Все части повести здесь
И когда зацветет багульник... Повесть. Часть 39.
Наталья зло топнула ножкой и пошла к себе, а Лука Григорьевич только усмехнулся:
– Ну, как дети, в самом деле!
Когда же в воскресенье за Ольгой приехал Алексей, почему-то непривычно тихий и виноватый, Ольга услышала и разговор самого Ильи с Натальей.
– Нет, Наташа, и не уговаривай. Не могу я тебя взять своим секретарем. Самодур ты, а мне этих проблем даром не надо. И не проси.
Они вышли на улицу, и когда Наталья хотела сесть к нему в телегу, он сказал мрачно, кивнув на лошадь Алексея:
– С Сидоровым поедете! Нам с Аникушкой по делам еще.
Собирая вещи, чтобы постирать дома, Ольга видела, как Илья и Аникушка куда-то ушли, и только Алексей остался возле лошади, обхаживая ее вокруг, осматривая телегу и колеса. Потом и Алексей отлучился, зато появилась Наташа, которая сначала прохаживалась туда-сюда, а потом, через какое-то время, уселась в телегу Алексея. Как бы она не хотела ехать рядом с Ольгой, сегодня у нее был только этот путь попасть домой.
По дороге Алеша в основном молчал, зато Ольга заливалась соловушкой, рассказывая ему о том, как идет учеба, что нового она узнала, и как же интересно ей было.
Часть 39
Утро показалось Алексею настолько мрачным, что он даже сначала вообще не хотел открывать глаза. Голова болела так сильно, словно ею, этой головой, ребятишки всю ночь в лапту играли. Во рту был гадкий, металлический привкус вчерашней самогонки и лука, рука и нога затекли от протезов, а тело было тяжелым, словно надутым жидкостью. Каждая его клеточка болела.
Кроме того, даже не открыв глаз, он почувствовал, что на руке его примостилась чья-то тяжелая голова. От волос этой неизвестной головы было жарко , и Алексей постарался осторожно высвободить руку. И вдруг задумался – кто это рядом с ним? Ольга? Но она терпеть не могла, когда от него пахнет спиртным, и всегда укладывалась в этом случае отдельно, да и потом – на учебе она, в городе.
Он тихо застонал, провел свободной рукой по лицу, и постарался вспомнить, что же вчера произошло. Ну да: последнее событие – приход Ирины. А что дальше – он и не помнит совсем. Открыл один глаз, скосил в сторону – так и есть, рядом с ним спит Ирина, положив голову ему на руку. На ней белая тонкая сорочка, дыхание неровное, сбитое и от нее крепко сивухой попахивает. Он вздрогнул и быстро высвободил руку. Девушка тут же открыла глаза и с улыбкой уставилась на него.
– Алешенька...
– Ты че тут делаешь, в моей постели?
Встал, обнаружив, что целиком обнажен, быстро собрал по горнице одежду, оделся и кинул Ирине ее тряпки.
– Одевайся. С ума сошла, что ли?
– Алеша, ты что?! – она даже покраснела от обиды – нам же вчера... так хорошо было.
– Хорошо?! Ну ты и дура – баба! – он зло рассмеялся – я вчера в таком состоянии был, что даже и не помню, хорошо нам было или не очень! Ты меня обдурить решила, что ли?
– Алеша, да ты... ты чего? Я не вру! Она вскочила и принялась одеваться. Вот, смотри...
Откинула одеяло с кровати, и он увидел на белой поверхности простыни красное пятнышко.
– Вот дурень! – выругался сам на себя – ах, какой же дурень! А все ты, шаталка! На пьяного мужика залезть – большого ума не надо! Пьяный мужик себе не хозяин, а ты и рада была воспользоваться! Ну, ты и стервоза!
Ирина смотрела на него большими круглыми глазами, в которых стояли слезы.
– Алеша, я... Ты же ночью говорил, что любишь меня!
– Я жену свою люблю! А ты... ты давай, одевайся и вали отсюда! Не нужна ты мне!
Когда он увидел, каким злым стало ее лицо, тут же подошел ближе и, взяв рукой за горло, приблизив свое лицо к ее лицу, заговорил с расстановкой, размеренно:
– А если кому скажешь, или кто тебя увидить – пеняй на себя, враз окажешься в Камышовой, я ить не посмотрю на то, что ты молодая и красивая – перекину через мост, и все... Или еще найду способ от тебя избавиться. Не нужна мне твоя любовь. Совсем. Я Ольгу люблю...
– Когда любят, с другими бабами не спят – пискнула Ирина.
– Женатых пьяных мужиков редко какие дуры соблазняют. Ты – одна из них. Ни гордости у тебя, ни чести девичьей. Иди давай! И запомни – только я узнаю, что ты кому-то чего-то лишнего сболтнула – прощайся со своей никчемной жизнью. Поняла?
