Нам, советским, всегда приятно и радостно вспомнить наши ценности. Не выдуманные, фальшивые и постылые, а настоящие, истинные. Мы вспомним яркое событие в истории ранней советской прозы - роман А. Фадеева "Разгром", написанный им в 1927м году, в котором автор талантливо изобразил процесс становления нового человека свершившейся Революциии, и экранизацию романа - "Юность наших отцов"( реж.Михаил Калик и Борис Рыцарев). О борьбе партизанского отряда в течение трех месяцев и о его гибели , о героях произведения, главным из которых является командир отряда - скромный и волевой Иосиф Левинсон, в образе которого представлен внутренний мир настоящего коммуниста.
Иногда бывало достаточно одного взгляда на провинившегося, чтобы он, "вовлекаемый в орбиту немутнеющих глаз" Левинсона, во всем сознался. Командир, "как клещами, немигающим взглядом", выдёргивал человека "из толпы, как гвоздь", и взглядом своих "больших и ловких глаз" заставлял бойца делать то, что ему приказано.
Людям в отряде Левинсон кажется "человеком особой породы", никогда не колеблющемся, не знающем слабости, не делающем то, что могут делать другие: гулять, воровать, нарушать... И сам Левинсон ведёт себя так, чтобы о нем сложилось такое мнение. Он, зная свои слабости, подавлял их и никогда не выдавал другим, ибо считал, что "вести за собой других людей" может только человек, прячущий свои слабости, но указывающий другим на их собственные. Он понимает, что бойцы, подражающие ему(например, Бакланов), перенимают у него не только "внешние манеры, но и старый жизненный опыт - навыки борьбы, работы, поведения. И Левинсон знал, что внешние манеры отсеются с годами, пополнившись личным опытом, перейдут к новым Левинсонам и Баклановым, а это - очень важно и нужно".
В моменты напряженной работы мысли Левинсон спокоен: он шутит и смеется, разговаривает, щуря насмешливые глаза, с людьми, и все думают, что план спасения у командира есть. Но это спокойствие внешнее - в душе у него заботы о раненых, караулах, о жене и детях, о голодных бойцах. У него болит от бессонницы голова, он простужен, худеет, но никто не замечает этого. Никто не понимает, как трудно Левинсону смеяться и шутить тогда, когда уже ни у кого не осталось на это сил, как тяжело ему вести за собой уставших людей, как озабочен думами Левинсон, что у Левинсона болит бок...
Со своими людьми Левинсон ведёт себя дружески, а иногда совсем по- ребячески: подшучивает над Баклановым по поводу Маруси, прячет в стоге сена шапку часового, играет в городки, причём, проигрывает и все смеются над ним, а он не обижается, рассказывает "скверные побасенки", и они выходят у него "самыми замысловатыми и скверными", но "скверные слова шли, будто не задевая его".
"Хитрый, стерва" - с досадой и восхищением думает о нем начхоз; "холера двужильная" - с уважением и неприязнью думает Кубрак; "смекалистый" - говорит Пика; "величайший жулик и себе на уме" - мнение Морозки.
Левинсона уважает народ. Простые мужики почтительно разговаривают с ним и вслушиваются в каждое его слово. К нему они обращаются со своими житейскими проблемами, а Левинсон так скромно и достойно ведет себя с ними, что мужики забывают о том, что среди них - командир отряда и обсуждают при нем свои проблемы.
Левинсон - хороший стратег, всегда приходящий "какими- то неведомыми путями" к правильным выводам, он воспитанный, грамотный и культурный человек, он может незаметно погасить пыл разгорячившегося бойца простыми, спокойными словами: " А ты не кричи, кричать не нужно". Сам Левинсон не повышал голоса, хотя иногда удавалось это ему с большим трудом, потому что у него, как и у любого человека, есть нервы и уставал он сильнее других. Только два- три раза он повысил голос - чтобы недисциплинированные бойцы почувствовали силу своего командира. Он может сказать небольшую, но идущую от сердца гневную речь так, что провинившийся понимает чуткость командира и свою вину(как Дубов).
Когда нехватка продовольствия заставляет отряд выйти в долину, Левинсон, понимая чутким сердцем не столько командира, сколько человека, что люди "черствели, делались суше, молчаливей и злей", потому что то, ради чего они переносят все трудности и даже смерть, спрятано "под спудом бесконечно маленьких, каждодневных, насущных потребностей(...), потому что каждый человек хочет есть и спать, потому что каждый человек слаб". Левинсон начинает постоянно находиться рядом с людьми, даже есть с ними из одного котелка, но они уже не чувствуют в нем своего - Левинсон "превращался в силу, стоящую над отрядом". Левинсон "убежден, что сила его - правильна", и это так.
После разговора с Мечиком Левинсон думает: "Нет, все- таки я был крепкий парень. Я был много крепче его", и приятно ему, что его сильный дух господствует над его слабым телом, и воспринимает он себя только "как человека, всегда идущего во главе".
Когда отряд наталкивается на белоказаков, и бойцы ожидают его приказа, "маленькая собранная фигурка" Левинсона предстала перед ними как "олицетворение некоего безошибочного плана, в который люди верили по привычке и по внутренней необходимости", и Левинсон оправдывает эту веру.
Пробираясь через болото, бойцы смертельно устают, они начинают обвинять командира в том, что он завел их не туда, они готовы убить его - виновника несчастья. Но когда Левинсон, мертвенно-бледный, "со стиснутыми зубами, с большими горящими круглыми глазами" появляется среди них и своим "нервным, тонким, резким охрипшим голосом" отдает приказ гатить болото, все безоговорочно слушают его - маленького и неказистого, измученного и больного...
На следующее утро Левинсон, видя свой поредевший отряд, терзается мыслью, что не может ничего сделать для этих близких ему людей, не может ничем им помочь, его тяготит мысль, что он уже не руководитель их, а вожак, и все они - покорное стадо. Он так устал, что услышав предупредительные выстрелы Морозки, стал беспомощно оглядываться, стараясь найти поддержку, но, увидев, что лица партизан такие же беспомощные, как и его собственное лицо, подумал: "Вот оно - то, чего я боялся", - он уже не чувствует себя командиром.
И эту поддержку он неожиданно находит у верного Бакланова, лицо которого в тот момент "горело... подлинной и величайшей из страстей". И Левинсон, заражаясь этой страстью, выхватывает шашку и, подавшись вперёд, с такими же страстными глазами, как у Бакланова, почувствовал, что он снова становится для отряда живительной силой. Но приказ "На прорыв!" отдает отряду Бакланов, и Левинсон, "подхваченный той внутренней силой, что управляла Баклановым и что заставила его самого поднять шашку", вместе со всеми летит на прорыв.
Они прорвались - восемнадцать человек, и Левинсон, придя в себя, видит, что Бакланова рядом нет, а узнав, что он убит, начинает плакать, и бойцы видят, что он слаб и постарел. А Левинсон, уже не думая о своей репутации командира и особого человека, плакал снова и снова...
Но, выехав в поле, увидев голубое небо, солнце, речку, стога, увидев работающих людей, Левинсон "перестал плакать; нужно было жить и исполнять свои обязанности" - он снова чувствует себя "человеком, всегда идущим во главе".
Р. S. Обратите внимание!
Один из приютов для несчастных животных, которому требуется помощь: