В воскресенье, 17 февраля 1856 года, около половины 5-го по полудни к дому №18 по Линтон-Стрит подъехало два двухместных хэнсомовских кэба. Из первого выскочили два констебля: Эдвин Таунсенд — значок №23 и Джозеф Хау — значок №124. Оба сразу встали слева и справа от входной двери двухэтажного из серого камня таунхауса.
Из второго уже спешили маленькая девочка, сержант Ислингтонского дивизиона полиции Лондона Джордж Бэкли и инспектор того же подразделения Эдвард Хаттон. Он то и постучал в дверь условленным сигналом. Ему тут же открыла служанка Рейчел Мунт, очевидно, ожидавшая полицейских. Она сообщила, что хозяйка дома, и пропустила визитеров в синей фрачной униформе внутрь.
Миссис Селестина Соммер, в этот момент поднималась по лестнице на второй этаж. Совершенно невозмутимая, она поинтересовалась целью визита полисменов. На что сержант Бэкли попросил разрешения досмотреть подвал и, не дождавшись ответа, вместе с инспектором и молодой горничной направился сначала на кухню, а оттуда по пяти ступеням вниз. Мадам настоятельно попросили пройти с ними.
Почти сразу из гостиной вышел мистер Чарльз Соммер, хозяин граверной мастерской и обыскиваемого таунхауса. Весь его вид говорил о волнении и полном непонимании сути происходящего. Он пристроился в хвосте уже сложившейся колонны, направляющейся в подвал. Его переполняли недоумение и множество вопросов, на которые пока никто не отвечал.
Впереди, слегка пригибаясь и придерживая на голове форменный черный кожаный цилиндр, шел сержант Бэкли. Он нес в руках служебный фонарь, хорошо знакомый каждому лондонцу, встречавшему ночной патруль на улицах города. За ним следовала горничная Мунт — подсказывала ему, куда идти.
Далее следовала по-прежнему абсолютно спокойная миссис Селестина. Инспектор Хаттон и сэр Чарльз шли сзади. Гравер постоянно что-то бормотал, а полицейский чин просто молчал. Он напряженно ждал обнаружения того, о чем ему сообщили еще в участке.
Подвальное помещение было разделено на две неравные части. В большей, расположенной ближе к кухне и лестнице, хранился уголь, а далее была устроена кладовая. Вот там то, в ближнем к входу углу, сержант и обнаружил в темной луже неподвижно лежащее на спине тело девочки-подростка с несколькими порезами в области горла.
Джордж Бекли повернулся назад и крикнул инспектору, что искомое найдено. Сразу после этого он быстро подошел к мадам Селестине и надел на ее запястья наручники. То же самое проделал с сэром Чарльзом мистер Хаттон. Горничная Рейчел казалась взволнованной, но одновременно и совершенно удовлетворенной — она, 16-летняя прислуга, не испугалась и доказала всем, и в первую очередь хозяйке, свою правоту.
Год назад Рейчел взяли горничной в дом Соммеров на Линтон-Стрит, 18. Хозяева поженились несколько месяцев назад и обосновались в просторном и довольно дорогом таунхаусе в престижном квартале Ислингтон. С тех пор она жила в этом доме постоянно. Ночевала на кухне и целый день работала по дому.
В последнее время между господами начались споры и ругань. Поползли неприятные слухи, что миссис Селестина имеет “на стороне” девятилетнюю дочь. Которая с рождения живет тайно на “детской ферме”. Сэра Чарльза больше беспокоил не сам ребенок, о котором он, вероятно, знал до брака, а волновали сами слухи. Соседи начинали шептаться, с чем мириться было нельзя.
В субботу, 16 февраля 1856 года, около 10-ти часов вечера миссис Соммер собралась куда-то. Обычно так поздно по вечерам она, да и приличные дамы вообще, в одиночестве не ходят. Видимо, заметив изумление со стороны горничной, Селестина ответила, что ей срочно надо сходить на улицу Мюррей. А зачем, так и не пояснила.
Мистера Чарльза в это время дома не было. По субботним вечерам он обычно встречался с друзьями и приходил поздно. Потому Рейчел никого не ждала, а ложилась спать. Но в этот вечер она осталась в доме одна, что было очень непривычно и довольно тревожно, а потому о сне и речи быть не могло. Вместо этого девушка села чинить свой фартук.
Примерно через полчаса хозяйка вернулась. Об этом Рейчел известил скрежет сначала ключа в замочной скважине, а затем отпираемого ригеля в замке двери, ведущей с улицы на кухню. Она быстро улеглась на свой рундук, служивший горничной и шкафом, и кроватью одновременно.