Он плотнее сжал рукой ее горло, Ирина закашлялась и часто-часто закивала головой.
– Ну вот и ладушки. И не подходи ко мне больше. Дура!
Она выскользнула на крыльцо, предварительно убедившись, что никто не входит в дом, а потом, высунув нос за ворота, также внимательно осмотрела пустынную улицу и скользнула в проулок. Она не заметила, что из-за палисадника соседнего дома за ней наблюдает человек, который прекрасно видел, что она рано поутру, вся помятая и растрепанная после почти бессонной ночи, вышла из ворот дома Алешки Сидорова.
Алексей же в это время лихорадочно снял простынь в кровавых пятнах с постели, и, крича на весь дом:
– Уходи! Уходи и не возвращайся, дура! – засунул ее в печь и чиркнул спичкой.
Огонь охватил ненавистную ткань, а ему внезапно стало легче, словно он избавился от какой-то очень существенной улики. Всплеснув руками, он внимательно осмотрел всю постель. Больше не было никаких следов того, что в эту ночь здесь что-то происходило, но он на всякий случай сменил белье, а это унес в баню, на стирку.
Потом прошелся по комнате, вышел в горницу. На столе стояла недопитая бутылка самогонки, плеснул себе в стакан, выпил и, сморщившись, закусил краюшкой хлеба. Надо бы сходить к матери, дочку проведать, но с запахом не пойдешь, та быстро учует и снимет со стены отцов хлыст, который для чего-то теперь всегда там висел, словно бы в память о нем. В прошлый раз так и вышло – он пришел с запахом, принес утром матери Верочку, когда Ольга в поля ушла, а она молча, лишь поводя носом и почуяв запах, сняла со стены этот хлыст и отходила его по спине так, что он потом неделю на животе спал. Да еще приговаривала при этом:
– Не понимаешь, да? Ничего не понимаешь? Ну ниче, через боль поймешь!
Ему немного обидно было – раньше мать всегда его защищала, а сейчас защищает только Ольгу, да и Домна все орет на него, ханыгой называет, хотя и младше по возрасту – должна бы брата уважать. С матерью все понятно – у нее полжизни плохой пример перед глазами, любил выпить ее муж, их отец, вот она теперь и за сына боится, но как его от пагубной страсти избавить – не знает, потому и хлыстом машет, в надежде, что хоть он поможет. Но вот неделю Алексей не пил, пока спина заживала, а как прошла физическая та боль – снова за старое. Действительно, видать, мать права – через боль только понять можно.
Он кое-как прибрался дома, особенно тщательно перемыл всю посуду, чтобы и следа не осталось от пьянки-гулянки, и завалился на супружескую кровать – выспаться.
...Аникушка думать не любил. Для того, чтобы думать, нужно было, по его разумению, запускать в голове какие-то шайбочки и шестеренки, которые вертелись бы в правильном направлении, но это было делать ему лень, а потому он привык делать все абы как, не думая о последствиях. Вот и в этот раз – увидел он случайно Иринку, выходящую из дома Сидоровых, и со всех ног кинулся к тетке Василисе.
По дороге он, глупо ухмыляясь, представлял себе, как сейчас расскажет ей все про Иринку, а сам потом спрячется где-нибудь за плетнем и посмеется, наблюдая, как мать будет гонять ту по двору, охаживая хворостиной и устроит дочери грандиозный скандал. Но на полпути он вдруг остановился. Нет, план абсолютно ему не подходил. Если он сейчас все расскажет матери Ирины, может случиться так, что будет очень большой скандал. Во-первых, тетка Василиса на всю деревню прославилась своим повышенным чувством справедливости, а это значит, что она, хорошо относясь к Ольге, при ее приезде пойдет и все ей расскажет, и заставит Алексея, возможно, жениться на Иринке, когда Ольга с ним разведется. Это и хорошо, этого, вроде бы, и добивается Наташа. Но тогда вполне может быть так, что Ольга быстренько, пользуясь моментом, перебежит к Илье... А этого Аникушке очень бы не хотелось... В общем, он так запутался, что никуда решил не бежать, а дождаться Наташку и тихонько рассказать ей все, что видел.
...– Ты где по ночам шляешься? – мать с подозрением посмотрела на дочь – не рановато ли начала шататься-то?
– Мам, ты что? – Ирина выгнула бровь – я порядочная девушка! Жарко было, ушла спать на дальний сеновал, а ты сразу – «шатаешься»!
– Ладно – снисходительно сказала Василиса Анисимовна – я сегодня в поля, трудодни надо вырабатывать, Наташка на учебе. Ты когда собираешься?
– Я попозже пойду. Вздремнуть бы часок... Всю ночь кто-то пьяный по улицам шастал, покою не было... Просыпалась часто.
