— Ты хоть понимаешь, что натворил, Лёха?! — голос Марины дрожал, она стояла посреди кухни, сжимая в руках смятое письмо из банка, будто это был последний клочок их прежней жизни.
— А что я должен был делать, Марин? Сидеть и смотреть, как нас всех в долговую яму засасывает? — Алексей выпрямился, его глаза сверкали злостью, но в горле першило от стыда.
— Я тебе покажу, как за моей спиной дела крутить! — Марина швырнула письмо на стол и шагнула к нему, но замерла, словно наткнулась на стену из его молчаливой ярости.
Алексей никогда не думал, что их брак — десять лет, два ребёнка, уютный дом — превратится в поле боя. Он всегда считал себя опорой: зарабатывал, чинил старую «девятку», возил детей на дачу. Марина вела дом, пекла пироги, следила, чтобы в комнатах пахло чистотой. Но последние два года всё пошло наперекосяк. Деньги утекали, как река сквозь пальцы, а упрёки Марины звучали громче детского смеха.
— Где зарплата, Лёш? Почему опять задержали? Ты что, разучился работать? — её голос резал, как нож, и Алексей молчал, копя обиду.
Он водил грузовик в транспортной компании. Зарплата — то густо, то пусто. Премии урезали, заказы таяли, а он хватался за подработки, лишь бы свести концы с концами. Но этого было мало. В отчаянии Алексей взял кредит — сто тысяч рублей, чтобы заткнуть дыры. Рассказал Марине только через месяц, когда банк напомнил о себе письмом. Она взорвалась: кричала, швыряла тарелки, выгнала его на диван.
— Ты хоть понимаешь, что мы теперь в долговой яме?! — орала она, стоя над ним, с полотенцем в руках, будто собиралась его придушить.
— Я разберусь, Марин! — огрызнулся он. — Не впервой выкручиваться!
— Разберётся он… Дети в старых кроссовках ходят, а я картошку по скидкам выискиваю!
***
С тех пор между ними выросла стена — холодная, непробиваемая. Алексей злился, но молчал, а Марина, похоже, решила всё взять в свои руки. И вот однажды он вернулся с рейса, открыл письмо из банка и обомлел: кредит погашен. Сто тысяч — как не бывало.
— Марин, это что? — он ворвался на кухню, где она чистила картошку.
Она подняла глаза — спокойно, будто ничего не случилось.
— Что-что. Долг закрыла.
— Каким образом?! — Алексей хлопнул письмом по столу. — У нас таких денег нет!
— Были, — Марина отложила нож, вытерла руки о фартук. — Я продала машину.
Алексей замер. Его «девятка» — старенькая, но родная, которую он сам латал, мыл каждую субботу, — исчезла? Это была не просто машина, это был кусок его души, его гордость.
— Ты что натворила?! — голос сорвался на хрип. — Ты в своём уме?!
— В своём, Лёш, — она скрестила руки. — Ты нас в долги загнал, я вытащила. Теперь спим спокойно.
— Это моя машина была! — он шагнул к ней, кулаки сжались. — Ты хоть спросила?!
— Оформлена на меня была, к счастью. А ты спрашивал, когда кредит брал? — отрезала она. — Хватит. Я решила.
Алексей смотрел на неё, и в груди разгорался огонь ярости. Она не просто продала машину — она ударила по его праву быть мужчиной в этом доме. Он хлопнул дверью, ушёл в гараж и полночи сидел там, глядя на пустое место, где раньше стояла его «девятка». В ту ночь он поклялся: она за это ответит.
***
На следующий день Алексей проснулся с тяжёлой головой и лёгким планом в мыслях. Он не стал спорить с Мариной — молча выпил кофе, собрался и ушёл, бросив через плечо:
— На работу.
Она кивнула, не глядя. Дети шумели в комнате, а он уже крутил в голове, как её проучить. Машина — это был не просто металл, это был символ. Его рук дело, его пот. И она вот так, за его спиной… Нет, это не пройдёт даром.
В обед он заехал к Мише в автосервис. Мишка, старый друг, крутил гайки на каком-то «жигуле», вытирая руки тряпкой.
— Лёха, ты чего кислый? — Миша ухмыльнулся. — Опять с Маринкой поругался?
— Она мою «девятку» продала, — Алексей сплюнул на асфальт. — Кредит закрыла, говорит.