Миссис Соммер проследовала через кухню в гостиную и на ходу спросила Рейчел, не спит ли она. Девушка ответила, что еще нет, но собирается, если хозяйке ничего не нужно. Молчание в ответ послужило сигналом, что можно почивать. Но спать не хотелось с новой силой. Странные шевеления и движения в доме решительно не давали такой возможности. Любопытство распирало девушку.
Видимо, миссис Селестина спать не собиралась. И не потому, что ждала подвыпившего мужа — отнюдь. Со слов горничной, она переоделась в старое простое черное платье и вернулась на первый этаж дома. Прошла в прихожую, отперла дверь и кого-то впустила — вытри ноги, — сказала хозяйка кому-то. Затем она и какая-то девочка прошли в кухню.
Ложась спать, Рейчел потушила свечу, а у хозяйки лампы в руках не было. Потому единственным освещением в кухне был свет газового фонаря с улицы. Горничная лежала в углу со стороны окна и могла уверенно наблюдать происходящее, в то время как ее не было видно вовсе. Однако миссис Соммер задернула шторы, и все погрузились в темноту.
Миссис Селестина сказала девочке, чтобы та шла за ней. Там, у входа в подвал, хозяйка зажгла свечу, и обе начали спускаться. Рейчел оставалось только слушать. А послушать было что! Миссис Соммер стала шипеть, что ее гостья слишком много говорит. И говорит неправду, ибо она не ее дочь. И нечего, мол, об этом рассказывать на каждом углу еще и кому ни попадя. И вообще, пришла пора ей заткнуться — сейчас она перережет ей горло.
Девочка стала плакать и просить о пощаде. Одновременно с этим она угрожала муками ада и виселицей. Миссис Соммер отвечала лишь одно, что бы та заткнулась. Под “тише, тише” она что-то сделала, и Рейчел услышала одновременно стонущие и булькающие звуки, видимо, задыхающегося человека. Затем хозяйка сказала: наконец-то ты заткнешься. Ты лгунья и воровка.
Через две или три минуты миссис Соммер поднялась в кухню. Она шепотом позвала горничную, но Рейчел притворилась спящей. Тогда Селестина одернула шторку на окне и вновь позвала служанку, та сделала вид, что только проснулась и испугана.
Мадам Соммер поинтересовалась, покупала ли Рейчел дополнительно хозяйственное мыло, как того сама просила накануне. И накипятила ли она воду, как, опять же распорядилась, еще вечером. Получив утвердительный ответ, миссис Селестина заявила, что утром отдаст 9 пенсов за мыло и еще выплатит деньги помимо зарплаты, а потом приказала спать и ушла к себе. Затем, около часа было слышно, что-то она сама что-то стирает.
Около часа ночи пришел мистер Соммер. Хозяйка сделала вид, что только что проснулась, и через несколько минут в доме все утихло. Рейчел же не могла спать до утра. Любопытство и страх распирали девушку. Она едва дождалась 8-ми — времени, когда обычно встает по воскресениям.
Миссис Селестина уже была на ногах. Вместо того чтобы послать горничную в подвал за пивом, что было обычаем в каждое воскресение, она сама спустилась вниз. Лишь приказала Рейчел разжечь огонь. Кроме того, совершенно неожиданно еще и принесла уголь, чего ранее не случалось никогда.
Лишь около 11-ти служанке удалось пробраться в подвал. Там, в ближнем углу дальней комнаты, она и увидела лежащую на спине незнакомую девочку, которую она видела с хозяйкой однажды. Ближе к полудню пришла сестра Рейчел, но миссис Селестина запретила пускать ее в дом. Тогда горничная, выйдя на улицу, рассказала обо всем увиденном родственнице и попросила тут же пойти в полицию.
Задержанных супругов Соммер с констеблями отправили на двух кэбах в полицейский участок Хокстона. Где обоих обыскали и досмотрели их одежду. Сотрудница полиции Ребекка Энн Донован обнаружила на подоле нижней юбки миссис Селестины несколько разноразмерных пятен, похожих на кровь. Их происхождение задержанная прояснить не смогла.
В это время в доме продолжался обыск. К инспектору Хаттону и сержанту Бэкли вновь присоединились констебли Таунсенд и Хау, а также полицейский хирург Джордж Уильям Генри Коуард. Он осмотрел тело девочки, обнаруженное в подвале. Его вывод однозначен — это умышленное убийство. Кроме того, в доме изъяли одежду миссис Соммер, ее платок и большой кухонный нож. Все со следами крови.
Уже на следующий день состоялось коронерское дознание. Присяжные в присутствии судьи решили, что было совершено преступление — убийство. И что Селестина должна содержаться под стражей, а ее муж под домашним арестом. В рамках начавшегося предварительного расследования начались допросы родственников и знакомых задержанных Соммеров.
