На этот раз речь пойдет про зрение, точнее, про способность видеть...Друзья, наступила среда и литеролет уже бьет копытом. На этот раз путешествие будет немного мистическим и психоделическим. На страивайтесь на соответствующий лад, запасайтесь напитками, и - вперёд.
Юлия Ким
Безмятежная гладь озер
Рассказ
В.В.С.
Мой доктор, милый доктор. Вечный ребенок, мальчик лопоухий.
Быстрые шаги твои в узком белом коридоре, красным перешнурованные кроссовки. Почти бегом. Мимо нас, пациентов на стульях, с комочками ваты в беспокойных пальцах.
И я пациентка. Я тоже щурюсь, спасая зрение от света. Ноги наши в бахилах, как лягушачьи лапки, ненужные ватки деть некуда. Встать, чтобы отыскать мусорку боязно-вдруг именно в тот момент и позовут. Мы притихли, мы ждем тебя.
Ты появляешься всегда неожиданно. Возникаешь за спинами медсестричек с теплыми руками, над вопрошающими глазами пациентов. Пританцовываешь на месте от нетерпения. Ты волшебен, милый доктор.
Что же ты сделал с моими глазами?
***
Твои электронные помощники стреляются слепящими лучами. Двигаюсь от прибора к прибору почти наощупь, шарю рукой позади себя в поисках стула.
Лучи пытаются осветить меня изнутри, целясь в провалы медикаментозно расширенных зрачков. Ты всматриваешься вслед за лучами.
Кабинетная тьма мерцает бликами, вспыхивает кляксами, напоминающими дефекты пленки в немом кинематографе.
В темноте от тебя остался лишь голос, доктор. Ловлю его, боясь потеряться в лабиринте и вздрагиваю каждый раз оттого, что ты оказываешься слишком близко. Так близко, что я чувствую запах твоей кожи. Иногда теплые пальцы случайно касаются моего лица, дыхание твое учащается.
Я женщина, и безошибочно распознаю внимание. Кровь разгоняется, чувствую позабытое было, горячее оживление внутри.
Милый доктор, ты до сих пор хорош.
-Чего вы хотите?
-Ясности.
Верю, все делалось во благо. Запрос выполнен гениально. Ясности, как пчел в улье. Не пойму, чем это было- издевательством или проявлением детской непосредственности. Не знаю, через какое плечо оглядываться, правое или левое. Признаю, доктор, ты достиг высот. Что же ты сделал с моими глазами?
***
Без раздумий соглашаюсь на хирургическое вмешательство.
Дальше- как по накатанной. Время оказывается свободным, деньги находятся. Анализы берутся без очереди, по смешному ценнику, результаты меня не подводят. Обстоятельства сходятся, словно лучи в красной жирной точке на твоих приборах, доктор. Желеподобная реальность упруго колышется под тяжестью моих желаний.
Ты дал мне свой личный номер. Звоню, чтобы записаться на операцию. Голос твой вот-вот появится из влажной мглы телефонного чрева; волнуюсь, как девчонка.
Голос, оказывается обыденным, взрослым, усталым, совсем не мальчишеским. Будто бы есть два разных доктора- в телефоне и в моей голове. Совсем забыла, что ты при регалиях, со звучным в научных кругах именем. Доктору не до глупостей.
Отстраняюсь от трубки, опасаюсь ненароком к тебе прикоснуться.
Обозначаю себя фамилией, диагнозом, прошлым визитом, еще подробностями. Внезапно голос в телефоне взлетает, как радостная птица, перебивая мой :
-Да, да… Я вас помню!
Какое чудо! Ты меня помнишь.
***
Ты решила лечь под нож, -меняется в лице подруга.
Смирения под соусом ледяного ужаса в себе не наблюдаю. Я многого боюсь: неопределенности, крыс, крови, боли, нелюбви. Страх перед ножом растворился в твоем обаянии, милый доктор.
***
На входе-выходе о пациентах заботится твой помощник, окрещенный мной «Коридорным»; парень в больничной униформе с пятном татуировки, размером с десятикопеечную монету, на щеке. Пока Коридорный заполняет бумаги, пялюсь на него, пытаясь рассмотреть рисунок.
Второй прием проходит буднично, в обычном врачебном кабинете.
Издали - топот кроссовок по линолеуму. Ты мчишься ко мне из недр темных декораций, взбадривая по пути старушек с ватками.
Выслушиваю про детали операции. Твои глаза красные от усталости, с ручейками лопнувших сосудов. Под глазами залегли тени, возможно, вползли за тобой из твоего же полумрака.
Мы с милым доктором стоим друг против друга. Он замеряет что-то обычной линейкой на моем лице.
Ты ниже меня. Покачиваешь головой из стороны в сторону, словно неваляшка, щуришь глаза попеременно, переминаешься с ногу на ногу. Мальчишка, как есть, мальчишка.
Коридорный провожает меня до выхода. При солнечном свете пятно на его щеке, обретая контуры, перевоплощается в дракона. Парень улыбается на прощание, дракон вскидывает перепончатые крылья. «Наверное, Коридорный улыбается всем,»-думаю я и выхожу в осень.
***
Иду от тебя, ступаю по мокрым листьям. Воздух пахнет сезонными изменениями. Дождь моросит. Влага оседает на лице. Украдкой облизываю губы.
Капли будоражат лужи. После осмотра перед глазами осталась мутная рябь. Точки, волосы, круги пляшут в пузырящейся под ногами воде…То ли иллюзия, то ли явь.
Я разрастаюсь до размеров осени. Грядущие перемены -до вселенских. Все идет, как дОлжно, не только потому, что мне понравился доктор, и даже не из-за того, что мне непременно понадобилась ясность. Существует другая причина-дикая, сакральная. Чужая, как решение оперироваться. Осень знает, что делает.
Спотыкаюсь, обнаруживаю себя возле метро.
***
Накануне операции тянет к зеркалу.
Глаза, беззащитные и распахнутые, смотрят в глаза. Весь в рваных ручейках сосудов, голубеет белок, обрамленный гибкими камышами ресниц. Под радужкой цвета морской волны, с песчаными вкраплениями, зияет провал зрачка.
Vultus est index animi. Безмятежная гладь. Завтра с моего согласия ее вскроет рука хирурга. Твоя рука, милый доктор.
Странно, что перед операцией мне не страшно. Я даже не волнуюсь.
Тело человеческое, средоточие наслаждения и страданий; мягкое, теплое, податливое, трепещет, цепляется за жизнь. Казалось бы, даже перед добровольной сдачей интимных границ человек должен испытывать страх. Это нормально-опасаться за суверенную территорию. Я же чувствую любопытство, возбуждение, что угодно, но не страх. А еще, - неотвратимость происходящего.
Ласковая волна, анастезируя, увлекает меня за собой.
***
Камень основательно разместился в ладони. Озеро дремлет. Тихая рябь пробегает по поверхности.
Умиротворение бесит меня до судорог в скулах. Руки чешутся подтянуть картинку мира под свое, детское мироощущение.
Я стою на берегу, сама чуть выше ближайшего валуна и приноравливаюсь половчее метнуть камень в воду.
-Озеро, отомри! Пусть брызги весело рассыпятся.
-Не надо, -отец мягко берет меня за запястье и вынимает увесистый остроугольный булыжник из ладони. -Мы ведь не знаем, кто там, под водой.
Отец поднимает меня на руки, оберегая.
Мне нет дела до глубины. По мне, что внутри, то и снаружи.
Версия отца становится откровением, детское воображение дорисовывает картинку кишмя кишащими под водой чудовищами.
Я не боюсь. Отец большой и сильный. В тот день я его слушаюсь и оставляю все, как есть. Фотографию неба в воде, столбики камышей, похожие на шоколадное эскимо, нагромождения скал вдали.
***
Так ли нужна была эта операция?
