном одре заботиться о Мишке!
– Скажите, а отец ребенка?
– Я ничего о нем не знаю, потому что сестра ничего не рассказывала. Вернее, рассказывала, но очень мало. Это был какой-то очень короткий роман. По ее высказываниям я поняла, что отец ее ребенка – приезжий, и что ребенок вряд ли ему будет нужен. Аборт было делать поздно, и она написала отказ от ребенка. Она планировала остаться жить в Москве, тем более, моя подруга – директор детдома, куда попал малыш, и все эти годы она снабжала меня информацией о судьбе мальчика. Скажем так, в роддоме тоже я приложила руку к тому, чтобы ребенка отдали именно в этот детский дом. Но сразу вам скажу – если вы хотите привлечь к ответственности мою подругу – у вас ничего не выйдет, так как она тоже уже там – женщина воздела глаза к небу.
– Я не собираюсь никого привлекать – говорю ей я – у меня и без этого забот хватает. Получается, с вашей помощью Глафира Прокопьевна была в курсе жизни ребенка?
– Да, именно так. И как ни странно, пара, которая усыновила Германа, оказалась из того же города, что и Глаша. Насколько я поняла, сильно я не вникала, муж этой женщины потом куда-то делся, то ли умер, то ли ушел, и она воспитывала сына в одиночку.
– Получается, Михаил знал о беременности своей мамы и о том, что где-то там живет его родной брат?
– Ну да... Но вряд ли ему было это интересно, и вряд ли он в это как-то вникал. Он, знаете ли, всегда был эгоистом, как и его отец
– Светлана Эрастовна, вы знаете о том, что Глафира, ваша сестра, в конце концов объединилась со своим сыном?
– Да, знаю. Видимо, Герман вырос добрым мальчиком и нашел в себе силы простить ее... Она с такой радостью рассказывала мне о том, как она объяснилась с ним... Знаете, я давно подбивала ее на это, но она не решалась – не хотела портить ему жизнь. Но в конце концов решилась, когда ему стукнуло тридцать. Она с такой радостью рассказывала о том, что он решил сделать ремонт в ее квартире и на балконе, а сам предложил отправить ее в Москву, ко мне, на время ремонта.
– То есть получается, деньги на ремонт квартиры и поездку выделил Глафире Прокопьевне Герман?
– Да. Она радовалась, как ребенок. Говорила, что он дарит ей столько тепла, и постоянно говорит, что от своей приемной матери он не получал столько любви, сколько от нее, Глашеньки.
– Скажите, а сколько времени они общались?
– Она призналась ему шесть месяцев назад.
– А вы не знаете, в курсе ли этого был Михаил?
– Она сказала мне, что не говорила ему, мол, разозлится Мишка. Тем более, он единственный наследник ее квартиры, пусть даже такой маленькой. Герману, конечно, вряд ли эта квартира была бы нужна, он, по рассказам Глаши, неплохо зарабатывал.
– Она рассказала вам о том, что Германа убили?
– Что? Нет, я впервые слышу! Последний раз мы созванивались с Глашей несколько дней назад, но она не казалась мне удрученной или чем-то опечаленной. Я с нетерпением ждала ее приезда в Москву... Надо же... Так получается, моя Глашенька ушла на тот свет вслед за своим сыночком...
Женщина вдруг начинает плакать, горько и навзрыд, потом резко приходит в себя.
– Простите меня. Так я и не познакомилась со своим племянником
– Ничего. Я вас понимаю. Спасибо вам большое за информацию, Светлана Эрастовна.
Мы прощаемся, она отключается, а я снова думаю. Итак, Михаилу мать ничего не сказала о том, что призналась своему родному сыну, и у них хорошие отношения. Но может быть, он сам узнал как-то? Только вот зачем ему было доводить мать до самоубийства? Только ради ее маленькой квартирки? Навряд ли. В общем, слишком уж много полезной информации я от сестры Глафиры Прокопьевны не получила. Но тем не менее, теперь мы имеем общее представление о том, как вообще получилось так, что она отказалась от собственного ребенка в пользу чужого. Да уж, этот самый Михаил Валентинович Устинов тот еще жук! Волнует меня и еще один вопрос – как Герман так легко простил свою биологическую мать и так вот сразу воспылал к ней любовью? Конечно, можно сослаться на то, что Ираида Семеновна держала его в строгости с самого начала, и он так и не сумел стать для нее настоящим сыном, как и Михаил для Глафиры Прокопьевны. А поскольку именно вот этой материнской любви ему не хватало, он и простил ее, и принял, и был счастлив... Но с другой стороны... Кто-то бы на его месте так и не смог бы простить, тем более, зная то, что она пошла на это ради чужого ребенка.