Селестина Элизабет родилась 1 июля 1827 года в Лондоне в семье серебреных дел мастера Уильяма Фостера Кристмаса. Она была четвертым из восьми детей. Ювелирным делом занимались несколько поколений ее предков. Что приносило дохода достаточного, чтобы принадлежать к высшим слоям среднего класса столичного общества и проживать среди равных на Кинг-Сквер в квартале Фрисбери.
Мальчиков готовили к продолжению семейного дела, а девочкам давали начальное образование, что встречалось в Британии не часто. А к тому, еще хорошее приданое, и выгодно выдавали замуж за представителей ювелирного цеха.
Наиболее всего Селестина проявляла себя в музыке. Она окончила очень популярную и весьма недешевую музыкальную школу Джона Халаха. Вторым ее увлечением стал театр. Девушка старалась не пропускать ни одной премьеры в Лондоне.
Кроме того, мисс Элизабет весьма увлекалась молодыми людьми. Ну, если не всеми, то одним точно. И однажды 17-летняя совершенно незамужняя, хрупкая блондинка Селестина отяжелела дочерью. Вся планируемая, гламурная и обеспеченная жизнь оказалась под угрозой.
“Позор!!! ” и “Как ты могла?!!” темными тучами собрались над головой ветреной матери. И гнев родительский тяжкой дланью опустился на выю распутницы. Дланью тяжкой, но тихой. Скандал не должен был выйти за пределы семьи Кристмас. Селестину заключили под строгий надзор и почти домашний арест.
Видимо, с отцом договориться не удалось. Или он был уже женат, или деньги его не интересовали, а угрозы не страшили. Выдать новорожденную за еще одну дочь матери “распутницы”, Элизабет Кристмасс, урожденную Свифт, также не получилось. А братья и сестры были еще вне брака. Этот нежелательный ребенок стал первым в семье.
И младенца определили к людям, практиковавшим так называемое “детское фермерство”. Такие семьи за регулярную плату конфиденциально принимали на воспитание и постоянное проживание нежелательных для родителей детей. Мэрион Селестина родилась 20 декабря 1845 года по адресу Гроув Лейн, 1, что в лондонском пригороде Хакни.
Там проживали некто Харрингтоны, портовый рабочий Джерри и домохозяйка Анна, у которых было еще двое своих и трое принятых детей. Через год они переехали по новому адресу: Хакни-Роуд, 29, в Бетнал Грин на Востоке Лондона. Квартал хоть и бедный, но все же лучше, чем пригород. Видимо, доходы от “детского фермерства” позволили улучшить жилищные условия.
Скандал вокруг Селестины Элизабет Кристмас удалось замять. Во всяком случае, отсрочить. Младшие сестры виновной начали выходить замуж: в 1845 году Эмма Мэри, а в 1852-м Элизабет Джейн. Почти сразу обе стали рожать своих законных детей.
Жизнь Селестины Элизабет буквально на глазах срывалась в пропасть под названием “Старая Дева”. Да еще и под постоянной угрозой позора перед “добродетельным сообществом”. И вот летом 1852 года ее отец, наконец, нашел жениха и для “порченой” дочери. Старшей по возрасту, но оставшейся вне замужества последней.
Мужем Элизабет Джейн стал Чарльз Гроуб, родившийся Карлом в городе Ханау, что в земле Гессенской. Неизвестно как, но он — сын мясника — овладел профессией гравера. После 1845 года — столь знакового для его будущей семьи — он и его друг перебрались в Роттердам, а оттуда в 1849 году в Лондон. После женитьбы на средней дочери серебреных дел мастера Кристмаса, молодые поселились на Мюррей-Стрит, 18.
Вот этот самый друг Чарльза-Карла и стал женихом Селестины Элизабет. Он тоже из Ханау, тоже гравер и тоже Карл, а потом тоже Чарльз, только Зоммер. Точнее, Соммер. Гравер почти коллега ювелиру. Потому союз приезжего специалиста с коренным представителем местного соответствующего цеха — всегда деловое соглашение, ведущее ко взаимному удовлетворению интересов.
Видимо, дела в Лондоне у мистера Соммера и без того шли хорошо. На момент заключения брака он уже был владельцем двухэтажного таунхауса в престижном районе Ислингтон. И все же он дал согласие на заключение союза с 24-летней уже не девицей. Знал ли он о грехопадении невесты или нет, достоверно не известно.
Но, вероятнее всего, знал. Потому что брак решили заключать без публичного оглашения или банна. А по особой лицензии, которую получали в офисе Епископа Кентерберийского и платили за это немалую сумму - 21 гиннея, а это более четверти миллиона наших современных рублей!