Миша присвистнул:
— Ну, мать! А ты что?
— А я ей покажу, — Алексей понизил голос. — Есть у тебя что-нибудь на ходу за двадцатку?
Миша почесал затылок, кивнул:
— Есть одна «девятка». Старая, но ездит. За двадцать отдам, если не будешь нос воротить.
— Беру, — Алексей хлопнул его по плечу. — И ещё: Гришу позови.
Гриша, мастер на все руки, умел не только движки чинить, но и номера подделывать, краску ложить так, что родная мать не узнает. Через час они сговорились: перекрасить тачку в тот же синий, как у старой, и наклепать номера — один в один. Алексей выложил двадцать тысяч, ещё пять добавил за работу.
— К выходным сделаем, — пообещал Гриша, щурясь от сигаретного дыма. — Будет как твоя, Лёх.
Дома он держался ровно. Марина косилась, но молчала — видно, ждала, когда он остынет. А он ждал другого. В субботу, когда Гриша пригнал «двойника» к подъезду, Алексей вышел к Марине с улыбкой:
— Пойдём, глянешь.
Она вышла, нахмурилась:
— Это что ещё за фокусы?
— Машину выкупил, — он небрежно кивнул на «девятку». — Двести тысяч отдал, зато наша.
Марина побледнела:
— Ты что, Лёш?! Откуда деньги? Опять в долги влез?!
— Не твоя забота, — отрезал он, наслаждаясь её растерянностью. — Сам решил.
Она поверила. Сначала поверила. Но через пару дней начала приглядываться. Салон другой — обивка потёртая, не та. Двигатель шумит иначе. В среду вечером она зашла в гараж, где он копался под капотом, и тихо спросила:
— Лёш, это не наша машина, да?
Он промолчал, вытирая руки тряпкой. В груди колотился молот — план трещал по швам.
— Отвечай! — её голос стал твёрже. — Ты меня за дуру держишь?
— А ты меня за кого держала, когда мою тачку продала? — он резко повернулся к ней. — Решила, я проглочу?
Марина отступила, но в глазах мелькнули искры:
— Я семью спасала! А ты что делаешь? Играешь, как пацан?
— Спасала, говоришь? — Алексей швырнул тряпку на пол. — А меня спросила? Мою душу рвать на части — это спасение?
Она замолчала, глядя на него. Дождь застучал по крыше гаража, и в этом шуме их обиды повисли, как груз мыслей. Алексей ждал её хода, но чувствовал: месть уже не греет так, как раньше.
***
Дождь лупил по крыше гаража, будто небо плакало за них двоих. Алексей стоял у верстака, сжимая гаечный ключ, а Марина — у стены, скрестив руки. Тишина звенела, прерываемая только шорохом капель.
— Говори, Лёш, — она шагнула вперёд. — Что за цирк с этой машиной?
Он скрипнул зубами, но молчать дальше не мог. Кровь стучала в висках, сердце замирало от смеси злости и стыда.
— Хотел тебя проучить, — выдавил он наконец. — Купил тачку за двадцатку, перекрасил. Чтобы ты думала, что я в долги влез. Чтоб ты почувствовала, каково мне было.
Марина замерла. Её глаза расширились, потом сузились — то ли от гнева, то ли от удивления.
— Ты… Ты серьёзно?! — она почти крикнула. — Это что, месть твоя дурацкая?!
— А что мне оставалось?! — он швырнул ключ на пол, металл звякнул о бетон. — Ты мою машину продала, Марин! Мою! За моей спиной!
— А ты кредит взял за моей! — она шагнула к нему, голос сорвался. — Ты хоть понимаешь, как я боялась? Каждую ночь — сердце в пятки, вдруг банк позвонит, вдруг детей отберут за долги!
— Отберут?! — Алексей фыркнул, но внутри что-то дрогнуло. — Ты кино пересмотрела!
— А ты?! — она ткнула пальцем в его грудь. — Ты в свои игры играешь, пока я тут одна с двумя детьми и кучей счетов!
Он хотел огрызнуться, но слова застряли. Дождь усиливался, ветер свистел в щелях, а в её глазах плясали искры — не только злости, но и боли. Алексей вдруг понял: она не просто злилась тогда, продавая машину. Она боялась.
— Я хотел, чтобы ты пожалела, — сказал он тише, глядя в пол. — Чтобы поняла, как это — когда у тебя кусок жизни отбирают.