– Марго! – Даня вырывает меня из мыслей – послушай, на одежде Устиновой нет ни малейших следов, указывающих на то, что она убила Эдуарда. Кроме того, я проследил сигнал ее мобильного телефона – она действительно ушла с работы раньше других, камер видеонаблюдения у них в доме нет, он старый, но она засветилась в этой точке, когда шла домой. Здесь располагается кондитерский магазин – это в нескольких метрах от ее дома. На этом магазине – камера. По камере я отследил, что женщина прошла мимо, затем сигнал ее мобильного все время был в соте ее дома. Если бы она захотела вернуться зачем-то в клуб, ей бы пришлось снова идти через эту кондитерскую – другой дороги попасть в клуб нет. Она из своей квартиры не выходила, камера на кондитерской в то раннее утро больше ее не фиксировала.
– Так – говорю я – Устинова не убивала, Михайлова не убивала... Кто тогда и почему убил этого Эдуарда?
– Слушай, Марго, может, тут все-таки любовь замешана?
– А может быть, ненависть или деньги? Любой вариант возможен, как мотив, но пока это очень сложно выяснить, очень!
В общем-то, предъявить нам Михаилу Валентиновичу нечего абсолютно – доказать, что он склонял мать к самоубийству мы вряд ли сможем, следов его в клубе нет, как выяснили эксперты, да и вряд ли он вообще ходил в такие места, а то, что когда-то заставил своими истериками сделать пусть и неродную, но мать, аборт – это не обвинение и не преступление. Он несовершеннолетний тогда был, а она – взрослый человек и при большом желании могла бы эту проблему решить. Но вместо этого пошла на поводу у капризного подростка, который шантажировал ее памятью отца.
Итак, стриптиз – дело тонкое... Как сказал Степан Николаевич. Да уж, такого танцора, как Эдуард, да и Герман тоже, еще поискать. И зарабатывали неплохо. И все-таки, думаю, Эдуарда убили только из-за того, что он убил Германа. Возникает вопрос – кто?!
В этот момент снова звонит телефон и голос одного из оперативников заявляет:
– Маргарита Николаевна, в служебную дверь клуба кто-то пытается пройти, хотя она еще опечатана! Сработала сигналка! Я отправил туда группу захвата!
– Черт! И кому там что понадобилось? Доставить сюда этого... проникателя!
Примерно через минут сорок оперативники привозят ко мне девчушку невысокого роста и довольно миловидной внешности, в простой одежде – черная футболка, джинсики и кроссовки. Выглядит она миниатюрной и стройной, а еще беззащитной. Видимо, сотрудники напугали ее, потому что она шмыгает носом и сморкается в бумажные платочки, которые периодически достает из упаковки.
Я смотрю в список сотрудников и скоро нахожу там эту девчушку.
– Людмила Евгеньевна Дорохова – говорю ей – ну, поведайте мне, зачем вы полезли открывать опечатанную дверь клуба?
– Как зачем? Откуда я знаю, опечатана она или нет? Я в этом ничего не понимаю! Старший администратор позвонил и сказал, что сегодня снимут опломбирование, и клуб начнет работать. Вот я и пошла пораньше! Чтобы успеть подготовиться, а то потом штрафа не избежать!
– Ну как так можно?! Могли бы хотя бы поинтересоваться, можно или нет вскрывать! А сейчас сидите тут и ревете! Но коли уж вы тут, давайте тогда с вами побеседуем, видимо, оперативники до вас еще не добрались. Я правильно понимаю, что вы работаете уборщицей в клубе «Танцы-шманцы»?
– Да, я сотрудник по клинингу.
– Скажите-ка мне, сотрудник по клинингу, хорошо ли вы знали Германа Михайлова?
– Не очень хорошо. Он не слишком-то обращал внимания на таких, как мы. Ему девочек из стриптиза подавай или вон, администраторш, как Розка.
– А теперь советую ответить честно, Людмила Евгеньевна, так как у вас в том числе тоже взяли отпечатки пальцев и ДНК, и мне ничего не стоит узнать – врете вы или говорите правду. Итак, вы состояли с Германов в интимной связи?
Она смотрит на меня из-под насупленных бровей.