Это дорого. Но сей документ давал разрешение на брак с совершеннолетней в любом приходе Англиканской церкви без информирования общественности. Говорил об особом желании заключить союз. А кроме того, подчеркивал финансовые возможности брачующихся. 10 августа 1854-го Чарльз Соммер получил такую лицензию, а уже 12 сентября того же года в Церкви Святого Луки он стал мужем Селестины Элизабет. При этом оба относились к приходу церкви Святого Варфоломея.
В жизнь Селестины вернулось все, что она так любила — концерты для фортепиано, постановки Шекспира и мужчина под боком. Более того, законный мужчина. Супруг! Тихая, сытая и гламурная жизнь прервалась внезапно. С декабря 1854 года по Ислингтону поползли слухи о наличии незаконнорожденной дочери миссис Соммер.
Никому из ее родственников или “Детских Фермеров” Харрингтонов утечка компрометирующей информации была не нужна. Оставались лишь неустановленный отец, по каким бы то ни было причинам решивший огласить порочащую обоих тайну, либо подросшая 9-летняя Мэрион Селестина, по детским обидам распустившая язык.
Все это и было установлено на слушаниях в полицейском суде Клеркенуэла Мировым Судьей Его Честью Уильямом Корри. Уголовное преследование Чарльза Соммера было прекращено ввиду отсутствия в его действиях состава преступления. А вот Селестина Элизабет оставалась под стражей до суда.
Первое заседание Центрального Уголовного суда или Олд-Бейли назначили на 7 марта 1856 года. Но процесс отложили. В дело вступил новый адвокат Чарльз Октавиус Хамфри. Ему было необходимо время для ознакомления с материалами дела. Второе заседание прошло уже 7 апреля.
После допроса нескольких свидетелей, изучения вещественных доказательств и пятнадцатиминутного совещания присяжные единогласно признали Селестину Элизабет Соммер виновной в убийстве своей незаконнорожденной дочери Мэрион Селестины Кристмас. Снисхождения, по их мнению, виновная не заслуживала.
Сразу после оглашения вердикта подсудимая потеряла сознание. Ее привели в чувство специальной нюхательной солью. Ведь ей еще предстояло выслушать решение судьи. И Его Честь, Чарльз Крессуэлл в этот же день, 7 апреля 1856 года, надев на голову, полагающуюся в таких случаях Блэк Кепи, а попросту черный тканевый квадрат вынес — единственно возможный тогда — смертный приговор.
Казалось бы, все скандалы вокруг дела о детоубийстве Селестиной Соммер окончатся во дворе Ньюгейтской тюрьмы. Но нет. Не таков был очень дорогой адвокат Чарльз Октавиус Хамфри. Он еще во время судебных прений заявлял о невменяемости его подзащитной. Ему удалось подогреть настроения прессы, а уж та воздействовала на умы любящих все скандальное лондонских обывателей.
К тому же за дело взялась Элизабет Фрай. Дама весьма скандальная, она руководила созданным ею обществом жещин-зключенных. И несколько раз навещала Селестину Соммер в Ньюгейте. Ходатайство адвоката, газетная шумиха, уличные акции английских правозащитников и слухи, захватившие Лондон, заставили начальника тюрьмы и врача провести обследование осужденной к смертной казни. Никаких категоричных выводов в заключении не было.
Одновременно с заключенной Соммер, обследовали другую осужденную к виселице за убийство своих двух детей и тем же способом некую Мэри Макнилл. Вот она как раз и была однозначно признана невменяемой. Но Министр Внутренних дел Великобритании сэр Джордж Грей своим распоряжением заменил смертную казнь обеим. Сначала на высылку в Австралию, а затем на пожизненные каторжные работы в Англии.
Британское общество бурлило. Скандальное дело Селестины Соммер разделило его на две неравные части, как подвал, в котором она убила свою дочь. Меньшая часть считала, что любое решение, избавляющее человека от смертной казни, а общество от убийства себе подобного, есть благо. Тем более, если человек болен и не понимает происходящего.
Большая же часть считала, что осужденная никак не была безумна. И все то она понимает. И даже побольше некоторых, особенно власть предержащих. Что она рассчитала все свои действия, полностью контролировала себя во время совершения преступления и позже на следствии и суде. Тем более, что однозначного медицинского заключения так и не состоялось.
Спор о безумии и справедливости в отношении Селестины Элизабет Соммер прекратился с ее смертью. Она умерла от инсульта 11 апреля 1859 года, сменив три тюрьмы. Ей был 31 год. Как пожизненную заключенную Фишертон-Хауса, ее похоронили на специализированном тюремном кладбище. Наказание-то само не отбудется. Это же срок — его сидеть надо. Ну или лежать, пусть и в могиле.