— А почему ты решила, что мы отказываемся от договоренности? — голос Елены звучал удивительно спокойно, почти деловито, словно речь шла о перенесенной встрече, а не о соглашении длиной в двадцать четыре года.
Мария сжала салфетку так, что побелели пальцы. Максим медленно поднял глаза от стола. Все разговоры за соседними столиками кафе, где проходили поминки, вдруг отступили, превратившись в неразборчивый гул.
— Лена, ты шутишь? Мы же договаривались, — Максим говорил тихо, но каждое слово падало, как камень.
— Это было двадцать четыре года назад. Жизнь поменялась, — Елена поправила волосы и оглянулась, проверяя, не слышит ли кто их разговор. — У Ксюши свадьба, ей нужно жилье. Мы не можем отказаться от доли.
Максим ощутил, как что-то оборвалось внутри. Двадцать четыре года ухода за мамой, двадцать четыре года надежд, что сын получит квартиру для старта взрослой жизни — и всё это рушилось за столом поминального обеда, когда мама не пролежала в земле и трех дней.
Весна 1996 года выдалась ранней и шумной. В стране царил хаос, но для близнецов Максима и Елены главной проблемой стало здоровье матери. Анна Ивановна, всегда державшаяся прямо, словно готовая к проверке документации в своей бухгалтерии, теперь с трудом передвигалась по двухкомнатной квартире.
— Нужна операция на тазобедренном суставе, — объяснял врач в больничном коридоре. — Платная. Иначе ходить не сможет.
Они сидели втроем на кухне: Максим, его жена Мария и сестра Елена. Разговор шел тяжело — деньги нужны были всем. У Максима недавно родился сын, у Елены подрастала двухлетняя дочь. Нестабильные зарплаты, постоянная инфляция.
— У меня есть предложение, — наконец сказал Максим, барабаня пальцами по столу. — Мы с Марией берем на себя маму. Полностью. Операция, лекарства, уход — всё. Но квартира потом достается нам. Для сына.
Елена задумалась. Она жила в другом городе, и частые визиты были невозможны.
— Хорошо, — кивнула она. — Договорились.
Никто тогда не знал, что впереди двадцать четыре года.
— Анна Ивановна, осторожнее! — Мария подхватила свекровь, когда та покачнулась у раковины.
— Сама справлюсь, — упрямо ответила старушка, но послушно оперлась на невестку.
Двенадцать лет после операции. Двенадцать лет ежедневной помощи. Болезни Анны Ивановны множились: грыжа, гипертония, диабет. Мария, учитель музыки, научилась делать уколы, измерять давление, готовить диетическую пищу. Когда другие молодые семьи ездили на отдых, они везли свекровь в больницу.
Максим работал на две ставки, оплачивая лекарства. Сын рос, наблюдая, как родители выбивались из сил. А Елена приезжала дважды в год — на Новый год и летом, гостила неделю и уезжала, хвалила, как хорошо мама выглядит, привозила гостинцы и редко спрашивала, чем помочь.
— Она делает Ксюше свадьбу за наш счет! Ты понимаешь это? — Мария ходила по кухне, пытаясь успокоиться. — Двадцать четыре года мы надрывались! Двадцать четыре! А она просто забрала половину!
Максим молчал. После того разговора в кафе прошло две недели. Квартира Анны Ивановны была выставлена на продажу. Елена настояла, чтобы деньги разделили поровну — якобы по закону она имела право на половину, а устная договоренность юридической силы не имела.
— Что мы скажем Кириллу? — Мария остановилась, обхватив себя руками. — Он же рассчитывал... Поступает в этом году...
— Ничего, — глухо ответил Максим. — Еще поработаем. Может, ипотеку возьмем.
В его голосе звучала усталость человека, у которого в пятьдесят лет отобрали не просто деньги, а возможность наконец вздохнуть спокойно.