Ирина зевнула и, провожаемая взглядом матери, направилась в дом. Покачав головой, женщина вышла за ворота.
Ирина же быстро подтопила баньку, совсем немного, чтобы было хоть чуть тепло, сходила вымылась, натирая тело мочалом с каким-то особым усердием, завернулась в одеяло и уснула.
Но перед сном подумала о том, что первый любовный опыт не принес ей никакого удовольствия. Да, она старалась прочувствовать в себе то, что занимается любовью с человеком, которого любит, но то, что она наконец дождалась этого, не вызывало никакого восторга. Было больно, неприятно и немного словно бы противно от рук Алексея, влажных, горячих, бесстыдно скользящих по ее телу, и от его мокрых губ... И все же... и все же трепетало что-то сердце, когда она думала о том, что стала женщиной именно с тем, кого любила.
...На поле Василиса Анисимовна столкнулась с Варварой Гордеевной. Та тоже была при граблях и лопате, а потому они, болтая о хозяйстве, двинулись в дальний угол поля – на труднодоступных участках действовали только вручную.
– Кто нянька-то у вас нонче? – спросила Василиса Анисимовна румяную, довольную Варвару Гордеевну.
– Домна водится – сообщила та – Ольга уехамши в город, учиться – и правильно, я ей и сказала – учись, Оля, вся жисть у тебя впереди... Ишшо неизвестно, как та жисть повернетси.
– Наташка тожеть учится... Ох, Варя, я ить тоже мечтаю внучиков понянчить, да тока девки че-то ни мычат ни телятся... Наташка уся в политику ударенная, да у комсомол энтот, будь он неладен, а Ирка – та ишшо соплячку из себя изображаеть...
– О, Василиса Анисимовна, я ить с тобой об Ирке твоей поговорить хотела. Хорошо, что напомнила ты мне об ней. Ты бы за дочкой-то присмотрела, не ровен час – беда случится.
– Че такое? – напугалась та.
– В Леху она мово влюблена, вот так мне кажется.
– Да ты че?! Не смеши. У Ирки мозги где надо находятся! Она ж понимаеть, что Леха твой – мужик женатый, че же она за им стелиться будеть?!
– А вот я тебе расскажу, а ты послухай и сама выводы сделай.
И Варвара Гордеевна рассказала все, что она знала, на всякий случай подпитав все это словами своей дочери Домны. Василиса Анисимовна внимательно слушала, а потом заговорила:
– Слышь, Варя, а я че-то даже и не подумала бы, што она такая дура у мене! Неужто правда все энто?! Батюшки, че ж делать-то? Не было бы беды, как ты сказала! Поговорю я с ей седни...
– Ты, Василиса, как-то поаккуратнее, но блазнится мне, что не скажеть она тебе ничего. Девки такое обычно скрывають... Шутка ли – мужик женатый, да ишшо с дитями...
– Знаешь, Варя, а ить она седни дома не ночевала. Явилась утром – под глазами синие круги, вся невыспавшаяся, зеваеть... Кто-то, говорить, всю ноченьку под стенами сеновала шаталси пьяный... Ой, лишенько! – запричитала вдруг она – неужто вреть?!
– Да ты погодь реветь, Василиса! – начала успокаивать ее Варвара Гордеевна – ты сначала погляди за ей осторожненько, а то спужнешь девку. Мало ли... Можа, правда на сеновале была. Но про Алешку мово я тебе врать не буду – вот те крест!
...Учиться Ольге нравилось – этот процесс захватил ее целиком и полностью, и она читала выданную им литературу с большим интересом и все свободное время, которого было не так много. Ночью, чтобы не мешать спать девчонкам – соседкам по комнате, она включала маленькую лампочку у кровати и читала при свете нее, стараясь вникать во все, что было написано в книге. От этих простых слов почему-то трепетало сердце, и куда-то пропадал сон, и этими долгими ночами, закинув руки за голову, она лежала, всматриваясь широко открытыми глазами в потолок, и думала, думала о том, как начнет учить ребят, что они будут делать на уроках, потом размечталась о новой школе, о том, какая прекрасная ждет их впереди жизнь... Только бы войны не было больше... Мысль эта заставляла содрогаться, непрошенные слезы накатывали на глаза, она отворачивалась к стене и тихонько плакала от переизбытка чувств, от жалости ко всем тем, кто пережил эту страшную войну и к тем, кто потерял своих родных и близких...
В группе, которая приехала по линии партподготовки, шли жаркие споры – они часто собирались в одной комнате, и что-то громко, на весь дом колхозника, обсуждали, часто спорили, ругались на повышенных тонах, доходило почти до драк и даже оскорблений, и тогда самая из них смелая – Фекла - шла в комнату к спорящим и кричала так, что стены содрогались:
– Ну хватит! Развели тут шалман! Не орите! Мы тоже занимаемся, а вы мешаете!