Легкий туман перед глазами я обнаружила ранним утром, в пору, когда мир четок, добр и свеж. Окружающие предметы плавали в полупрозрачном белом облаке. Я зажмурила сначала левый, потом правый глаз и сравнила изображение. Туман был в левом. Правый видел четко.
Возможно, дефект существовал и раньше, просто компенсировался другим глазом и не причинял мне неудобств.
Днем пелена то ли рассеивалась, то ли сливалась с мутным информационным потоком. Сумеречный вечерний мир сам способен был поглотить туман.
***
Ты не был первым моим офтальмологом.
Авторитетные коллеги твои считали, что с дефектом вполне можно жить, советовали отслеживать динамику и не искать добра от добра. Говорили, что теоретически дефект можно устранить, но нарушать целостность глаза без особой нужды- неоправданный риск, ни один хирург в здравом уме на такое не пойдет. Разве что в глубокой, мифической пока для меня старости, одновременно с заменой хрустали, например, когда терять станет нечего. А пока, чтобы даже думать не смела.
Медицинское светило, старичок в кабинете с буддисткой атрибутикой, сказал, что никакого тумана на самом деле нет, и что все -психосоматическое.
Другой доктор уверенно поставил мудреный диагноз, добавив, что мое заболевание распространено, но снижение остроты зрения вызывает крайне редко. Перед дверью, уже неофициально, доктор расфилософствовался и туманно заметил, что глаза мои пытаются увидеть мир максимально четко, поэтому акцентируются на нюансах.
И, в самом деле, с этой ерундой вполне себе можно было жить. Однако, в мозгу свербило. Как назло, изо всех щелей карабкались на свет белый страшилки о потере зрения. Вроде тех историй, в которых человек не замечает, что давно, о, ужас, ослеп на один глаз, и обнаруживает это случайно, прикрыв другой.
Мы попадаем только туда, где на самом деле уже находимся.
«А проконсультируйтесь-ка у N»-советуют мне тебя, милый доктор, в будничном разговоре. Я пришла, чтобы выслушать очередное мнение, успокоиться и уйти. Ты взялся оперировать, мне захотелось поверить. Про изнанку ты мне не сказал.
***
Кажется, операция длится уже несколько часов.
Боли не чувствую. Светильник над головой давно стал просто ярким пятном холодного света, по сути, экраном с проекциями. Безумно пляшут искаженные тени инструментов; нити сосудов напоминают полуобнаженные осенние деревья. Воздушные пузыри светятся, сбиваясь в грозди.
Когда я вошла в операционную, тебя в ней не было. Ангел-медсестра закружила вокруг. Уложила, подправила, подключила провода. Ты возник за мной позже.
Сухо отдаешь приказы: «Смотрите вправо…Теперь-налево». Могу лишь представлять, как ты возвышаешься над моим лицом.
Не знаю, что милый доктор делает с моим глазом, нет желания заглядывать в физиологическую бездну. Достаточно туманных проекций, характерных царапин, дефектов пленки, чтобы вольно интерпретировать или просто игнорировать происходщее.
Движения твои округлы. Ты ввинчиваешься, прикладываешь усилия то справа, то слева. Похоже, собираешься вывернуть мой глаз наизнанку вслед за отогнутыми веками.
От глубины меня мутит, сердце дергается, как взбесившийся зверек, и я, чтобы успокоиться, принимаюсь пропускать сквозь субстанции своего тела музыку, тягучую, космическую, сравнимую с моментом.
Аппаратура жужжит, фырчит, плюется. Познаю мир без зрения. Странно, но он, щедро политый сверху светом, шире и просторнее мира видимого.
Справа зачавкало. Рассматриваю источник звука в безмерном пространстве. Из вспышек озарения складывается образ, уверена, более точный и живой, чем от света зрения.
Никогда так не смотрела. Разве что в зыбких сновидениях...
-Намучили мы вас, - милый доктор ловко накрывает мой глаз повязкой. Отдыхайте. Все теперь будет по- другому. И не трогайте глаза руками.
