«Один человек, которого я пыталась забыть двадцать шесть лет, вчера оставил мне смайлик под фото с дочерьми.»
Это был просто кружок с насмешливо-жёлтым лицом и приподнятой бровью. Но меня этот смайлик словно ударил под дых. Я всматривалась в экран, пытаясь понять, действительно ли это он, тот самый, кто когда-то исчез, не зная даже, что оставил мне двойную ответственность. Одна половина меня хотела закрыть ноутбук и сделать вид, что ничего не случилось. Другая – ощущала, как внутри поднимается волна обиды, о которой я думала, что давно иссякла.
Мне пятьдесят один год. Зовут меня Ирина, хотя многие знакомые и дети зовут просто «мама» или «бабушка Ира». Живу в частном доме в пригороде: у меня сад, собака, кошка, и каждое утро я пеку хлеб, если есть силы. За спиной – непростая жизнь: одна вырастила двоих детей (дочерей-двойняшек). Никогда не просила ни у кого жалости. Родители немного помогали деньгами, но по сути я прошла это сама.
Внутренне я давно свыклась с ролью «одинокой, но сильной». Есть некоторая горечь: почему всё рухнуло так? Он исчез, и я не стала искать. А теперь, когда у моих дочерей уже своя жизнь, вдруг появляется он… И внутри меня зарождается вопрос: «Имею ли я право не пускать его к ним?»
Мой дом – скромный, но тёплый. На стенах – фотографии дочерей (обе уже взрослые, у одной есть ребёнок, у второй – учеба за границей). Чаще всего, когда я гляжу на их детские фото, внутри появляется смешанное чувство: гордость за то, что вырастила их одна, и тихая печаль, что не было человека рядом, чтобы делить это счастье.
Во дворе я держу небольшой сад: яблони, смородина. Осень наступила, листья чуть пожелтели и облетают, наполняя воздух запахом увядания. Но мне он не кажется печальным – наоборот, я люблю осеннюю прохладу, она настраивает на размышления.
Флешбек: Двадцать шесть лет назад. Я беременна, он – мой тогдашний возлюбленный – ничего не подозревает, я сама не была уверена до последнего. Но уже начинались размолвки: он говорил про свои планы уехать «подзаработать», я чувствовала, что ему не нужна семья. В итоге, когда я сообщила: «Кажется, я беременна», – он повёл себя отчуждённо. И буквально через неделю пропал, сказав «Я уезжаю. Потом разберёмся.» Разобрались? Да нет. Я решила не звать его обратно и не кричать о беременности. Пусть лучше исчезнет. Считала, что так будет проще.
Пустая ячейка: в альбоме для фото детства у меня есть место, оставленное на случай, если я всё же решусь вклеить его фото или наши снимки вместе. Но так и не вклеила. Всегда, листая альбом, натыкаюсь на пустой прямоугольник и мысленно огибаю эту страницу. Времени утекло много, но обида осталась – хоть я и думала, что простила.
Вчера дочери (их зовут Оля и Полина) выложили в соцсетях фотографию, где обе в обнимку со своими семьями: Оля с мужем и ребёнком, Полина – одна, но счастливая, улыбается. Я тоже там была, радостная «бабушка Ира». И вот под этим постом – комментарий от незнакомого аккаунта, который, нажав профиль, я узнала: это он. Просто инициал (М...), но фото на аватарке (серая тень), и смайлик-комментарий: подмигивающая рожица. «Какое-то издевательство…»
Сразу началась дрожь в пальцах: «Господи, что ему нужно? Почему сейчас?» Но я не стала отвечать публично, пошла в личку. Набрала сообщение: «Это ты? Зачем?» Но так и не отправила. Внутри боролись страх и горечь: а вдруг он скажет, что не знал про детей? Как будто это моя вина? Но ведь я воспитывала. Где был он?
Физиологически: у меня заныло сердце, я села на стул, глядя в окно. Осень, ветер гонял листву. «Возможно, лучше молчать…»
Вдруг дочери сообщают: «Мам, тут кое-кто написал нам в личку. Говорит, что он наш биологический отец.» Я поражена: «Он уже вышел на контакт к ним?!» Девочки (им уже 26) взрослы, одна может решать сама. Я вдруг осознаю: «Я не могу им запретить общаться. Но это больно. Очень больно…»
Внутренний протест: я им пишу: «Девочки, будьте осторожны, он – ненадёжный человек.» В ответ Оля отвечает: «Мам, он просто хочет объясниться. Не бойся, мы всё понимаем.» Я чувствую себя так, будто меня не слушают. Возникает ревность: «Я их растила, а он появится и станет героем?»
Вечером достаю свой старый дневник 90-х годов, когда всё это произошло. Открываю записи: «Сегодня узнала, что жду ребёнка (в итоге вышли двойня!). Он отмахнулся, сказал “подумаем потом”. Я решила не умолять...» Читаю, и чувствую, как обида снова ползёт по венам. Но натыкаюсь на одну фразу: «Я не стала говорить, что двойня. Боялась, что он начнёт давить, или наоборот сбежит ещё быстрее.» То есть я тогда была убеждена, что ему всё равно, и сама обрубила связь.
