С каждым из нас время от времени происходит событие: масштабное или не очень, затрагивающее наших друзей и знакомых или касающееся только нас самих, звучащее оглушительно громко или тихо попискивающее где-то на заднем плане нашего сознания… силой заставляющее нас принимать участие в происходящем или оставляющее нам возможность пассивно наблюдать… в общем, событие это может выглядеть и ощущаться очень по-разному. Однако, так или иначе, это событие затрагивает сердцевину нашего бытия, заставляет звучать те струны, которые в нашей душе обычно либо молчат, либо поют выборочно, управляемо, по нашему собственному желанию. Как правило, прикосновение такого события ощущается как грубое, вторгающееся, неожиданное, властное. Оно принуждает нас безо всякого контроля и предсказуемости испытывать самые разные чувства, бОльшую часть которых мы предпочли бы либо не испытывать вовсе, либо хорошо контролировать. Структура такого события более или менее точно воспроизводит ситуацию травмы - психологической травмы в том смысле, в каком описывал её Зигмунд Фрейд. Для него травмой было то первое, основное, самое значимое в нашей жизни событие, властная сила которого вызвала к жизни, сформировала, оставила свой узнаваемый отпечаток на том, кто мы есть на самом деле, где-то глубоко внутри себя. На том, чего мы на самом деле хотим, на том, как мы это что-то распознаём, на том, что мы с этим чем-то делаем. Психолог скажет - на нашей личности. Психоаналитик скажет - на нашей субъектности. Ну или, если этот психоаналитик не боится, что его может постигнуть та же судьба, что и Фрейда, он скажет более прямо - на нашей сексуальности, на структуре нашего желания.
Ретравмирующее событие, то есть то, которое по своему усмотрению играет на струнах нашего сердца, часто переживается как нечто такое, о чём обязательно нужно разговаривать. Именно это, на мой взгляд, приводит к большинству холиваров и баттхёртов, что на маленьких уютных кухнях, что в больших социальных сетях. Струны начинают звучать и порождают речь. В этой речи, если прислушаться, слышны боль и уязвимость. Как правило, люди, погружённые в сражение с оппонентами во время холивара, не замечают этой уязвимости ни у себя, ни у собеседника. Для того, чтобы услышать боль, нужно быть погружённым в молчание.
Именно поэтому - в контексте работы с травмой, разумеется - психоаналитики так разнообразно и так продуктивно молчат, выслушивая своих пациентов. Для аналитика неважно, какую форму имеет буря на поверхности сознания человека, какими именами он называет своих врагов и какая часть его реальности уже успела пострадать в этой жестокой битве. Всё, что интересует аналитика в этот момент, - это услышать мелодию, которую играет сердце анализанта. Интересует по той простой причине, что именно под эту мелодию анализант и танцует - как самого себя, так и всех значимых людей, с которыми его сталкивает жизнь. И именно тогда, когда человек переполнен праведным гневом, или отчаянием, или нечеловеческой усталостью, или искренней страстью, или ещё чем-то таким, что в таких количествах порождается потревоженной травмой, - мелодия эта слышнее всего. А чтобы быть хорошим слушателем, принять и уловить происходящее, помочь другому человеку быть, - и речь здесь, конечно же, не только о позиции аналитика, - нужно позволить себе замолчать. Потому что разговор, который ты мог бы вести в такой момент, всегда слишком шумный и слишком мешает услышать нужное.
А потом, когда мелодия услышана и пережита обоими, нужно вовремя заговорить. Слова, которые приходят в этот момент, всегда правильные и всегда находят своё место. Но это уже другая, отдельная история. Она не о том, как замолчать, она о том, как разговаривать.