***
Ми-кро-хи-рур-ги-яяяяяяяяя… Абстрагируясь от смысла, вдыхаю звуки вместе с воздухом.
Звуки благодарно разворачиваются, потягиваются на языке, стряхивают наледь стерильных смыслов, дребезжат варганом по нарастающей.
Метель поет в мертвой степи. Старый ворон дерет луженую глотку. Шаманский шепот мечется.
Доктор, пожалуйста, перестань прикидываться материалистом. Тебе не к лицу. Оставь узость мышления трусливо-лицемерной официальной медицине, по сути, автоматизированной линии по ремонту прохудившихся человеческих органов.
Конвейер ползет и, безмозглый, не сходит с ума, подняв скальпель над бездной. Ладно бы под скальпелем была кожа, материя, сама провоцирующая на грубость. Но молочная гладь…Я вздрагиваю.
Не надо трогать глаза руками.
***
Повязка прилегает к переносице неплотно. Прикрываю здоровый глаз, подглядываю оперированным.
Комната залита густым ярко-розовым светом. Очертания предметов четкие, картина мира радостна и жутковата одновременно. Белые стены стали алыми. Ладонь выглядит по-мясницки зловеще. Утреннее небо превратилось в предзакатное. Облака веселенькие.
Особенно впечатляет вода. Тонкая струйка из крана словно разбавлена кровью. Розовая жидкость пузырится в аквариуме. Рыбы, затянутые красной пленкой, медленно раздвигают плавниками тягучую толщу алой воды.
Весь день с опаской подглядываю. Завтра снимут повязку. Под диафрагмой, пробудившимся вампиром, свистяще шепчет страх.
К вечеру интенсивность розового снижается. Спать ложусь рано, чтобы опостылевший красный свет поскорее утонул в забытье.
Мне снится розовое озеро и отец, который ведь предупреждал.
Сажусь на корточки, отгибаю рукой покров воды и просыпалась.
Я неплохо выспалась в ватной пустоте звуконепроницаемой палаты.
***
На рассвете сажусь в кровати и снимаю повязку. Розовый туман испарился. Привычной утренней пелены перед глазами нет. Очертания предметов до рези четкие, словно выпирают они из прозрачного воздуха, в котором различима каждая пылинка. Видны все дефекты плоскостей, ранее не замеченные мной; царапины, сколы, щели. Я способна подмечать каждое движение пространства, каждое колыхание воздуха.
Витиеватые стрелки настенных часов не только движутся по кругу, но и шевелятся, словно щупальца. Углы мебели веско вписаны в воздух. Оконные стекла прозрачны и радостно переливаются под моим взоров в местах малейших неровностей.
Операция прошла успешно.
***
В комнату входят две медсестры.
С одной я уже знакома. Она ассистировала милому доктору на операции, провожала меня в палату, заботливо устраивая; поправляла подушку, подтыкала одеяло. Уютная, плотно сбитая, с умиротворенным выражением пухлого лица, теплыми и осторожными руками, медсестра мне нравится. Кажется, ее зовут Полина. Точно, Полина.
Полина наклоняется ко мне жарким телом с запахом детского мыла, пинцетом подхватывает ватный тампон из лотка и принимается обрабатывать мой глаз. В это мгновение вторая медсестра, глядящая до этого через плечо Полины, исчезает.
Я вздрагиваю, Полина спрашивает, не больно ли мне и просит не шевелиться. Потом она расспрашивает про самочувствие, обильно закапывая лекарство в мой оперированный глаз. Отвечаю невпопад.
Полина завершает манипуляции, медсестер становится двое.
Я провожу эксперимент. Делая вид, что проверяю остроту зрения. закрываю попеременно глаза ладонью.
Вторая медсестра стоит в стороне и внимательно наблюдает. Губы ее, мясистые, обветренные, на вид мокрые, кривятся в ухмылке. Лицо остренькое, с глубокими провалами, в которых притаились тени. Волосы коротко стрижены и окрашены в жгуче-черный. Смотреть на нее, угловатую, нескладную, претензионную, тревожно.