— А я хотела, чтобы мы выжили, — Марина опустила руки, голос задрожал. — Я знала, что ты любишь эту тачку. Думаешь, мне легко было? Как камень на сердце лежало, но я выбрала нас, а не железо.
Алексей молчал. В груди разгорался огонь — не ярости, а чего-то другого. Стыда? Понимания? Он поднял глаза:
— Ты могла сказать. Обсудить.
— А ты? — она вытерла щёку, будто смахнула слезу. — Ты мне про кредит сразу сказал?
Он открыл рот, но закрыл. Возразить нечего. Дождь стеной лил за дверью, а в гараже стало тесно от их слов, от их правды.
— И что теперь? — Марина посмотрела на фальшивую «девятку». — Продолжать эту войну будешь?
— Не знаю, — он провёл рукой по лицу. — Я… я просто хотел, чтобы ты поняла.
— Я поняла, Лёш, — она шагнула ближе, голос стал мягче. — А ты?
Он смотрел на неё — мокрые волосы прилипли к вискам, глаза блестели. Впервые за месяцы он увидел не врага, а ту Марину, с которой когда-то смеялся до слёз. Напряжение лопнуло, как нить судьбы, и он выдохнул:
— Прости.
Она кивнула, но не ответила. Дождь стихал, и в этой тишине они стояли — два человека, потерявшие друг друга, но вдруг нашедшие путь назад.
***
Тишина после дождя была густой, почти осязаемой. Алексей прислонился к верстаку, Марина осталась у стены. Фальшивая «девятка» стояла между ними — немой свидетель их ссоры и примирения.
— Что с ней делать будешь? — Марина кивнула на машину, голос ещё дрожал, но уже без злобы.
Алексей пожал плечами:
— Продам, наверное. Двадцатку верну, остальное — в семью.
Она кивнула, задумчиво глядя на потёртый капот.
— А зря я тогда… с нашей, — сказала она тихо. — Надо было с тобой говорить.
— И мне, — он посмотрел ей в глаза. — С кредитом этим дурацким… Надо было сразу.
Марина слабо улыбнулась:
— Какие мы умные задним числом, да?
— Как карта легла, — он усмехнулся, и впервые за месяцы это не было язвительно.
Они замолчали, но тишина теперь не давила. Алексей подошёл к машине, провёл рукой по крылу.
— Знаешь, я ведь не из-за железа так взбесился, — сказал он, не оборачиваясь. — Из-за того, что ты без меня решила. Как будто я — пустое место.
— А я думала, ты меня кинул с этими долгами, — она подошла ближе. — Как будто мне одной разгребать.
Он повернулся:
— Давай так больше не будем, а?
— Не будем, — она кивнула, и в её голосе мелькнула тень прежней теплоты.
Они вышли из гаража вместе. Небо очистилось, звёзды мерцали, подмигивая, словно подбадривали. Алексей вдохнул сырой воздух — душа не на месте всё ещё ворочалась, но уже легче.
На следующий день он отвёз «двойника» к Мише. Тот посмеялся:
— Ну ты и выдумщик, Лёха! За двадцать пять заберут, не переживай.
Дома Алексей отдал деньги Марине:
— Вот. На детей и на еду. А там разберёмся.
Она взяла, посмотрела на него долгим взглядом:
— Разберёмся. Вместе?
— Вместе, — он кивнул.
Через неделю они сели за стол — не просто ужинать, а говорить. О деньгах, о планах, о том, как выкарабкаться. Дети шумели в комнате, а они считали, спорили, даже смеялись. Впервые за два года жизнь забурлила не тревогой, а надеждой.
— Может, мне подработку взять? — предложила Марина, разливая чай.
— А я с рейсами разберусь, — ответил он. — Премии выбью.
— Выбьешь, как же, — она хмыкнула, но глаза горели — не раздражением, а верой.
Алексей смотрел на неё и думал: ветер перемен подул. Не сразу, не легко, но подул. Они не на краю пропасти теперь, а на тропе — тернистой, но общей. Машина ушла, обиды растворились, как туман стелется под солнцем. Осталось главное — они снова команда.
Ночью он лежал, слушая её дыхание. Душа пела тихо, как шёпот листвы. Впереди ждали трудности, но теперь он знал: они справятся. Вместе. А звёздное покрывало над домом обещало, что утро будет ясным.