Ночью снится кошмар: я на вокзале, держу новорождённых девочек на руках, но вдруг он появляется, выхватывает одну, убегает. Я бегу за ним, теряя вторую… Просыпаюсь с криком. Понимаю, что это страх: «Он заберёт у меня любовь дочерей? Или я уже потеряла часть их доверия, ведь скрывала правду о нём всю жизнь?»
Получаю сообщение от него (он разыскал мой номер где-то у дочерей): «Ты не сказала, что у меня есть дети… Почему? Я бы вернулся.» Кипит во мне гнев: «Ложь? Или он вправду не знал?* Но, может, я сама препятствовала. Толи попрекнуть, толи…?*
Отвечаю холодно: «Сейчас уже неважно. Дочери выросли. Не навреди им своими раскаяниями.» Он: «Я не хочу вреда. Хочу понять, кем мог быть.» – «Слишком поздно.» – «Может, но я всё равно прошу прощения. И хочу познакомиться ближе.»
Дочки организуют встречу. Я в панике: «Зачем? Мне это больно…» Но понимаю: они вправе знать своего биологического отца. Вдобавок он не требует от меня ничего – только встречи с ними. Но девочки хотят, чтобы я была рядом – как свидетель истории. «Они не понимают, как мне тяжко.»
Собираемся в кафе в субботу. Я приезжаю на машине, в груди всё сжимается: «Увижу ли я его лицо? Каким он стал?» За столиком уже сидят дочки, он – спиной ко мне. При моём появлении встаёт, оборачивается. Я узнаю того парня, но поседевшего, с тревожными глазами. Внутри щёлкает: «Неужели это человек, который был моей юношеской любовью?»
Садимся, обмениваемся дежурными словами. Он робко пытается назвать меня по имени, но я качаю головой. Дочки смотрят то на меня, то на него. Наконец, я достаю из сумки фото УЗИ, где видно два эмбриона. Говорю: «В тот день я хотела сказать тебе, но узнала, что ты уже уехал. И… я решила, что лучше нам не пересекаться.» Он сжимает губы, вытирает пот со лба. «Прости… Я… был глупым. Заставлял тебя терпеть неопределённость, отмахивался… Я не знал, что у меня... двое детей. Если бы знал…» – и замолкает.
Я чувствую, как в горле ком, но сохраняю лицо: «Понимаю. Но сейчас они уже выросли. Не нужно мне твоё «прости». Слишком много лет прошли в одиночку.» Внутри всё клокочет: Хочу ли я простить?
Дочки держат меня за руки, одна говорит: «Мам, он… ничего не требует у тебя. Просто хочет быть рядом, знакомиться с внуком…» – «Внуком?! – эхом звучит у меня: «Да, у нас есть внук… твой внук.»
Я делаю глубокий вдох: «Знаешь, я не буду мешать. Если девушки хотят общаться с тобой – ладно. Но я тебя не возвращу в свою жизнь. Понимаешь? Я слишком долго была одна, строила всё без тебя. И не хочу сейчас открывать двери, которые заперла 26 лет назад.»
Он кивает, в глазах слёзы, но не спорит. По губам видно: «Спасибо… Я всё равно рад, что хотя бы теперь…» – но я поднимаю руку: «Не говори «спасибо» мне. Благодари дочерей. И не смей давить. Договорились?» – «Договорились.» – «Хорошо. На этом всё?» – «Да… всё.»
Разговор заканчивается, он уходит первым, оглядываясь. Дочки смотрят на меня: «Мам, как ты?» Я улыбаюсь как могу: «В порядке. Всё хорошо. Решать вам, если хотите – общайтесь. Я не запрещаю. Но не ждите, что я буду в этой истории.» Их взгляды понимающе-грустные, но кивок: «Спасибо, мам.»
Вечером, вернувшись домой, я достаю семейный альбом. Листаю страницы, наполненные фото: девочки с косичками, девочки на утреннике, девочки в первом классе... А потом страница, где внизу белое пустое место. Я вспомнила, что когда-то думала вклеить туда фото нас двоих, если вдруг он вернётся. Он вернулся сейчас, но уже поздно.
Долго сижу, держа в руках старое фото УЗИ тех времён. В памяти всплывают его сегодняшние слёзы… И я вдруг решаю: «Пусть этот лист не будет пустым.» Беру клей, прикладываю УЗИ к этой пустой ячейке. Сверху пишу чёрной ручкой: «Осень 199... — Вопросы не исчезают. Но мы научились жить без ответов.»
Вдыхаю. Чувство лёгкости смешано с горечью, но это моё осознание. Я закрываю альбом, убираю его в шкаф. Понимаю, что отныне сама решаю, как выглядит моя жизнь, и кому в ней есть место. Он получил право быть отцом для детей, но моя история с ним – закончена. И знаете, это меня уже не обжигает.
Последняя строка:
«Не все двери нужно захлопывать. Иногда достаточно просто не открывать их снова.»
Конец