В итоге выясняется следующее. Здоровым глазом я вижу одну Полину. Оперированным-только ее заострившуюся подругу. Двумя глазами я вижу обоих.
А они ведь похожи. Глаза, нос. Как будто по моей Полине, прости господи, прошлись тесаком и наждачкой, сняв пухлый слой мягкой уютности, а потом размалевав девушку красно-черным. Сестры?
Интуиция проблеском : «Нет, не сестры.» В глазах у меня двоится. Передо мной -две Полины.
В зрачках второй откровенно плещется порок. Ее зубы покусывают обветренную губу. Острые скулы подрагивают. Ничего такого не делает, однако непотребство, да и только. С моей Полины сняли дневную оболочку; ночь нагло вылезла наружу.
-Что с Вами, Полина?
По ее лицу пробегает рябь, на секунду искажая милые черты.
-Все хорошо. Маленькие семейные неприятности. Не обращайте внимания. Отдыхайте.
Медсестры уходят; вторая, та, что на полшага позади первой, оборачивается и задерживает на мне бесстыжий взгляд.
Похоже, я вижу больше, чем нужно, милый доктор.
***
Деревца во дворе выглядят так, словно взяли на себя часть здешней боли. Для посетителей еще рано, идут процедуры. Ветер флегматично гоняет листья. На лавке сидят двое.
Варвару Федоровну, в неизменном линялом халате поверх ночной сорочки и пестрой косынке, завязанной под подбородком, знаю даже я, пациентка без году неделя. Полуслепая незлобивая старушка, утратившая связь с реальностью, каждый день исчезает из палаты, вызывая панику персонала. Ищут ее все, и пациенты, и медсестры. Находится она внезапно, в обыденных местах, где точно не было ее пару минут назад. словно возвращается назад из внебольничного пространства. Вид при этом Варвара Федоровна имеет наисчастливейший, как и сейчас. Взгляд ее, расфокусированный, словно у новорожденного, свидетельствует о том, что старушка до сих пор еще находится там, в гостях.
Рядом с ней ерзает на лавочке девочка лет пяти, до безобразия тощая и вертлявая, с крысиными косичками на прямой пробор, какие давно не носят и многочисленными «петухами» на голове. Девочка дрыгает худосочной ножкой, косточки в ее коленке видны, словно шарниры; нервно хихикает и явно что-то замышляет, поглядывая за ограду.
Смотрю туда и я. На внебольничной территории все идут парами, как юные пионеры на параде. Правда не плечом к плечу, а отставая на полшага друг от друга.
Варвара Федоровна с девочкой синхронно поднимают головы и смотрят прямо на меня. Обе мерзко улыбаются, старуха-пустым ртом, девочка-скаля острые зубки.
Отшатываюсь от окна и начинаю понимать, что с парностями отныне у меня будут сложные отношения.
Прямо за оградой одиноко прогуливается Коридорный, руки в карманах белого халата. Дракончика отсюда не видно.
***
В палату входишь ты, бодр, как никогда, тени исчезли. Шнурок волочится по полу, красный. Деловито осматриваешь меня.
Интересуешься, нет ли новых симптомов, не двоится ли в глазах. Говорю, что двоится. Удовлетворенно киваешь, словно так и должно быть, сверкаешь красными белками, завязываешь шнурок и удаляешься.
***
Когда твои легкие шаги стихли в коридоре, я медленно подошла к зеркалу.
Друзья, очередной литерполет состоиться как всегда в среду в 8.00
Буду благодарна за отзывы!
Если вам понравился полет, щедро тыкните по кнопке "Подписаться". Вам будет интересно, а автору приятно.
А ещё, автор ликует при виде лайков и комментариев.
Познакомиться с прошлыми литерполетами можно здесь:
Читать/смотреть все публикации канала без ограничений можно по Премиум- подписке, по цене чашки кофе в месяц.
В Премиум много интересного, в том числе, новый роман автора канала.
Если вы просто хотите поддержать Музу автора на ее тернистом пути, автор будет очень благодарен