Летний день выдался жарким. На даче Максима яблони склонились под тяжестью созревающих плодов. Елена остановилась у калитки, не решаясь войти. Двадцать пять лет она каждое лето приезжала сюда с Ксюшей. Двадцать пять лет брат гостеприимно открывал ворота.
Но сегодня калитка была заперта, и на звонок никто не ответил. Хотя машина Максима стояла во дворе — было видно через щель в заборе.
Елена позвонила еще раз, потом набрала номер брата. Максим не взял трубку.
— Вы кого-то ищете? — спросила соседка, пожилая женщина с ведром воды.
— Брата. Максима.
— А, — соседка помолчала. — Они просили передать, если кто придет, что их нет.
Елена почувствовала, как краска заливает лицо. Простояв еще минуту у калитки, она повернулась и пошла к остановке. Телефон в сумке завибрировал — сообщение от Ксюши: «Мама, когда приедешь? Нужно платить первый взнос за квартиру».
— Это просто смешно! Не приехать на свадьбу родной племянницы из-за каких-то денег! — муж Елены возмущенно расхаживал по комнате. — Что за детский сад?
Елена сидела на диване, рассматривая приглашение на свадьбу дочери, отправленное брату. Приглашение вернулось нераспечатанным, с пометкой «Адресат отказался от получения».
— Это не из-за денег, — тихо сказала она. — Это из-за предательства.
— Да какое предательство? Ты имела полное право на свою долю! — продолжал кипятиться муж.
Елена молчала. Она не рассказала мужу о той давней договоренности. Официально всё было по закону: она получила положенную ей часть наследства. Но перед глазами стояло лицо брата в кафе — растерянное, недоверчивое, а потом застывшее, будто окаменевшее.
Свадьба Ксении была шумной и веселой. Новая квартира, купленная с помощью маминой доли наследства, блестела свежим ремонтом. Гости веселились, молодожены сияли счастьем. Только в углу стола стояли два пустых стула — для дяди и тети, которые так и не пришли.
Два года спустя Максим сидел в приемной нотариуса. Его вызвали для оформления бумаг — оказалось, мама все-таки оставила завещание. Небольшой счет в банке, о котором никто не знал. «На черный день», — говорила Анна Ивановна. И этот день настал — для ее сына.
Когда в приемную вошла Елена, Максим напрягся. Сестра выглядела постаревшей, хотя прошло всего два года. Она села через три стула от него, как будто это могло создать достаточную дистанцию.
— Давно не виделись, — произнесла она после пяти минут тяжелого молчания.
Максим не ответил. Он смотрел в окно, где осенний ветер гонял листья по асфальту.
— Как Кирилл? Поступил? — снова попыталась Елена.
— Поступил, — коротко ответил Максим. — На платное. Пришлось продать машину.
Елена вздохнула.
— Максим, может, хватит? Мы же родные люди. Близнецы, в конце концов.
— Родные люди так не поступают, — его голос звучал ровно, без эмоций, и от этого становилось еще тяжелее.
— Ты знаешь, я бы хотела всё исправить, — Елена говорила тихо, почти шепотом. — Но я не могу вернуть деньги. Они вложены в квартиру Ксюши. Они потрачены.
— Я не о деньгах, — Максим наконец повернулся к ней. — Деньги — ерунда. Ты предала наш договор. Ты предала маму, которая верила, что мы заботимся о ней вместе. Ты предала мою жену, которая двадцать четыре года стирала, готовила, делала уколы, ухаживала, ночами не спала. И ты предала меня.
— Не драматизируй, — Елена попыталась улыбнуться. — Я просто взяла то, что мне положено по закону.
— Вот именно, — Максим встал, хотя их еще не вызвали в кабинет. — По закону. Не по совести, не по-человечески. По закону.
В тот вечер Мария нашла мужа на даче. Он сидел в беседке, глядя на заходящее солнце. Рядом лежал конверт.
— Что там? — спросила она, присаживаясь рядом.
— Мамин вклад. Не слишком большой, но хватит на первый взнос за квартиру для Кирилла.