– Ну было у нас... Один раз. Нравился он мне. На большее я и не рассчитывала. Да Герман всем нравился, никто из девчонок не был против с ним замутить. Но все знали, что он... бабник и ни с одной надолго не задерживается.
– Он вас к себе в квартиру пригласил?
– Ну, конечно! На работе любой интим и вообще, отношения, запрещены! Николаич бы сразу просек с помощью этой зануды Олеськи и уволил бы! Не его – меня! Потому что кто такой Герман, и кто такая я! А работа мне во как нужна! Я ж сирота, без образования, ничего не умею, да еще и училась плохо. Закончила только девять классов школы и все! Потом сразу работать. А здесь платят хорошо. Директор говорит – за пределами клуба хоть все пересношайтесь, а на работе – делать нечего! Увижу – уволю! Девчонки вон пытались возмущаться, когда их эта Олеська поймала и настучала – а что толку! Потому когда Герман предложил свидание вне работы, – у него был выходной и у меня тоже – я сразу согласилась. Еще бы – такой парень обратил на меня внимание.
– И вы хотите сказать, что потом нормально восприняли то, что больше он не захотел встречаться и встречался с другими?
– А что? Я же говорю – все знают, какой он бабник! Потому я прекрасно понимала, что все это – без дальнейших обязательств!
– То есть после той единственной встречи вы больше не виделись вот так, в интимной обстановке?
– Нет, я была с ним один - единственный раз.
– Скажите, а знаете кого-то из коллектива, кто был бы в него очень сильно влюблен?
– Н-нет... вряд ли... Я говорю, все его знали, как облупленного.
– А с Глафирой Прокопьевной вы в каких отношениях были?
– Я слышала, что она покончила с собой?
– Да. Это правда.
– Очень жаль, она была хорошей женщиной. Мы неплохо общались с ней.
– Она что-нибудь рассказывала вам о своей жизни?
– Совсем немного. То, что у нее есть сын, Михаил, то, что муж давно умер...
– Вы ей про Германа рассказывали, делились с ней?
– Нет, зачем? Я вообще никому ничего не говорила. У нас же не коллектив – гадюшник. Девки из-за этого Германа чуть не дрались.
Да уж, отношения в коллективе оставляют желать лучшего!
– А Эдуарда, второго стриптизера, хорошо знали?
– Он бука какой-то и сильно ни с кем не общался, так что я его путем и не знала. Герман смеялся над ним, говорил, что он слишком серьезен, и ему надо научиться чувству юмора, постоянно подначивал его по поводу жены, мол, она такая веселая у тебя, а ты бука букой.
– Ладно, Людмила, вы свободны. И пожалуйста, больше так не делайте! Как только мы снимем пломбу – сообщим вашему руководству. А оно – вам. Тогда можно будет приступить к работе.
Она уходит, получив свой пропуск, а я в коридоре сталкиваюсь с оперативником.
– Маргарита Николаевна, представляете, она еще сопротивлялась и бежать пыталась от нас!
– Кто – эта пигалица?! – спрашиваю я недоверчиво.
– Ну, а кто? Мы же ее привезли. Вот, она самая и оказала нам сопротивление, пока мы ее не поймали и не утихомирили. Бегает, как спартанец!
– Ты меня не смеши, ради бога! Несколько здоровых мужиков с девчонкой не могли справиться?
– Да мы ее поймать не могли, когда она побежала. Потом поймали.
– Интересно, а чего она бежала-то, чего так испугалась?
Ответить он не успевает, так как ко мне подбегает Даня.
– Марго, ты отпустила эту девицу, Дорохову?
– Да. А что, не надо было?
– Помимо ее следов в квартире Германа и следов их интимной связи я могу со стопроцентной уверенностью сказать, что это ее кровь подмешана в бокал для вина.
Я присвистываю. Вот это да! Эта наивная дурочка пыталась его приворожить, что ли?! Девчонки совсем мозги потеряли! Одна, вероятно, землю под коврик подсыпала, вторая в вино черти что добавила... А может и земля тоже – дело ее рук?
Словно читая мои мысли, Даня говорит:
– Нет, землю под коврик подбросила не она.
Продолжение здесь
Спасибо за то, что Вы рядом со мной и моими героями! Остаюсь всегда Ваша. Муза на Парнасе.
Все текстовые (и не только), материалы, являются собственностью владельца канала «Муза на Парнасе. Интересные истории». Копирование и распространение материалов, а также любое их использование без разрешения автора запрещено. Также запрещено и коммерческое использование данных материалов. Авторские права на все произведения подтверждены платформой проза.ру.