Комсомольцы затихали, но ненадолго, скоро спор начинался опять.
Среди недели к ним заехал навестить Лука Григорьевич. Увидев прилежно занимающуюся Ольгу, тетрадка которой была вся исписана записями, он даже крякнул от удивления, поинтересовался, нравится ли ей, и когда она ответила утвердительно, сказал:
– Ну вот, а не хотела ехать! Хвалят тебя, на курсах-то!
Ольга же была несколько озадачена – на этих самых курсах заявили им, что в следующий раз должны будут они приехать в следующем месяце, и остаться опять на две недели. В этот раз слушать они будут в педагогическом училище, а потом, с осени, их определят на заочное отделение по специальности «учитель начальных классов». Дано указание свыше в срочном порядке подготовить учителей для сел и деревень. Острая нехватка в них, а детей учить надо.
– Ой, че моя свекровка скажеть! – запричитала Фекла – это ж ей опеть сидеть с имя, с детьми моими!
– Ну, у вас же там уже ячейка комсомольская, может, помогут чем? – несмело заметила Ольга.
Перед тем, как Лука Григорьевич отправился назад в Камышинки, она услышала случайно его разговор с Наташей, они говорили на улице, недалеко от дома колхозника.
– Лука Григорьевич, но почему Потапов, почему не я?
– Наташенька, ну как ты не поймешь?! Я же тебе уже несколько раз повторил – мне дано указание, найти смышленого молодого человека для энтого дела. Молодого человека! Не девушку! Да и объем работы такой будеть, что девчонке и не вынести.
– То есть на фронте я справилась, а тут нет? – вызывающе спросила его Наталья.
– Наташа, ты почему не поймешь – не пойду я против указания парткома!
– Вы могли бы, если бы хотели, отстоять на это мое право! Я этого заслуживаю больше, чем Потапов!
Лука Григорьевич посмотрел на нее тяжелым взглядом. Все знали, когда он так смотрит – должно быть стыдно. И большинству так и было. Но Наташа была вовсе не такова – она смотрела в глаза председателю дерзко и прямо, не пряча взгляда. Тогда он вздохнул и произнес:
– Это не тебе решать, а партии нашей. Иди, разговор окончен.
Наталья зло топнула ножкой и пошла к себе, а Лука Григорьевич только усмехнулся:
– Ну, как дети, в самом деле!
Когда же в воскресенье за Ольгой приехал Алексей, почему-то непривычно тихий и виноватый, Ольга услышала и разговор самого Ильи с Натальей.
– Нет, Наташа, и не уговаривай. Не могу я тебя взять своим секретарем. Самодур ты, а мне этих проблем даром не надо. И не проси.
Они вышли на улицу, и когда Наталья хотела сесть к нему в телегу, он сказал мрачно, кивнув на лошадь Алексея:
– С Сидоровым поедете! Нам с Аникушкой по делам еще.
Собирая вещи, чтобы постирать дома, Ольга видела, как Илья и Аникушка куда-то ушли, и только Алексей остался возле лошади, обхаживая ее вокруг, осматривая телегу и колеса. Потом и Алексей отлучился, зато появилась Наташа, которая сначала прохаживалась туда-сюда, а потом, через какое-то время, уселась в телегу Алексея. Как бы она не хотела ехать рядом с Ольгой, сегодня у нее был только этот путь попасть домой.
По дороге Алеша в основном молчал, зато Ольга заливалась соловушкой, рассказывая ему о том, как идет учеба, что нового она узнала, и как же интересно ей было. Она то и дело расспрашивала мужа про Верочку, про Варвару Гордеевну и Домну, а он, глядя на нее и отвечая на ее простые вопросы, чувствовал себя настоящим ублюдком.
Когда приехали в деревню, и Ольга с нетерпением обняла дочку и принялась за домашние дела, то первым делом похвалила мужа:
– Какой ты молодец, Алеша! За хозяйством следил, дом в чистоте, постель вот перестелил...
А ночью, когда она почти засыпала на его плече, в окно вдруг раздался стук.
– Спи, спи – Алексей встал, прошел в горницу и открыл окно.
– Лешка – раздался голос хромого Изотки – лошадь запрягай, брат! Наши-то, Потаповы, убились на дороге седни...
Продолжение здесь
Спасибо за то, что Вы рядом со мной и моими героями! Остаюсь всегда Ваша. Муза на Парнасе.
Все текстовые (и не только), материалы, являются собственностью владельца канала «Муза на Парнасе. Интересные истории». Копирование и распространение материалов, а также любое их использование без разрешения автора запрещено. Также запрещено и коммерческое использование данных материалов. Авторские права на все произведения подтверждены платформой проза.ру.