— А Елена?
— Мама оставила всё мне, — он пожал плечами. — Видимо, знала, что так будет.
Мария помолчала, потом осторожно спросила:
— Вы поговорили?
— Да.
— И как?
Максим долго молчал, потом произнес:
— Знаешь, что самое страшное? Она не понимает, что сделала неправильно. Для нее это просто деньги. Не годы жизни, не усилия, не боль — просто деньги, которые по закону принадлежат ей.
— Может, когда-нибудь поймет, — Мария положила голову ему на плечо.
— Может быть, — ответил Максим, но в его голосе не было надежды.
Прошло еще три года. Сын Максима окончил университет и работал в IT-компании. Квартиру для него купили — небольшую, но свою, без ипотеки, благодаря маминому вкладу. Мария наконец-то могла путешествовать, о чем мечтала все годы ухода за свекровью.
Елена иногда звонила брату, но он не брал трубку. На семейные праздники отправляла открытки, но ответа не получала. После третьего года отправила письмо с извинениями — оно вернулось нераспечатанным.
В день рождения их матери Елена приехала на кладбище с цветами. И застыла, увидев у могилы знакомую фигуру.
— Привет, — сказала она, подходя ближе.
Максим молча кивнул, не поворачиваясь.
— Красивые цветы, мама любила лилии, — Елена поставила свой букет рядом с его.
— Знаю, — коротко ответил Максим.
Они стояли молча. Ветер шевелил листья на деревьях, где-то пели птицы.
— Как Мария? — наконец спросила Елена.
— Хорошо. В Италию ездили весной.
— Рада за вас.
Снова молчание.
— Максим, ты и правда никогда не простишь меня? — голос Елены дрогнул. — Неужели деньги важнее родства?
Максим усмехнулся, пожал плечами.
— Это ты мне говоришь? Серьезно?
— Я понимаю, что поступила плохо, — Елена смотрела на могильную плиту, избегая его глаз. — Но у меня тоже была причина. Ксюша...
— У всех есть причины, — перебил Максим. — Всегда есть оправдание. Но есть также выбор. И последствия.
— И твой выбор — вычеркнуть меня из жизни?
— Нет, — он покачал головой. — Мой выбор — жить дальше. Без тебя. Ты сделала свой выбор за столом поминок. Я сделал свой.
Елена достала из сумки конверт.
— Тут деньги. Моя половина маминого вклада. Я хочу вернуть.
— Оставь себе, — Максим даже не взглянул на конверт. — Я не нуждаюсь.
— Это не вопрос нужды. Это вопрос справедливости.
— Справедливость, — он грустно улыбнулся. — Знаешь, что сказала мама за месяц до смерти? «Мои дети — мое богатство». Она думала, что ее богатство неделимо.
Елена опустила голову.
— Я скучаю по тебе, — еле слышно произнесла она. — По нашим разговорам. По даче. По тому, как было раньше.
Максим посмотрел на нее долгим взглядом.
— Я тоже скучаю, — наконец ответил он. — По сестре, которая держала слово. По человеку, которому я верил. Но ее больше нет.
Он положил руку на могильную плиту, словно прощаясь, и пошел к выходу. Елена смотрела ему вслед, сжимая в руке бесполезный конверт с деньгами, которые ничего не могли исправить.
Она не сделала попытки догнать брата. Что-то подсказывало ей, что следующий раз они встретятся здесь же, через год. И, возможно, еще через год. И будут встречаться так до конца жизни — молча стоя у могилы матери, оплакивая не только ее уход, но и смерть отношений, которые когда-то казались нерушимыми.
Как будто вместе с Анной Ивановной они похоронили и частичку себя. Ту часть, что отвечала за верность слову, за семейные узы, за привязанность, которая должна быть сильнее денег и удобства.
Возможно, в этом и заключалось истинное наследство их матери — горький урок о том, как легко разрушить то, что строилось годами, и как невозможно склеить разбитое доверие.